Из прошлого: Между двумя войнами. 1914-1936
Из прошлого: Между двумя войнами. 1914-1936 читать книгу онлайн
Имя Эдуарда Эррио хорошо известно советским читателям. Видный французский политический и общественный деятель, бывший многократно главой правительства и министром Третьей республики, почетный председатель Национального собрания в Четвертой республике, лидер Республиканской партии радикалов и радикал-социалистов, член Французской академии, эрудит и тонкий знаток французской и мировой культуры, Эдуард Эррио пользовался заслуженным признанием и широкой известностью не только на своей родине, но и далеко за ее пределами. В течение многих десятилетий, особенно в период между двумя мировыми войнами, он был в самом центре крупных политических событий своей родины, а также в значительной мере и всей международной политической жизни. Он был не только ее современником и наблюдателем, но во многом и ее участником. Среди мемуаристов той эпохи мало найдется таких, кто был бы также хорошо осведомлен о всех сложных перипетиях политической борьбы, о ее тайных скрытых пружинах и закулисных маневрах, как Эдуард Эррио. Он много видел и много знал. Уже с этой точки зрения его мемуары представляют большой интерес. Не будет преувеличением сказать, что всякий, кто хочет изучить развитие политической борьбы во Франции, или историю международных отношений 20-30-х годов нынешнего столетия, или даже просто ознакомиться с этой эпохой, не сможет пройти и мимо мемуаров Эррио.
Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних чтение данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту [email protected] для удаления материала
8 марта 1923 года в палате продолжались прения по обыкновенному бюджету 1923 года с дефицитом в несколько миллиардов. Левые требовали устранения налоговых мошенничеств, что должно было принести определенные доходы. Г-н Брусе предложил покрыть дефицит обыкновенного бюджета выпуском казначейских бон. Напрасно протестовал г-н Гунуйу, член «Национального блока». Поправка Брусса была принята 315 голосами правых против 243 голосов левых. Именно по этому поводу я заявил большинству: «Этим вы берете на себя ответственность, которая вас раздавит». Палата также одобрила двухгодичный бюджет.
15 марта 1923 года Жозеф Кайо писал мне из Аркашона, из «Орхидей»:
«Из местных газет я узнал, что вы замечательно защищали меня вчера в палате. Я не хочу ждать, пока прочту об этом в «Оффисьель», прислать который я просил Дюбарри (здесь его не найдешь), чтобы выразить вам живейшую благодарность, к которой я присоединяю уверения в моей глубокой преданности и наилучшие пожелания.
P. S. Я полагаю, что эти господа из «Аксьон Франсез» задеты за живое моей последней статьей в «Прогресивик».
12 мая 1923 года г-н Жозеф Кайо сообщал мне из Тулузы:
«Я собирался вам написать, чтобы поблагодарить вас за вашу телеграмму, которая меня живо тронула, когда я узнал через Муте о вашем мужественном и замечательном выступлении на вчерашнем заседании. Я не могу вам выразить, как я этим тронут и как я вам за это признателен».
5 июня 1923 года Германия присоединилась к идее, высказанной г-ном Юзом, и объявила, что готова «признать, в том, что касается суммы и форм платежей, решения международного и беспристрастного органа». 20 июля 1923 года Великобритания предложила учредить комитет экспертов, который должен «будет представить свои заключения союзным правительствам и репарационной комиссии, первым – относительно платежеспособности Германии, второй – относительно установления форм платежей». Она ограничилась предложением сотрудничать с Соединенными Штатами и выслушивать немцев. Французское правительство противилось всякому вмешательству, пока будет продолжаться пассивное сопротивление.
Приход к власти президента Кулиджа [76] и заявление, которое он сделал 11 октября относительно того, что американское правительство придерживается предложения г-на Юза, позволили сдвинуться с мертвой точки. 12 октября лорд Керзон, говоря от имени всей Британской империи, представленной на Лондонской конференции, обратился к Соединенным Штатам с призывом о сотрудничестве. Г-н Юз уведомил о своих условиях 16 октября; он отказывался связать проблему межсоюзнических долгов с проблемой репараций.
Г-н Мальви писал мне 24 августа 1923 года:
«По окончании маленького путешествия я вернулся в Суйак, где мои друзья встретили меня радостно взволнованные и показали вашу замечательную статью в «Эвр». Я не в силах передать вам того глубокого впечатления, которое произвел на меня и на моих близких волнующий рассказ «об одном из самых жестоких воспоминаний» вашей жизни. О дорогой друг! Вы вложили в эту написанную вами прекрасную страницу, всю свою совесть и доброту! Как друзья, которые меня окружают, так и безыменные республиканцы с энтузиазмом обсуждают в письмах, только что полученных мною, этот горячий протест благородного человека против гнусных происков, от которых я столько претерпел. О! Я никогда не забуду, как вы меня обняли со слезами на глазах в одном из помещений сената, где я находился после зачтения несправедливого приговора. И тем более я никогда не забуду, что это вы, Эррио, написав эти замечательные строки, с наибольшей силой разоблачили «гнусный балаган»; что это вы, Эррио, заставили услышать волнующий протест благородной совести против этой «пародии на правосудие», против этого «насилия над правом». Как смогу я выразить вам свою признательность и глубокую благодарность? Мой дорогой друг, как был бы я счастлив в свою очередь обнять вас, как это сделали вы 6 августа 1918 года!»
