Последняя зима

Вторая разведчица вернулась в отряд. Промокшую, оборванную, изнемогавшую от усталости Пашу окружили партизаны. Сквозь слезы она рассказала о гибели Ярины. Забилась в рыданиях мать, тяжко вздохнул и отвернулся отец, потемнели глаза боевых друзей отважной девушки.

День, ночь и еще день искали партизаны тело Ярины, а когда наконец нашли, с почестями похоронили ее у самого края лесной поляны. Немногословна была партизанская клятва над свежей могилой, суровая клятва мстить.

И первым должен пасть тот, кто предал.

Ночью в село пробрались несколько партизан. Среди них - женщина с еще не просохшими от слез глазами, с лицом, на которое совсем недавно легли новые морщины. Звали ее Акулиной Ивановной Смоляр, это была мать, потерявшая свою единственную дочь. Вместе с мужчинами вошла она в хату предателя.

Увидев партизан, Александр Кропивник рухнул на колени и начал оправдываться.

- Молчи, продажная душа! - сказала Акулина Ивановна. - Для изменников и трусов нет прощения.

Она оттолкнула от своих ног мерзавца... В хате прозвучал выстрел.

С предателем рассчитались. Но еще за многое должны были ответить фашисты вместе со своими прислужниками.

Партизаны снова принялись мастерить мину. Теперь взяли крупный артиллерийский снаряд и осторожно вывинтили головку. Снаряд зарыли у самого рельса, вместо взрывателя приспособили немецкую гранату. Оставалось протянуть к гранате длинную веревку и дернуть ее в нужный момент.

Но вот этой-то самой простой веревки и не было.

Тогда партизаны взглянули на свои ноги. Почти все носили постолы самодельную обувь из грубой сыромятной кожи. Поддерживает постол тонкий сыромятный ремешок, оплетающий голень.

Десять человек разулись. Двадцать ремешков связали в один, протянув его к мине.

На этот раз эшелон был подорван. Он шел на запад и вез награбленную фашистами украинскую пшеницу. Не довез!

Теперь, как только партизанам удавалось найти снаряд или раздобыть тол, они шли подрывать вражеские поезда. Длинную веревку по-прежнему заменяли связанные ремешки. В музей бы, под стекло, эти ремни от древней крестьянской обуви! Хорошо помогали они полищукам громить незваных "освободителей"!

После каждой удачной операции, рассказывая о ней в лагере, бойцы обычно добавляли:

- Ото за Ярину! Ото за твою дочку, Кулина Ивановна!..

Немало партизан и подпольщиков погибло от руки фашистов, но чаще всего в отряде вспоминали Ярину. Не потому ли, что она погибла одной из первых?! А возможно, светлый образ этой девушки стал собирательным, вместил в себя память о многих.

Ярину не только вспоминали. Ее стойкость, ее верность Родине были для партизан неумирающим примером. Однажды в лапы рыскавших по лесу карателей попал отрядный разведчик комсомолец Николай Сулим. Скрутив юноше руки и взявшись за длинный конец веревки, фашисты приказали своему пленнику вести их к партизанскому лагерю.

- Проведешь, оставим в живых. Понял?..

Николай все понял, обдумал, решил. Он повел карателей в самую гущу леса, увлек к далеким от лагеря болотам и потом долго еще мытарил их по зыбким тропам и зарослям камыша. Наконец гитлеровцы догадались, что обмануты. Комсомольца подтащили к одинокому дереву и, развязав ему руки, сделали из веревки петлю.

- Проведешь к лагерю? Спрашиваем в последний раз!

Николай Сулим даже не ответил...

Чем активнее действовал отряд, тем больше злобствовали фашисты. Облавы следовали одна за другой. Непрерывные схватки с карателями изматывали партизанские силы. Степан Шковорода решил вести отряд на север, чтобы присоединиться там к белорусским партизанам. В Шацких лесах оставили только небольшой, надежно укрытый лагерь с небоеспособными людьми.

Отряд двинулся в сторону Белоруссии. В боевом строю шли семьдесят хорошо вооруженных лесных солдат, жаждущих сделать по пути как можно больше.

