Тим Бёртон. Интервью: Беседы с Марком Солсбери

«Сонная Лощина»

В 1994 году постановщик спецэффектов Кевин Ягер взялся за режиссуру «Баек из склепа» для компании Эйч-би-оу [103] (специально для этого шоу он придумал и сконструировал ведущего — ужасного Хранителя склепа). У Ягера появилась идея снять художественный фильм по рассказу Вашингтона Ирвинга «Легенда о Сонной Лощине». Через своего агента он познакомился с Эндрю Кевином Уокером, молодым писателем, чей сценарий «Семь» хоть и был благосклонно принят в голливудских кругах, до сих пор не нашел продюсера. Ягер и Уокер, объединив усилия, потратили несколько месяцев на разработку проекта сценария, который стали предлагать различным студиям и в конце концов заключили сделку с продюсером Скоттом Рудиным, продавшим проект «Парамаунту». Соглашение предусматривало, что Ягер будет режиссером, а Уокер — сценаристом, причем оба примут участие в разработке сюжета. Как это часто случается в Голливуде, по множеству причин проект забуксовал и, казалось, даже уже скончался, однако летом 1998 года Рудин и его сопродюсер Адам Шредер обратились к Бёртону, только что отделавшемуся от «Супермена», с предложением ставить фильм по сценарию Уокера.

После «Супермена» я не знал, чем заняться. И тогда прислали этот сценарий, который показался мне сильным и очень понравился. Никогда не доводилось раньше снимать настоящий фильм ужасов, что весьма забавно, ведь фильмы этого жанра — мои любимые. В сценарии были образы, за воплощение которых я бы с радостью взялся: ветряная мельница, Дерево Мертвых. Правда, я не самый большой любитель лошадей. Но рассказ Вашингтона Ирвинга по-настоящему увлекательный; многие о нем слышали, но никто толком не прочитал. Однако все, включая меня, почему-то уверены, что читали (на самом-то деле я прочитал его совсем недавно). Речь там, грубо говоря, о человеке, который ищет еду, и рассказ довольно короткий. Пожалуй, силен не столько сам по себе рассказ, сколько оставляемое им воспоминание. Это один из немногих ранних по-настоящему американских рассказов в жанре ужасов, пусть даже его корни в иной мифологии. Существует мнение, что Вашингтон Ирвинг позаимствовал сюжет из немецкого фольклора, и это похоже на правду: некое германское влияние вполне ощутимо. Возможно, именно поэтому люди его знают: в рассказе есть символика, присущая хорошим сказкам и страшным историям.

Впервые опубликованная в «Записных книжках Джеффри Крейона, джентльмена» (1819—1820), «Легенда о Сонной Лощине» Вашингтона Ирвинга повествует о похождениях неуклюжего, полного предрассудков школьного учителя Икабода Крейна, который, борясь за расположение Катрины Ван Тассель со своим соперником Бромом Бонсом, встречается с призраком безголового всадника. Однако тыква, обнаруженная па месте встречи, наводит на мысль, что здесь замешаны не только сверхъестественные силы. Сценарий Уокера (несколько отполированный Томом Стоппардом [104]) превращает Крейна в нью-йоркского констебля, чья вера в науку и новейшие методы расследования преступлений встречает яростный отпор его начальников. Они посылают его на север, в долину реки Гудзон, где в маленьком городке Сонная Лощина он сможет на практике проверить свои теории, расследуя серию убийств, жертвы которых были обезглавлены. Крейн обнаруживает, что Всадник — вполне реальное, хотя и сверхъестественное существо, а вовсе не чей-то розыгрыш. Рассказ Ирвинга неоднократно экранизировался, наиболее достойны внимания диснеевский короткометражный мультфильм 1949 года «Приключения Икабода и мистера Toy да» с закадровым голосом рассказчика — Бинга Кросби [105] и телевизионный фильм 1980 года с Джеффом Голдблюмом в роли Икабода Крейна. 

