Прошлое с нами (Книга первая)

Меня клонило ко сну. Какой случай... и дело какое?

— В первый день... с этим Периклом... Думал, что Поздняков вам сказал.

Вот он о чем? Так обошлось же... Я уже позабыл. Подобные шутки среди конников, насколько я знаю, не считаются предосудительными.

— ...Мне неловко... хотел сказать, да вот... что-то помешало.

Пустяки, Гаранин совсем меня не обидел, но относительно Перикла... командир батареи, кажется, отдал приказание, чтобы предупредили... если это так, тогда Гаранину или Позднякову нужно объясниться с лейтенантом Величко.

— Гм...— Гаранин примолк.— Знаете, я не переношу хвастливых так же, как и неряшливых людей, они посягают на престиж военного человека.

Надеюсь, Гаранин не причислил меня к их числу. — Ну что вы...

Спасибо... Сон... мои веки слипались... Гаранин собирается сегодня отходить ко сну?

— ...Напялит снаряжение... ремень... как веревка на рубахе старообрядца, туловище перекосилось под тяжестью нагана, одежда топорщится, будто взывает к совести встречных. Чучело, да и только. Какой в нем прок? Не служит, а пробавляется за счет службы. Ну, ленив, слаб, неспособен... так это твоя забота... но как смеешь ты позорить тех, кому дорого имя воина... ты возбуждаешь неприязнь публики... будто мне, ему, нам всем присущи твои пороки... позорная слабость твоего духа,— Гаранин говорил о военных, полувоенных и гражданских людях, тех, которые играют в солдатики. «Военная струнка», если перенести на школьную почву, служит забавой. Детям нравится, они любят. Но ведь наше ремесло сегодня — это пот, а завтра — кровь и гибель. Разве можно этим играться? Школьник по малолетству не понимает смысла клятв, пресыщается словами и уносит со школьной скамьи в жизнь бездумное, по-детски легкомысленное отношение к одежде, терминологии и дисциплине воина.

Гаранин увлекся и стал говорить довольно громко. Лейтенант Величко приподнялся на койке.

— Который час, вы знаете? — осветил фонариком свои часы.— Спите... спокойной ночи.

Прошло не знаю сколько времени, пять минут, может, четверть часа. Гаранин поднялся, оделся, обул сапоги и прошел к вешалке, где оставил оружие.

— Как там командир орудия, дежурный по батарее... и на конюшню не заглядывал, ждал отбоя, пойду проверю,— проговорил он и вышел.

Сон рассеялся, я думал о Гаранине. Кажется, прямодушный парень. Уж не обиделся ли моим безучастием тому, что волнует его солдатскую душу?

У меня под головой снаряженный пистолет с двумя обоймами, планшетка, на спинке стула — клинок, две пачки патронов, уже очищенных от складской смазки. Пистолет сегодня вечером принес воентехник Хан взамен нагана, которым вооружились выпускники училища. Я одел снаряжение и покинул канцелярию. В коридоре темно. Два фонаря в разных концах освещали конусом сводчатый потолок, фигуру дневального у тумбочки. Во дворе встретился Гаранин.

— Куда это вы? Поглядеть на Перикла? Прошлой ночью вы, кажется, проверяли наряд?

В черном бархатном небе рассеяно множество звезд. Светлеющей дугой склонился к горизонту Млечный путь. Тянет откуда-то прохлада, за оградой перекликались перепела.

На проволоке, которая натянута вдоль кормушек, подвешены три-четыре фонаря. Лошади лежат между цымбалинами в ряд. Дневальный под грибком, настороженный голосом Гаранина, поспешно сбросил с плеч шинель. Лица, несущие службу наряда, не подчинены своим начальникам, но, по правилам этикета, встречали посещающих коновязь командиров.

Перикл был уложен на ночь, как полагалось, на удлиненном чембуре. Стойло убрано. Лошади похрапывали перед кормушками.

Гаранин осмотрел свою кобылицу, сделал какое-то замечание дневальному. В конце коновязи возвышается штабель бревен.

— ...Что-то не идет сон, присядем,— Гаранин опустился на бревно, закурил и снова завел разговор об экстерьере Перикла.— Сущий дьявол жеребец ваш... Сам я мучился с ним целую неделю... не дался... по-моему, недостатки в выездке... хотя по возрасту...

Мерный шаг за углом заставил Гаранина притушить папиросу. Мы поднялись. Разводящий с фонарем в руках провел смену караульных к фуражному складу. Фонарь мелькал в такт шагам и скрылся за углом монастырской изгороди. Прошла смена в обратном направлении.

