Генерал Карбышев

Встречались еще также на военных сборах в Белоруссии и в 11-м стрелковом корпусе. Очевидно, уже не в первый раз вспомнили о герое Епифане Иовиче Ковтюхе, который особенно отличился в гражданскую дерзкими десантами в белогвардейские тылы. Уж было начали разбирать подробности одного из таких десантов. Да тут я нарушила разбор. До сих пор терпела, молчала и не сдержалась, говорю:

— Что вы все про войну, да про войну. И без этого невесело на душе… Ты бы лучше, Петя, — предложила я, — показал гостю твои рисунки и безделушки, вырезанные тобой из березы. А еще лучше — спел бы под аккомпанемент гитары или мандолины какие-нибудь белорусские народные песни или твою любимую „Дубинушку“. Спой, светик, не стыдись, покажи гостю свою колоратуру!

— Какие там рисунки и безделушки, — отмахнулся в смущении мой муж. — Одно только баловство и ребячество, сущие пустяки…

А я, желая доставить удовольствие гостю, продолжала настаивать на своем:

— Прикажите, товарищ генерал! У моего муженька, кроме рисунков и резьбы по дереву, есть и другие замечательные поделки. Он у меня на все руки мастер, плотничает, слесарит, по хозяйству мне помощник…

— Теперь, Катенька, ясно, почему ты за меня замуж вышла, — отбивался Петр Филиппович, все обращая в шутку. — Правда, теперешнее время не для песен. А все-таки послушайте, Дмитрий Михайлович, белорусскую задушевную… — При этих словах Петр Филиппович снял со стены гитару и затянул любимую нашу „Лявониху“.

Дмитрий Михайлович охотно стал подпевать. Присоединилась и я. Забыв про горестное время, которое мы переживали, я подумала: до чего мило и приятно с Дмитрием Михайловичем. Какой он свой, домашний человек. До чего быстро к нему привыкаешь. Почувствовала, что и ему пришлись по душе моя семья, мой муж.

После того как мы досыта попели, я попросила Петра Филипповича что-нибудь почитать из Зощенко. Или пусть произнесет знаменитый монолог Фамусова из „Горя от ума“ Грибоедова. Его конек! Играл Фамусова в самодеятельном армейском театре, который сам же организовал.

Мне хотелось, чтобы Петр Филиппович еще чем-либо приятным занял гостя, поразвлек его, развеял служебные заботы, которыми они оба были пропитаны, как губка водой. Но я промолчала. Боялась, Дмитрий Михайлович может подумать — бахвалится жинка. Откровенно скажу: сама порой не понимала, откуда у моего мужа берется умение — и рисует, и вырезает из дерева фигурки, как скульптор, и поет, и играет на сцене, и… увлечен многотрудной службой начальника военно-инженерного дела в штабе армии. И ко всему еще находит время вести партийную работу в войсках. И не уснет без книжки…

Мою просьбу почитать Зощенко неожиданно для меня горячо поддержал генерал. Оказывается, и он любит рассказы этого писателя.

— Не скромничайте, — воскликнул Дмитрий Михайлович, обращаясь к моему мужу. — И не ломайтесь, как девица красная. Помните рассказ о том, „Как у купца Еремеева сперли енотовую шубу“?..

Петр Филиппович, уступая просьбе своего боевого друга, с подъемом, со вкусом прочитал этот зощенковский шедевр.

Карбышев поблагодарил Петра Филипповича и меня за доставленное ему удовольствие.

— У вас, батенька, — воскликнул генерал в адрес мужа, — неугасимая молодость. — И тут, к слову, припомнил, что и во время гражданской войны молодой комиссар бригады был душой красноармейцев и командиров на Южном фронте. Перед очередным боем воодушевлял их своими песнями и забавными байками.

— Конечно, не песни и не побасенки помогали бойцам выигрывать бои, — заметил Петр Филиппович. — Удаль, отвага, беззаветная преданность ленинской партии. Вот что вело вперед и вселяло мужество в красных орлов…

Задушевная беседа затянулась допоздна.

Прощаясь с нами, Карбышев поблагодарил за гостеприимство и сказал, что спешит по неотложным делам в Гродно, где он жил во время своей командировки в штабной гостинице 3-й армии, находившейся по соседству с нашей, 10-й армией».

