Коренные изменения неизбежны - Дневник 1941 года

Тихонович кочует для ночевки ‹в Москве›, обычно спит с кем-нибудь. Иногда много ‹людей› в комнате. Имея комнату в Черемушках, не может там пока прописаться.

Любопытно, что помощник Берия, к которому он обращался за помощью, его знакомый и товарищ по заключению в лагерях. Он и в лагере был на особом положении: за ним ходил «штатский», а не солдат, - но он находился на положении заключенного. Тихонович говорит, что он вполне понимает ‹его› положение, но пока сделать ничего не может.

Растущее недовольство.

Шоферы - «добровольно» - сравняли свою оплату по предложению Шверника, которое было проведено как будто решением собрания. Никто не решился протестовать. Часть шоферов получала 800 ‹рублей›, а теперь все будут получать 500. Мой шофер (Николай Никифорович Свережевский) вместо 800 ‹будет получать› - 500. Примерно пополам. Но с семьей на 500 жить, как жили, нельзя. А наряду Шверник и в ‹его› окружении получают много. Проведено сразу, без всякой подготовки.

Все непрочно. И полное недоумение о японском пакте [41] . Всюду явная подготовка к быстрой войне.

Второй день все покрыто снегом, все крыши и улицы. Держится немного ниже нуля. Чрезвычайно поздняя весна.

Физически все-таки чувствую себя не первый сорт. Но мысль работает хорошо.

Уже в XVIII веке надо было покончить с крепостным правом. Узость и вредоносность таких лиц, как Филофей [42] и царская семья, ярко вырисовываются. Настоящая история шла стороной - и пришла к большевизму. Но, в другой форме его, охватило разложение и большевизм: так или иначе, мильоны людей (НКВД) попали в положение рабов, и идет развал - все воры в партии и только думают, как бы больше заработать, - действуют вопреки основной идее коммунизма (органическая свобода). Наркоматы - их число все растет представляют из себя живой брак.

Вчера сидел дома - не хочу еще выходить пешком, целый день был ремонт машины. Физическое разложение организма медленно, но упорно идет в трех направлениях: глаза (главным образом правый), сердце и нервная система (галлюцинации). И в то же самое время умственный аппарат находится в творческом расцвете.

Утром по делам метеоритным - с Криновым. Подписал к печати 1 и 2 выпуски «Метеоритики», хлопоты об издании которых и само название которых были отчасти мною обязаны Н. П. Горбунову, тогда ‹бывшему› в полной силе; он грубо был исключен из академиков, когда была уничтожена должность Непременного секретаря - с полным нарушением академического устава.

Но я, конечно, и не смотрю на современное законодательство как на нечто абсолютно стойкое, и для меня оно в такой абстрактной форме не есть даже идейное реальное, каким оно является и к чему как будто шла демократия и парламентаризм. Эта форма не смогла обеспечить основы безбедной и безголодной жизни массы населения - что вполне обеспечено той силой энергии, которой реально владеет человечество.

По-видимому, Горбунов находится не в тюрьме, но исключен из партии и занимает какое-то маленькое место в провинции. Но кто знает - человек исчез [43] …

Ввиду того, что мои две статьи о Павлове [44] не были допущены цензурой и № ‹«Бюллетеня МОИП»› вышел без них, я 25 марта написал жалобу начальнику Главлита Н. Г. Садчикову с жалобой на цензоров и с просьбой о помощи. Вчера секретарь Садчикова известил меня, что статья пропущена, и о том же было извещено Московское Общество Испытателей Природы. К вечеру звонили еще от Садчикова, что они разобрались, в чем дело. На корректуре была надпись Г. Ф. Мирчинка [45] , что редакция не согласна с высказываниями автора, - но Мирчинк отказался объяснить, в чем не согласна, и цензор Котов подумал, что что-то неладно, тем более что я вице-президент Общества, и задержал статью; ‹что› теперь Котову разрешено выпустить и что Главлит не видит ничего в статье подозрительного. В экземпляре, мною посланном Садчикову, не было этого примечания Мирчинка, и я просил его мне прочесть - там было сказано просто: не согласна - и баста. Всюду страх, и Мирчинк, и Котов - перестраховщики.

Вчера у меня была Варвара Алекс. Левицкая. В той неразберихе, которая идет сейчас в высшей школе, - она, окончив картографический отдел факультета, не находит места - картографы не нужны. Ее хотят посылать как топографа в глушь. Узкая специализация сказывается.

Я все более и более убеждаюсь, что главный наш брак - наркомы и другое начальство. Оно ниже среднего уровня, например, научного работника или физического рабочего.

Вчера написал и послал председателю Комитета Высшей Школы Кафтанову [46] о Личкове [47] . Я требовал пересмотреть дело ‹Личкова›: его утвердили профессором в Самарканде до 1.I.1942 года и отказали в праве защиты готовой ‹докторской› диссертации («О геологическом значении рек»), двухтомной ‹работы›, принятой к защите в Географическом Институте, и требуют сдачи кандидатского экзамена. Письмо написано резко и откровенно. Не знаю, подействует ли это на Кафтанова, - это дубина малообразованная. Типичный современный бракованный нарком.

Холодный, но прекрасный весенний день.

Я весь под впечатлением моего вмешательства - неожиданно для меня удачного - в судьбу Б. Л. Личкова.

29 апреля написал письмо Кафтанову с просьбой о пересмотре решения о Личкове - письмо конфиденциальное (ввиду ‹…› [48] на НКВД), но откровенное и резкое в оценке решения ВАК. Вчера днем мне позвонили, как я просил, от Кафтанова и сообщили, что Личкову разрешается защищать диссертацию без ‹сдачи› кандидатского экзамена и что вопрос о профессуре будет решаться в связи с утверждением ‹в› степени доктора после диспута. Послал ‹Личкову› телеграмму и сегодня письмо. Вчера все время находился под влиянием этих событий.

В Президиуме ‹Академии›, который завален работой с плохим, почти негодным аппаратом, не справляются с делом. Комаров болен. Борисяк говорит, что он ‹Комаров› теперь заговаривается. Ужасно жаль - большое это несчастие для Академии. Шмидт, его явный враг, тоже болен - удар? Чудаков честолюбив, но недостаточно образован, и все они трое в ссоре [49] …

Кончаю вчерне пятый выпуск «Биогеохимических проблем». Выйдет целая книжка, и, мне кажется, мне удалось здесь связать ряд явлений по более верному и новому ‹пути›.

Подписал ‹в печать› два номера «Метеоритики».

Геологический Институт представляет из себя сейчас крыловский концерт. Маразм.

Вчера весь день - как навязчивая идея - ‹находился› под влиянием моего письма к Кафтанову и его эффекта. Позвонил Щербакову [50] , поблагодарил за ‹его› совет - от себя просить пересмотр дела ‹Личкова›. Он был совершенно поражен эффектом - никогда этого не бывало. Ответ на 2-ой день! Что менее всего вероятно, ‹сыграл роль› мой официальный «авторитет». Я не раз сталкивался ‹с тем›, что в этом отношении я не могу жаловаться.