В 1923 году умер Морис Баррес. Я узнал скорбную новость, когда входил в палату. Накануне, пожимая мне руку, он обратился ко мне с несколькими любезными словами, смягчая юной и веселой улыбкой несколько мрачные интонации своего голоса. Затем во время заседания я наблюдал за ним со своего места – он беседовал с одним из наших коллег из департамента Сены по поводу предстоящего голосования о разделении. На этот раз мне невольно бросилось в глаза, как постарело его лицо, как увеличились круги под глазами и утончились черты – внезапное впечатление заставило меня задуматься. Утончились, увы! В прямом и точном смысле это означало: первое бледное прикосновение смерти. Политика разделяла нас во всем; мы представляли с ним два полюса общественного мнения; мы нередко сталкивались; но, несмотря на все, я питал к нему глубокую привязанность. Я знал его более тридцати пяти лет, еще с того времени, когда он писал в «Вольтере» и работал над своими первыми трудами в маленьком особнячке на улице Лежандр. Ему я обязан, своими первыми книгами, своей первой теплой одеждой. Среди обломков, нагромождавшихся день за днем при крушении роскошного, но опустевшего парнасского храма, Баррес, влюбленный в спиритуализм, со своей страстной идеологией, со своим настойчивым стремлением к анализу, с тончайшим восприятием (как родник в чаще) оказывал современному роману такие же услуги, как Клод Дебюсси музыке. Он пересмотрел условный статут литературы; он творил; его Филипп из «Под взглядом варваров» выглядел как герой нового рода. Понемногу в его творениях исчезает элемент книжности. Появляется Беренис, хрупкая сестра Беатриче и Лауры, очень похожая на женские образы из Арльского музея. Беренис с крошечной горячей рукой, встречающая на пороге своего хилого садика молодого человека, потерявшего самого себя. Первый образ тех женщин, которых, так сказать, изобрел Баррес: тонких и одновременно наивных, сложных и примитивных. Затем, обогатив и связав воедино элементы своей жизни и своих мыслей, человек кабинетного анализа превратился в человека, жаждущего действий, в сильного, сочного художника, в котором отражался внешний мир. Я разошелся с ним, но восхищался неукротимой диалектикой и бурлением мысли даже в его политических статьях. В «Колетт Бодош» Баррес нашел свою, присущую ему одному манеру – острую, чувствительную, причудливо или печально грациозную, нечто среднее между холодной строгостью классического искусства и чрезмерным лиризмом романтизма. Какой ваятель! Какое богатство знаний! Он был для меня словно новый Стендаль. Я оплакивал его больше, чем многие из его друзей.
24 мая 1923 года из Тулузы Жозеф Кайо прислал мне письмо, в котором благодарил меня за резолюцию, принятую малым съездом, и за мою статью «Радикализм и социализм». «Но не кажется ли вам, – писал он мне, – что вы несколько торопитесь, считая политическую программу радикализма ликвидированной? Я того мнения, что завтра предстоит решить огромную задачу, если не чисто политическую, то главным образом политическую – организацию экономического государства и т. д….»
В 1923 году, в сентябре и октябре, я совершил свое первое путешествие в Соединенные Штаты. Я где-то слышал, что Хуан Понсе де Леон, высадившись на американской земле, утверждал, что открыл там источник, омолаживающий людей и народы. Посмотрим. Если действительно закон прогресса состоит в том, чтобы превратить человека в надсмотрщика за машинами; если хозяин и рабочий заинтересованы в том, чтобы трудящемуся не приходилось выполнять работы животного; если прогресс цивилизации отчасти измеряется и их усилиями в этом направлении, мне предстоит получить в Соединенных Штатах несколько хороших уроков. Говорят, что мне покажут машины, которые гораздо умнее многих людей. Девиз «время – деньги» уже устарел; я вижу, как применяют другой: «время есть время». Я хочу увидеть тейлоризм на практике. Насколько я знаю, Фредерик У. Тейлор не изобрел метода, вульгаризированного под его именем. Утверждают, что уже в конце XVIII века французский физик Кулон хронометрировал труд. В 1776 году Адам Смит в своей работе «Исследование о природе и причинах богатства народов» точно изложил систему, которая в конечном счете лишь применяет к промышленности законы разделения труда и анализа.
