Последняя зима

Партизаны тронулись дальше на север. Поскрипывание колес и цокот подков примешивались теперь к мерному звуку шагов.

Двигались с боями. В селе Гута отряд, обратив в бегство полицаев, разгромил маслодельный пункт и принадлежавшую какому-то новоявленному коммерсанту лавку. В селе Тур партизаны обезоружили полицию, сожгли волостное управление и контору лесничества, разбили молочарню. У деревни Горнилы удалось с помощью местных крестьян уничтожить три километра телеграфной линии, связывающей Ковель с Брестом, уничтожить начисто спилили столбы, порвали и растащили далеко по сторонам провода.

В селе Кортелисы не оказалось ни полицейских, ни комендатуры, не было даже старосты. Жители объяснили, что накануне через село прошел с боем другой партизанский отряд, направляясь тоже в сторону Белоруссии. Через день этот отряд догнали. Командовал им бежавший из фашистского плена военный инженер по имени Борис. Отряды слились в один, после чего рейд на север продолжался.

Партизаны двигались лесом. Почти рядом тянулась светлая лента шоссе, по которому шли в обе стороны машины.

- Не мешало бы подшибить одну-другую... А что, если устроить засаду? - предложил Шковорода.

- Вечером так и сделаем, - согласился Борис.

Высланная засада подбила два немецких грузовика и легковой автомобиль. Грузовики везли новенькое солдатское обмундирование и обувь. Эти трофеи были очень кстати. В сумке же ехавшего в легковой машине офицера нашли приказ немецких властей относительно заготовок для Германии хлеба в оккупированных областях. "В случае противодействия населения не останавливаться ни перед чем", - гласили последние строки.

- Понятно! - сквозь зубы сказал Глущук. - Только и нас теперь уже ничем не остановишь!

До Белоруссии было теперь немного, как говорится, рукой подать, но маршрут рейда пролегал не строго на север, а на северо-восток, в направлении Пинских лесов. Там, по слухам, действовало несколько крупных партизанских отрядов.

Тем временем гитлеровцы, встревоженные операциями партизан Шковороды и Бориса, бросились преследовать их довольно значительными силами. Партизаны были вынуждены занять оборону на небольшом островке среди непроходимых болот. К островку тянулась лишь узкая полоска твердой земли. На этом перешейке и начались атаки фашистов.

Партизаны держались стойко. Пулеметный огонь косил атакующих. В конце концов гитлеровцы решили взять партизан измором, блокировать островок, для чего перекрыли заслонами перешеек и все тропы, ведущие к болоту. Но этим они лишь рассредоточили свои силы. Ночью объединенный отряд вырвался из кольца в самом неожиданном для карателей месте. Потери отряда - двое убитых, несколько раненых и брошенный обоз. Гитлеровцам же их бесплодные атаки обошлись намного дороже. Семьдесят фашистов отправились в могилу, а больше сотни - в госпиталь.

Еще после одного-двух переходов на отряд повеяло влажным дыханием Пинских лесов. Вот она, Белоруссия, героическая, непокоренная, как и ее родная сестра Украина! Партизаны здесь отважно действовали по всей республике, не давая житья оккупантам. И вот теперь рядом с белорусами, плечом к плечу с ними, начали сражаться волынцы. Враг-то ведь общий, цели общие.

Вскоре гитлеровцы предприняли очередную карательную экспедицию силами больших контингентов войск и полиции. Для партизан наступили особенно тяжелые дни. Но как ни трудно было партизанам местным, а пришедшим с Украины приходилось гораздо труднее: леса незнакомые, связей в ближайших селах нет.

- Ошибку допустили... Не следовало уходить из родных мест! задумчиво произнес однажды Шковорода. - Да и плохо мы сделали, оставив Шацкий район без партизанского отряда. Возвращаться туда надо к зиме... Вот через месяц-другой и тронуться бы.

Многие с ним согласились. И Шковорода тут же отправил обратно в Шацкие леса Трофима Глущука, Семена Рупинца и Николая Козака. Пусть пока запасают к зиме продовольствие, теплую одежду, восстанавливают связи с подпольщиками.

Обходя стороной села, двигаясь только по ночам, пробралась отважная тройка в район Кропивников. Вот и Яринина могила, зеленеющая маленьким неприметным холмиком! Вот и старый лагерь, знакомые землянки!..

