Повесть о ясном Стахоре

- Нашему Савуле птушки ноги обули, а у Миколы - пятки голы!

Уже известный на сплаве насмешник и задира, Григорий недавно бежал от своего пана из-под Киева и теперь скитался по глухим местам, нигде не находя покоя. Был он малого роста, чернявый и такой подвижной, что прозвали его люди Жуком. Он и впрямь жужжал среди посполитых. То кому-либо на ухо, то открыто перед лицом доброй компании, поглядывая, лишь бы не подслушал его покрученик* или другой какой панский слуга. Панов и их слуг Григорий не любил. Зато с бедняками сходился быстро и тесно. К Савве привязался больше других.

______________

* Покрученик - приказчик (бел.).

Савва был на две головы выше Григория. И там, где рослый красавец плотогон делал шаг, его новый друг делал два вприпрыжку. Савва скажет слово - будто с корнем пень вывернет, а Григорий подхватит, очистит, отточит, и засверкает слово острой секирой.

- Смотри, Жучок, не опали свои крылья, - не раз дружески предупреждал его Савва.

Григорий загадочно отшучивался:

- Не опалю, бо не там огонь, куда я лечу, а там, откуль вылетаю... А без крыльев неможно мне. Комар и тот без крылов пишки ползет, а у людины дел поболе комариных. Ему ползать грех. Летать треба, братику! Як можно выше летать!

Была уже на исходе неделя с того дня, как родился у Саввы сын. Пора бы крестить новорожденного. Дать ему имя.

- Назови Андреем, - предложил Микола.

- Не годится, - возразил Григорий, - задразнят хлопца: Андрей, не дурей, раздерешь сорочку.

- Ну, Якубом, - уступил добродушный Микола.

- Якуб стоит, як слуп, - подхватил насмешник.

- Сергеем... - уже робко пробовал подсказать Микола.

- Сергiем мого дурного пана звалы, - объявил Григорий.

- Ну, Янка...

- Янку - бьют спозаранку...

Микола обиженно махнул рукой и замолчал.

Савва улыбнулся.

- Не ссорьтесь, други... Нашел я сыну имя... назовем его - Стах!

- Стах - всiм панам на страх! - обрадовался Жук. - Ото доброе имя...

- Стах... Стахор... - мечтательно повторил отец.

- Выпьем за здоровье нашего Стаха! - Григорий показал на корчму у перекрестка дорог.

- Верно, - согласился Савва, - раз есть у хлопца имя, надо и крестины справить. Да и до хаты уже близко...

Григорий распахнул низкую дверь старой корчмы.

- Эй, Берка! - крикнул он, вглядываясь в чадную темень. - Хватит у тебя меду и крепкого пива, чтобы напоить нашу вельможную компанию?

Корчмарь поклонился вошедшим и, взглянув большими тоскующими глазами на Савву, тихо спросил:

- Ты хочешь напиться, Савва? Ты был уже дома?

- Мы идем домой, Берка, - ответил Савва, - а по дороге нашли доброе имя сыну - Стахор! Так надо же...

- Ты ничего не слыхал? - спросил Берка.

- Мы все ведаем! - весело перебил его Жук. - И про сына, и про кольцо. Ставь мед и пиво, не бойся, найдем чем расплатиться. Хотя за здоровье Стаха мог бы ты и сам, старый колдун, угостить родителя.

Корчмарь вздохнул и, нагнувшись за стойку, вынул жбан.

- Стах - всем панам на страх! - не унимался Григорий.

Вырвав жбан из рук Берки, он налил мед в кружки. Подал молчаливо сидящим в корчме крестьянам.

- Просит вас Савва за сына Стахора... Берка, ты угощаешь! Ну?

- Я угощаю... - печально ответил корчмарь. - За здоровье рожденного сына и... за упокой жонки твоей, Савва... доброй Марили... - Он прикрыл тяжелыми веками наполнившиеся слезой глаза, прошептал: - Иди до хаты, Саввочка...

...Вот как это было.

Весть о том, что птица принесла Марии перстень, дошла до панского замка. Пересчитали кольца пани Ядвиги. Недосчитались самого дорогого. Того, что с большим камнем-смарагдом.

В хату к Марии ввалились гайдуки и пан Владислав.

- Где тот перстень?

- Вот он, паночек... - Мария, не таясь, развернула тряпицу.

Пан Владислав схватил его, радостно вскрикнув:

- Як бога кохам, той самый!.. Наилюбимейший перстень пани!

Мария тоже обрадовалась: этот перстень почему-то пугал ее.

- Слава богу, коли это ее милости пани, так и возьмите...

- О лайдачка, - захохотал пан Владислав, - она мне дозволяет... Може, ты еще хочешь выкуп, пся крев?

- То ж не я нашла, а сорока... какой же выкуп, паночек...

Мария думала, что пан шутит, и доверчиво улыбалась.

- А вот какой! - взвизгнул пан Владислав и ударил Марию в грудь.

Мария упала на земляной пол, чуть не опрокинув колыску со спящим сыном. Мальчик проснулся и заплакал.

- Псюха! Злодейка! - кричал пан, брызжа закипевшей слюной. - Сорока на хвосте принесла... байку придумала... Я сам видел, как ты утром у моих покоев крутилась... Теперь узнаешь, что хлопу бывает за украденное у пана добро! Взять ее! В яму! - приказал пан Владислав, ткнув ногой онемевшую от боли и ужаса женщину.

Марии скрутили руки и потащили из хаты. Бросили в подземелье.

В опустевшей хате раскачивался в колыске посиневший от крика младенец. Плакала Агата, стоя на коленях перед темной иконой, хлопал незатворенной дверью холодный осенний ветер... Потом Агата вынула из колыски младенца, наскоро перепеленала его и, укачивая, пошла в конец выгона, к Насте, жене кузнеца. Настя взяла из рук старухи ребенка, ни о чем не расспрашивая. Мальчик всхлипнул и затих, припав к теплой груди рядом с Михалкой, сыном кузнеца Рыгора, родившимся всего на месяц раньше сына Марии.

- Хватит у тебя на двоих? - спросила Агата.

- Хватит, - тихо ответила Настя, - а то еще Фрося Микитова кормит... поможет нам... - И посмотрев на младенца, крепче прижала к себе.

Чистые, материнские слезы текли по ее щекам, падая на уснувших, горем сведенных побратимов.

На пятый день тоски и невыносимых страданий в сыром подземелье старого замка скончалась Мария. Ночью панские слуги принесли ее в пустую хату. Соседи ждали возвращения Саввы, чтобы при нем схоронить.

* * *

Через день, вечером, крестили дочь пани Ядвиги. Ей дали имя Агнессы, католической святой, прекрасной римлянки, оставшейся невинной в доме разврата. И еще ей дали имя - Барбара. Только второе имя было дано тайно. Для того это было сделано, чтобы пожелавший сглазить панночку или навести на нее злые чары не знал полного имени - Агнесса-Барбара. Прокляв "Агнессу", он не трогал "Барбару". Это была проверенная хитрость...