Четвертое измерение
Четвертое измерение читать книгу онлайн
Эта книга незаурядного человека о пути, пройденном до него миллионами, впервые опубликовало издательство «Посев» в 1973 г., после чего она быстро стала библиографической редкостью. Однако книга не забылась: ее читали, копировали, «зачитывали», не желая с ней расставаться, и поэтому осуществлено её второе издание. Тот факт, что за четыре десятилетия лет книга не забылась, сам по себе весьма примечателен. Тем более, что описанная в ней страна – СССР, с его ГУЛАГом, - вроде бы ушла в небытие. И, тем не менее, читатели читают эту книгу взахлеб, с удивлением открывая для себя страну, в которой прожили всю жизнь. Секрет неувядающей актуальности этой книги в том, что она не столько о лагерях - хотя они подробно описаны в книге – сколько о Человеке, о том, что не «бытие определяет сознание», а Человек, создающий и изменяющий навязанные ему обстоятельства силой своего Духа.Авраам Шифрин родился в Минске в 1923г. Годовалым ребенком был увезен родителями в Москву, где и прожил вплоть до ухода на фронт в 1941г. Его отец, инженер-строитель, был арестован (по доносу соседа за анекдот) в 1937г. и, как стало позднее известно, отправлен в лагеря Колымы. Мать пытались вербовать в сексоты, предлагая в обмен на стукачество "более легкое наказание" для мужа. Вернувшись домой после очередного вызова в КГБ, она рассказала Аврааму и его старшей сестре, что ей предлагают. Вместе они решили, что на подлость – даже ради отца – идти нельзя. Эта попытка растления пробудила в подростке естественное чувство справедливости, заставила его возмутиться и навсегда превратила его в непримиримого врага преступной и безнравственной власти. В июне 1941г. Авраама призвали в действующую армию и отправили на передний край фронта, в штрафной батальон, где были в основном дети таких же репрессированных. В первый бой их отправили без оружия; на вопрос, чем же воевать, им было сказано: "Ваше оружие в руках врага - отнимите его!" Естественно, мало кто уцелел там. По закону, штрафбат - до первой крови или до первой награды. Авраам был вскоре ранен (в локтевой сустав правой руки) и отправлен в тыловой госпиталь. Руку хотели ампутировать, - он не дал. Дело было поздней осенью, а к весне он руку разработал, перепилив в госпитале весь запас дров. После этого он снова был направлен на передний край и снова в штрафбат! Тут он понял, что закона нет, и власти просто стремятся физически уничтожить тех, кого они сами превратили в своих врагов. Тогда он решил, что не даст себя так легко уничтожить и, когда он был ранен вторично (на сей раз это были множественные осколочные ранения в обе ноги плюс пулевое в правое бедро), по пути в госпиталь Авраам выбросил свои документы и при опросе назвал вымышленные биографические данные: сохранив, фамилию, назвал более ранний год рождения и имя Ибрагим. Вернувшись после выздоровления на фронт, он попал в нормальную часть и стал делать нормальную фронтовую карьеру. Грамотных было немного, а у него все же был один курс юридического за плечами, так что он вскоре стал офицером, а потом попал в военную прокуратуру. Войну он закончил капитаном (при демобилизации было присвоено звание майора), многократно награжденным, дважды раненным - это было достаточным основанием для дальнейшей карьеры на "гражданке". Благодаря завязанным на фронте связям он попал после демобилизации в Краснодарский край на должность старшего следователя края по уголовным делам с подчинением 120 следователей. Ему было 22 года… Он думал, что вот теперь он отомстит за отца, но вскоре понял, что до настоящих преступников, которые обладают неограниченной властью ему не добраться, что преследует он тех несчастных маленьких людишек, которых невыносимая жизнь загнала в тупик и сделала преступниками ради куска хлеба, и что он - всего лишь палка в руках ненавистной ему власти. Поняв это, Авраам ушел из системы прокуратуры и перешел работать в систему министерства вооружения (тогда это было отдельно от министерства обороны) на должность юрисконсульта. К этому моменту он уже был в Туле, неподалеку от Москвы.