— Как вы думаете,— переменил тему разговора Гаранин,— ...караульная служба есть выполнение боевой задачи...— необыкновенно разговорчивый сегодня младший лейтенант сравнивал условия, когда начинал службу, с нынешними. Сказывается благотворное влияние мер, принятых после финской войны наркомом обороны, в укреплении дисциплины.

Младший лейтенант Гаранин придерживался взглядов командира батареи. Хорошо. Чем это объясняется? Совместной службой?

— В третьей батарее я два месяца из десяти лет службы...

Младший лейтенант одел мундир командира по собственному желанию?

— Как вам сказать... меня тяготила служба... обидно было в первое время. Младший командир — подумаешь, начальник. А попробуй- заикнуться... наделен властью неограниченной, как монарх. Потом понял: командир имеет столько прав, сколько обязанностей. У рядового права шире, обязанности — наоборот...

И это определило выбор Гаранина?

— Мои мечты еще со школы занимала геология... и наверняка бродил бы я в тайге с теодолитом...

На коновязи беспокойно ржала лошадь. Гаранин поднялся, чтобы помочь дневальному, но надобность, кажется, отпала.

— ...Расстаться с грезами меня заставил случай, скорее наваждение...— Гаранин притушил папиросу,— нет, дневальные не справятся, пойдемте...— тревога, однако, улеглась прежде, чем мы явились.

— ...Товарищ младший лейтенант, не знаю, что такое с конями,— жаловался дежурный по конюшне,— брыкаются, вскакивают ни с того, ни с сего. Лошадь лягнула копы том другую, та едва не оборвала чембур, ровно белены объелись. И прошлую ночь наряд гадюку в кормушке нашел... кони ржут, всхрапывают, будто черт привиделся.

— ...Нужно спросить ветеринара,— решил Гаранин, когда дежурный удалился,— уже несколько дней жалуются люди... Я не пойму, что беспокоит животных... Кормятся вроде нормально,— он занял прежнее место, зажег папиросу,— я был командиром первого орудия седьмой батареи сто первого корпусного артиллерийского полка... При заезде на позицию... галопом., у подседельной лошади первого уноса оборвалась постромка. Ездовой спрыгнул, подручная лошадь упала... В общем, орудие опрокинулось... трехтонный ствол — с салазок к черту, передок разбит, наводчик погиб... Три других номера получили тяжелые травмы... упряжка вся искалечена. Главный виновник... я, командир орудия... причина — изношенные постромки. Перед тревогой старшина принес со склада новую сыромятину. Командир первого огневого взвода приказал заменить. Взвод стоял пожарным, сменился в полночь, и тут — тревога. Командиры возместили убыток, нанесенный полку, а меня... разжаловать и на всю катушку гауптвахты строгого режима,— Гаранин погасил папиросу и умолк.

Неужели служба прельстила карцером разжалованного сержанта?

— ...Вы не хотите слушать? — спросил младший лейтенант и продолжал: — Караульное помещение времен русско-японской войны... потолок — шесть метров, зарешеченное окошко в стене... куда не повернешь глаза — пусто, глухо... нары опускались на четыре часа. Выводной приносил фонарь только к приему пищи, остальную часть суток я шагал из угла в угол... вспоминал... чаще одно и то же... когда учился... начальник полковой школы... капитан Кунцевич... на редкость удивительный человек, умелец, знаток... стрелял... разгонит коня галопом... и с двадцати шагов в десятку... А рубка!.. Поводья бросит, шашки в обеих руках, и не пропустит ни одной лозы... На снарядах работал... перекладина, брусья, кольца... дух захватывало! В физзал приходил от пяти до шести, как раз свободное время, следом бегут курсанты, красноармейцы из батареи обслуживания, из линейных подразделений... битком набито... Загляденье. Но строг. Не попустит никому. Я исполнял три месяца обязанности каптенармуса школы, начальник обращался со мной удивительно просто, с каким-то участием... старый офицер... Меня пугало искренне открытое высокомерие, доверительность и чистосердечие тона. Он часто говорил: «Военный человек, братец Гаранин, живет в стеклянном доме... и носит прозрачную одежду... издали видно, чем он занят... Скажите, братец Гаранин, что есть ниже существа, живущего обманом?..» И вот знаете? Втемяшились мне в голову стеклянный дом, одежда, и я думал... до Кунцевича мне далеко... но неужели ты, братец Гаранин, слабее многих других, кто носит по праву прозрачную одежду?