Вечером 21 июня, вернувшись из Белостока в Гродно, Карбышев дал задание лейтенанту Митропольскому вычертить по черновым наброскам составленную им по дороге общую схему укреплений Осовца.

В штабе 3-й армии Дмитрию Михайловичу сообщили неутешительные новости. Наша разведка установила, что к 21 июня немецкие войска сосредоточились на восточнопрусском, млавском, варшавском и демблинском направлениях. Основная часть этих войск находилась в тридцати километрах от пограничной полосы.

В районе Олыпанки и южнее Сувалок немцы установили тяжелую и зенитную артиллерию. Там же они сосредоточили тяжелые и средние танки, а также много самолетов. Заметно также, что немцы вели окопные работы на берегу Буга. А в Бяла-Подляска прибыло 40 эшелонов с переправочными средствами — понтонными парками, разборными мостами и с большим количеством боеприпасов.

После этой информации разведотдела 3-й армии у Карбышева так же, как и у других генералов и офицеров штаба армии, не было никаких сомнений в том, сто фашистская Германия готовит нападение на нашу Родину. Вопрос заключался в том, когда оно совершится.

В первом часу ночи Карбышев и генерал Васильев вышли из кабинета Иванчихина. Увидев сидящего в такой поздний час за чертежами лейтенанта Митропольского, Дмитрий Михайлович предупредил его:

— Вам, лейтенант, хорошо бы сегодня переночевать здесь, в общежитии штабных работников.

Он пожелал всем спокойной ночи и пошел отдыхать.

Часть вторая

ДОРОГИ БЕССМЕРТИЯ

Война

Ночь с 21 на 22 июня 1941 года была очень короткой…

Чуть забрезжил утренний рассвет, когда Карбышева разбудили частые и сильные взрывы авиабомб. Скоро взрывы слились в сплошной гул. Его усиливал доносившийся издалека раскатистый грохот немецкой артиллерии.

Карбышев быстро оделся и, не теряя ни минуты, направился было в штаб 3-й армии, но в вестибюле гостиницы встретился с П. М. Васильевым. Поздоровавшись на ходу, они вдвоем перебежали улицу — штаб армии находился тут же, через дорогу.

На темном предрассветном небе расползалось огромное багрово-красное зарево. Это пылал Гродно. Густой, едкий дым стелился низко, как туман.

В штабе уже была объявлена боевая тревога. Штабные офицеры, получив пистолеты и противогазы, разместились в убежище, устроенном в подвале дома.

Вражеские самолеты волнами налетали на город. Сильные взрывы следовали один за другим. После одного из них, особенно сильного, вышла из строя городская электростанция, всюду погас свет. Перестала действовать и телефонная станция, нарушилась проводная связь, и штаб 3-й армии с трудом связывался со своими частями по радио и посыльными.

…А в те же часы пограничники заставы Юзефатово (ныне Усово), занимавшие первый оборонительный рубеж в районе Августовского леса и канала, подверглись особенно ожесточенному артиллерийскому обстрелу и атаке пикирующих бомбардировщиков. На рубеж двинулась немецкая пехота, пытаясь прорваться через нашу заставу.

Но бойцы под командованием лейтенанта Виктора Усова не дрогнули и встретили врага ответным огнем.

В течение 10 часов — с 4 часов утра до 2 часов дня — пограничники вели ожесточенный бой с захватчиками.

Но силы были слишком неравные. 36 героев-пограничников, вся погранзастава, пали смертью храбрых.

Гитлеровцы разрушили наши проволочные заграждения и на участке Сопоцкино — Августово прорвались на советскую землю. Колонны танковых и мотопехотных войск врага ринулись по шоссе, ведущему на Гродно — Барановичи — Минск.

Командир взвода полковой школы 23-го инженерного полка лейтенант Г. Н. Митропольский получил приказ подготовить к взрыву мосты через Неман.

Под сильным обстрелом с воздуха взвод выполнил приказ, и Митропольский вернулся в штаб армии доложить об этом начальнику инженерного отдела армии полковнику С. И. Иванчихину. Митропольскому, который раньше был прикомандирован к Карбышеву, хотелось повидаться с генералом, узнать, не будет ли от него каких-либо поручений, но в штабе Дмитрия Михайловича уже не было. Дежурный сказал лейтенанту, что во время воздушного налета вблизи штаба взорвалась бомба крупного калибра, и Карбышев ушел осмотреть воронку.