Шифрин был арестован 6 июня 1953 года. Несмотря на месяц в подземном карцере с холодной грязью по щиколотку на полу, месяц, в течение которого ему не давали спать, таская на ночные допросы, Авраам ни в чем не признался. Тем не менее, его приговорили к расстрелу. Но тут ему повезло: слетел Берия, а вместе с ним Кабулов, Меркулов и прочая нечисть, и после месяца в камере смертников ему объявили о замене приговора на 25+5+5. Сидел он, в основном, в Тайшетлаге, Озерлаге, в штрафняках на Вихоревке и в Семипалатинске (он участвовал в семи попытках побега из лагеря!), последний год досиживал в Потьме. Всего он просидел в лагерях и тюрьмах 10 лет и еще 4 года в ссылке в Караганде. Он всегда смеялся: "Я везучий: в штрафбат послали на убой - не погиб; приговорили к расстрелу - не расстреляли; дали 25 лет - просидел всего десять…"
Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних чтение данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту [email protected] для удаления материала
А Жак оказался для всех нас находкой: этот милый темноволосый юноша был армянином из Франции, певцом-шансонье. История его жизни и ареста не совсем обычна и грустна. Во Франции его родители жили спокойно и хорошо. А Жак с детства попал на сцену: аккомпанируя себе на банджо или мандолине, он исполнял песни для взрослых. Мальчик с грустными глазами пользовался громадным успехом: песни о любви в исполнении ребенка звучали свежо и красиво. Были гастроли по Европе и Америке, пришла большая известность. Но тут умер отец, а к матери Жака зачастили сотрудники советского посольства, уговаривая: «Ваш сын должен быть на Родине, в Армении, в СССР. Там его ждет слава, карьера, почетное звание народного артиста; посмотрите, как счастлив Жак Дуалян — он на верху славы и почета, этот певец, вернувшийся из Франции в СССР!»
И мать согласилась. Откуда ей было знать, что знаменитый Дуалян уже просится назад... Жаку было 15 лет, когда они приехали в Ереван. Первым его впечатлением было недружелюбие и зависть, которыми их окружило местное население. А с матерью его, увидевшей очереди за элементарными продуктами и нищету страны, случился сердечный приступ, и она умерла. Жак остался один, его устроили подметать двор на ткацкой фабрике... Не зная ни русского, ни армянского языков, Жак буквально погибал от неустроенности жизни и просто от голода. Так длилось три года. Но после смерти Сталина началось оживление жизни страны. В 1955 году в Ереван приехал первый джаз-оркестр, разрешенный властями. Ведь до смерти Сталина любая джазовая музыка была запрещена как «буржуазная» и «разлагающая»; даже в интуристских ресторанах Москвы оркестры имели право исполнять только попурри из оперетт, вальсы и народные мелодии.
Жак увидел афишу, на которой был нарисован саксофон, и пошел на концерт. Зайдя в антракте за кулисы и найдя дирижера, Жак взял у кого-то банджо и, заиграв, начал петь. С этим оркестром он и уехал из Еревана в гастрольную поездку по России. Жизнь резко изменилась, появились деньги, была любимая работа. В Ереван он попал лишь через два года и, разбирал вещи, привезенные матерью из Франции, нашел выписку из своей метрики и французский паспорт. Россию он к тому времени уже достаточно посмотрел и твердо решил уехать назад, во Францию. Найдя документы, Жак написал во французское посольство и оттуда ответили: приезжайте к нам для беседы. Жак приехал в Москву, сел в такси и подъехал к зданию посольства. Когда он пошел к подъезду, его остановил милиционер, охраняющий здание, и спросил, в чем дело, куда он идет. Жак попытался объяснить, но русского языка он так и не знал, а поэтому милиционер растерялся, подумав, что остановил иностранца — этого они не делали. Но одежда Жака говорила за то, что он местный житель, и милиционер сделал еще одну неуверенную попытку. «Дайте паспорт», — попросил он. Если бы Жак вынул французские документы!.. Но он протянул свой русский паспорт. Милиционер посмотрел и, поняв, что перед ним бывший иноподданный, сказал: «Вам придется подождать, сейчас я закажу для вас пропуск в посольство». И, сняв трубку оперативного телефона, напрямую соединенного с КГБ, произнес: «Тут Жак Селуаян хочет войти в посольство». А Жака попросил: «Вы пройдите до угла, неудобно тут стоять, подождите там».
Отошел Жак, ждет. Через несколько минут рядом оказалась легковая машина, его спросили:
— Вы Жак Селуаян?
— Да, я.
Так Жак начал свой путь в Сибирь. Ему дали «всего» десять лет, как «пытавшемуся» изменить родине.