Первый привал устроили на хуторе Барилово. Тут предстояло обзавестись обозом. Кто поможет в таком деле? Кто скажет, где прячут фашистские подпевалы лошадей, сбрую, повозки? К кому же еще обратиться, как не к дядьке Головию!

Жил в Барилове крепкий, суровый с виду, пожилой хуторянин Георгий Иванович Головий, бывший матрос. Да еще какой матрос! Имя его корабля знает всякий. В 1915 году, после призыва на военную службу, определили Головия артиллеристом на крейсер "Аврора".

Молодой волынский крестьянин быстро нашел общий язык с революционно настроенными моряками, узнал от них о программе большевистской партии. Ленинские лозунги были ему по душе, как и почти каждому из матросов "Авроры". Недаром уже через год экипаж крейсера был объявлен "неблагонадежным", "зараженным духом большевизма" и полностью расформирован.

Часть моряков-авроровцев, в том числе и Головия, направили на остров Роуссар, у берегов Финляндии, строить оборонительные сооружения. Но и отсюда поддерживали авроровцы связь с революционными организациями Кронштадта и Петрограда.

После Февральской революции на одном из митингов услышал Георгий Головий выступление Ленина. Многое определила в судьбе волынца мудрая речь Ильича. Окончательно понял и решил Головин, что и мыслями и делами своими он всегда будет с большевиками.

Летом 1917 года Головий вместе с другими моряками с острова Роуссар подписал протест против приказа Временного правительства арестовать Ленина. В ночь на 25 октября Головий был в матросском карауле, охранявшем штаб революционного восстания - Смольный, где в это время находился Владимир Ильич. Социалистическая революция победила! И еще не один месяц защищал Головий с винтовкой в руках первые ее завоевания.

В 1918 году, после демобилизации, матрос вернулся в родные места. Волынь уже прибирало к рукам польское панство. Не очень-то понравилось властям, что явился из Петрограда "большевистский агитатор", смущающий крестьян своими рассказами о революции, о Советской власти, о Ленине... Полевая польская жандармерия заочно приговорила Головия к расстрелу.

Его разыскали и явились, чтобы выполнить приговор. Арестованный Головий, растолкав стражников, бежал в лес. Два года скрывался Георгий Иванович то в лесу, то по хуторам у знакомых. После окончания гражданской войны заочный приговор жандармерии был аннулирован в силу амнистии, но Головий предстал перед обычным судом. Нет, ему не простили агитацию за Ленина, за Советскую власть! Вынесли новый приговор: штраф в 1500 злотых и лишение права голоса.

Что ж, Георгий Иванович не участвовал в комедии буржуазных выборов, чему был только рад, но голос его, голос моряка-революционера, продолжали слушать многие. Нередко в хате Головия тайком собирались односельчане, особенно молодежь. Головий связался с подпольщиками - членами КПЗУ, выполнял их поручения.

Когда на Волыни утвердилась Советская власть, Ярина Смоляр пригласила Георгия Ивановича в клуб. Теперь уже не оглядываясь, никого не опасаясь, слушали кропивнянцы воспоминания своего земляка об историческом выстреле с "Авроры", о матросском карауле у Смольного, о Владимире Ильиче, о революционном Петрограде.

Георгий Иванович помогал делить помещичьи земли, участвовал в организации первых колхозов... Нагрянула война, явились оккупанты. Уже пожилой, седеющий Головий не сошел с пути, указанного Лениным.

В хате Головия встречались партизаны, подпольщики, часто находили здесь надежный приют Степан Шковорода и Трофим Глущук. Не раз Георгий Иванович служил для партизан хорошим проводником, нередко снабжал их разведывательными сведениями... Помог он и сейчас в организации обоза. Не только указал, где прячут фашистские прихвостни лошадей, телеги, но и отдал партизанам своего коня и возок, нагруженный продуктами, фуражом.

Обоз-то обозом, но много значило для бойцов партизанского отряда просто взглянуть на матроса с "Авроры", поговорить с ним, пожать его большую сильную руку с чуть заметным рисунком якорька под огрубевшей кожей.

- Счастливо, хлопцы! С курса не сбиваться! Воевать вам храбро, по-матросски! - сказал, прощаясь, Георгий Иванович.