Телевизионной версии я не видел и знал всю эту историю в основном по диснеевскому мультфильму — он мне всегда нравился. Помню, самым волнующим был для меня эпизод погони — до сих пор не могу смотреть его равнодушно. Любопытное совпадение: когда я поступил на учебу в Кэл-Артс, оказалось, что один из наших преподавателей работал художником-оформителем над сценой погони, и он принес показать несколько планов из этого старого мультфильма. Подобные детали в какой-то мере помогают понять, чем тебе больше всего хочется заняться, и поэтому, в частности, у меня возникло желание работать на студии Диснея. Компоновка, цвет и весь дизайн этой сцены были так красивы, она вся была словно пронизана энергией, прекрасно передавая ощущение северной части штата Нью-Йорк, особенно если вспомнить, что речь идет о мультфильме. Это была замечательная смесь юмора и жути, причем жути смешной, энергичной, грубой. Наш сценарий также содержал эти элементы. Забавно, но иногда в сценарии нравится то, что представляет для него потенциальную опасность, например какие-нибудь идиотические реплики, которые попадаются в скверных фильмах ужасов. Девушка видит, как отрубают голову ее отцу, а доктор замечает: «Должно быть, это ужасное потрясение». Такие строчки... с ними приходится повозиться. А образный ряд, предложенный сценарием, замечательный. Как и имена — Икабод Крейн, Ван Тассель...

Движущей силой большинства предыдущих фильмов Бёртона было сильное отождествление автора с главными персонажами. В «Сонной Лощине» тоже присутствует этот личный элемент, хотя он и менее очевиден.

Мне, по-видимому, всегда были созвучны персонажи, одержимые неким внутренним конфликтом. Вот и Икабод не так чтобы нормален: он вроде бы и умен, но ему не хватает широты кругозора. Бывает, если человек слишком много думает, он загоняет себя в угол. Когда я читал сценарий, мне понравилось, что Икабод, в отличие от героя мультфильма, представлен как человек, живущий в основном тем, что творится в его голове, слабо связанный с происходящим вне его. Это создает хорошую динамику при сопоставлении с персонажем, не имеющим головы вовсе.

Икабода Крейна в исполнении Джонни Деппа можно рассматривать как чужака не только в Сонной Лощине, но и в своей профессии.

Что мне всегда нравилось в актерах фильмов ужасов, таких как Винсент Прайс или Питер Кашинг, — это их обособленность. Эти актеры всегда как бы сами по себе и хотя играют главную роль в фильме, но видом своим словно внушают окружающим: «Меня нельзя беспокоить, мне нужно делать свою работу, заканчивать исследование». Они, безусловно, умны, но что происходит у них внутри, догадаться невозможно. Их окружает ореол некой тайны. Вы чувствуете, что они одиноки, не слишком общительны, их мучают какие-то нерешенные проблемы, что-то происходит в их головах. И у вас устанавливается с ними внутренняя связь. Все это есть в «Сонной Лощине», изначально присуще материалу фильма и представляет для меня его основную притягательную силу. А Джонни здесь действительно хорош, он по-своему продолжает эту линию Прайса—Кашинга.

Бёртон признаёт, что сам испытывает ощущение обособленности, а главное в его жизни — то, что происходит в голове.

В определенные фазы своего существования ты пытаешься стать более открытым, в другие периоды ощущаешь потребность замкнуться в себе. Меня с годами все больше влечет к уединению. Нельзя сказать, что я становлюсь каким-то полоумным отшельником. Просто по-настоящему хочется делать лишь что-то конкретное, осязаемое, а этот фильм был хорош именно тем, что давал такую возможность. Я счастлив, когда могу сосредоточиться на том, чем занимаюсь, испытываю при этом огромный прилив энергии. В последнее время я не слишком-то следил за тем, что происходит в кинобизнесе или в Соединенных Штатах. Лучше поменьше обращать на это внимание, стараясь самому делать то, к чему у тебя лежит душа. Весь этот бизнес так сиюминутен: сейчас ты им нужен, в следующий миг — уже нет, потом опять нужен. Вначале, когда никто толком тебя не знал, все казалось гораздо более легким: ты просто занимался своим делом, не попадая в поле действия локаторов, если можно так выразиться. Теперь же на тебя навешивают какой-нибудь ярлык: «Он любит всякие странные штуки» или «Он тратит слишком много денег», — любой приговор могут вынести. Так уж сложилось в Голливуде: они любят ставить на все клеймо. Эти ярлыки остаются с тобой, пока их не сменят на новые.