Глущук и его товарищи быстро принялись за дело. Они рассчитывали, что к октябрю вернется весь отряд, но по первому снегу пришло лишь двенадцать человек во главе с Иваном Подои, по прозвищу Ташкент.

- Где остальные? Где Степан Яковлевич? - спросил Глущук.

- Погиб Шковорода, был тяжело ранен, через день умер... Вечная ему память! - ответил, вздохнув, Иван и стал неторопливо рассказывать дальше: - Повоевать выдалось нам немало, трудно приходилось... Командовал отрядом Борис. И представь, подлецом оказался, трусом! Отобрал вот нас, двенадцать, всех, кто покрепче и лучше вооружен, да и говорит: "Вот со мной останетесь на зиму, а остальные могут идти кто куда хочет... Иначе всем гибель!" В общем, объявил до весны перерыв партизанской войне, а для собственной персоны хотел оставить охрану...

- Да расстрелять бы такую гадину! - вскипел Глущук.

- Я так и сделал... Вот из этого автомата, - спокойно сказал Иван Пода.

После казни паникера часть людей передали в одно из белорусских соединений, а группа Ивана отправилась в Шацкий район.

- Правильно сделали, - похвалил Глущук. - Людьми быстро обрастем, было бы вокруг чего обрастать... А дел тут хватит!

И верно, люди шли в отряд, и дел у него хватало. Снова связались партизаны с Георгием Ивановичем Головием. Жена бывшего матроса Татьяна Евтуховна пекла для отряда хлеб, обстирывала бойцов. Но вот однажды явился Головин в лагерь со всем семейством и сказал:

- Ну, хлопцы, погорела ваша прачечная и хлебопекарня!

- Что значит - погорела?

- Очень просто. Спалили мою хату немцы! Кто-то донес... Сами едва спаслись!

Так стал Георгий Иванович партизаном.

Зима 1943 года была нелегкой: каратели нажимали, с боеприпасами туго, голодать приходилось. Не раз вечерами у огонька пели бойцы сложенную ими самими же песню:

Под сенью деревьев у леса густого,

Укрытая снегом, могила стоит,

Стоит, ожидает, когда к ней с ветрами,

Как птица, весна прилетит.

И вот уже песни весну прославляют,

И начало солнце сиять,

Но ты одиноко в могиле, Ярина,

Вечно тут будешь лежать.

Тебя хоронили отец твой и мама

И все боевые друзья,

Ты пала от пули проклятого ката...

Будь пухом Ярине, родная земля!

Пролетела весна, подошло лето, и как раз в эту пору закончили свой рейд у берегов Буга черниговские партизаны.

Наш 3-й батальон занял наполовину сожженные гитлеровцами, почти обезлюдевшие Кропивники. В один из дворов, где партизаны распрягали коней, заглянула остроглазая ладненькая дивчинка. Прислушавшись к разговорам, она вдруг не то всхлипнула, не то радостно засмеялась и, круто повернувшись, со всех ног побежала к лесу.

Не прошло и часа, как в село вступил местный партизанский отряд, небольшой, но крепко сколоченный, дисциплинированный, боевой. Мы с радостью влили его в наш 3-й батальон в качестве еще одной роты. Много хорошего рассказывали мне об этой роте командир батальона Петр Андреевич Марков и комиссар Сергей Алексеевич Лозбень.

Знакомясь с бойцами нового пополнения, беседуя с ними, опять возвращался я к мыслям, возникавшим уже не раз. Я думал о единстве украинского народа, проявившемся с особенной силой в эту грозную военную пору.

Вот передо мной те украинцы, которых мы иногда называли "западниками". Да, родиться им действительно пришлось географически гораздо западнее, чем полтавчанам или черниговцам, киевлянам или херсонцам. Польское панство, по-воровски захватив западноукраинские земли, пыталось отнять у местных украинцев их национальную культуру, их язык, их обычаи, внушить этим людям неприязнь, даже вражду к украинцам, живущим в Советском Союзе. Ничего не получилось! Украинцы западных областей тянулись к своему народу, душой и сердцем оставались с ним. И какими радостными, полными ликования были здесь исторические дни 1939 года, когда наконец произошло объединение, когда "западники" вернулись в родную семью!