Но для нас его приезд был бесценным подарком: пел он так, что замирало сердце. И мог петь часами, импровизируя, модулируя — мягкость и сердечность его манеры исполнения покоряла всех.
— Жак, мы напишем благодарность кагебешникам, за то, что они тебя арестовали, — шутил я.
В этот период уже стало заметно, что администрация пытается постепенно усилить режим, восстановить свою власть, значительно поколебленную расстрелом Берии, разоблачениями Сталина, амнистией 1956 года. Ведь в 1956-1957 годах в жизнь лагеря не вмешивались: разрешали переписку — с цензурой, конечно, — не ограничивали получения посылок, давали свидания с приезжавшими родственниками; в лагерях появились продуктовые ларьки, и на руки нам выдавали заработанные деньги — кончился голод.
«Закручивать гайки», как говорят в лагерях, начали с создания «красноповязочников» («дружинников») и преследования тех, кто был против них: сажали в карцер за малейшее сопротивление этим внутренним предателям. Атмосфера в зоне была отвратительная: стукачи подняли голову.
Поэтому наша маленькая компания: Феликс, Жак, Арнольд и Геннадий Бешкарев — поэт, антисталинские стихи которого читала молодежь страны, — держались отдельно. Меня за это время осмотрела медкомиссия, признав безнадежно больным и подлежащим освобождению, актированию. Теперь я ждал результата рассмотрения этого дела в спецлагсуде.
Пока же были интересные встречи с вновь прибывающими. Вспоминаются беседы с педагогом Вернадским, до ареста работавшим в Казахстане. Он рассказывал, как около Семипалатинска проводят атомные испытания. Как во всех домах города дважды вылетали стекла, как его школу несколько раз срочно эвакуировали, поскольку радиация распространялась на весь район; как вывозят тысячи пораженных радиацией людей в больницы...
Встречал я тут и людей, совершивших побеги; среди них были и те, которые ушли из Омска, спрятавшись в багажнике легкового автомобиля начальника строительства. Арестованы они были через два гола после побега, когда завязали контакты со своими семьями. Значит, метод поисков ограничен и, в основном, направлен на слежку за родственниками.
Второй случай был более интересен. Этот парень после побега приехал в какой-то колхоз под Оренбургом и пять лет работал там шофером. Потом за драку попал в тюрьму и отсидел три года с поддельными документами. КГБ, имея дактилоскопическую картотеку, не установил его подлинную личность, не узнал в нем бывшего двадцатипятилетника! Освободившись, он получил совершенно чистые документы и вернулся в тот же колхоз. И лишь спустя еще два года по пьянке рассказал о себе какому-то «другу», который его тут же продал.
И третий беглец, типичный неприспособленный к жизни интеллигент, которых в лагерях называли «Фан Фанычами», после побега попал в Барнаул, где на рынке какой-то вор распознал в нем лагерника. Этот жулик подарил ему ворованный паспорт. Приехав в Усть-Каменогорск, человек этот встал перед проблемой подделки давленной печати на своей фотокарточке, которую он приклеил на чужой паспорт. Смешно было слушать, как он покупал ножи и вилки, выпиливал из них буквы фирменных знаков и из этого составлял печать, хотя есть гораздо более простые методы, при которых такая печать делается за час.
Сделав грубую, откровенно поддельную печать, он пошел в милицию и там его прописали, не глядя.
После этого он поступил на работу директором клуба горняков; когда устраивали концерты, в клуб приезжали местные власти, в том числе и работники КГБ.
А снова попал он в тюрьму, проговорившись любовнице: она выдала его, когда приревновала к сопернице.
Все это говорило о возможности продержаться на свободе после побега.
Спецлагсуд отказал мне в освобождении «в связи с тяжестью совершенного преступления». Перед отправкой на штрафняк я написал Жаку жалобу по его делу и отправил ее по адресу: «Москва, Городской Совет, Отдел ассенизации и канализации». Удивленному французу я объяснил, что жалобы почти лишены смысла, никто, как правило, жалоб не читает: «А по такому адресу жалоба твоя с не совсем обычным делом может обратить на себя внимание и, если чиновник будет с чувством юмора, ее рассмотрят, и может быть, будет положительный результат». Друзья одобрительно смеялись и, хотя Жак был против, жалобу мы отправили.
Глава XXVII
Этап наш прибыл на лагпункт №014, где был создан новый штрафной лагерь: тут собрали примерно тех же людей, что были на предыдущих штрафняках, а поэтому я попал в более, чем знакомую среду.
