Рыжий дьявол

Капитан в этот момент умолк, посмотрел на меня пристально. И вдруг засмеялся:

— Я знаю, о чем вы думаете! По лицу вашему вижу. Нет, нет, все не так… От вас мне сейчас ничего не надо! Просто узнал, что в Таштыпе появился журналист, и вот решил пригласить…

— Ничего себе „пригласить", — проворчал я, гася папиросу.

— Ах вот вы о чем. Ну, ну, не обижайтесь. Это все дурак сержант напутал. Перестарался… И я приношу свои извинения. Я, в сущности, чего хотел? Увидеться со свежим человеком, немного выпить, поболтать о литературе. Абакан — это, конечно, не Москва и не Париж, но все же столица области. Культурный, так сказать, центр. У вас там жизнь кипит. А я здесь полностью оторван от мира. Лишен общения… И, знаете, от этого иногда тяжело становится — тоска берет за душу… А от тоски и от скуки есть только одно лекарство!

И он жестом фокусника извлек откуда-то бутылку коньяка. Мы начали пить. Коньяк действительно оказался превосходен. И спинка хариуса тоже была неплоха. И постепенно я отмяк, оттаял, перестал топорщиться. Нелепая ночная эта беседа с тоскующим мусором начала меня даже забавлять.

Он был вполне, как мне показалось, искренен, расспрашивая о книжных новинках, о современных веяниях в литературе… Когда-то он, оказывается, учился в Томском университете, на филологическом факультете. Потом ушел… Но вкуса к литературе не потерял' Особенно его интересовал поэт Константин Симонов, стихи которого он знал неплохо. Разгорячась от коньяка, он процитировал знаменитые симоновские строки: „Жди меня, и я вернусь. Только очень жди". Потом поинтересовался, не встречал ли я его лично?

На всякий случай я соврал, сообщив, что да, встречал, но — редко…

— Завидую, — вздохнул Соколов. — Вы ездите всюду, видите всех! А мне и словом перекинуться не с кем… У нас тут, правда, есть один старичок учитель, бывший профессор московского университете, доктор наук. Его сослали сюда в сорок восьмом году. Человек действительно высокообразованный. Столичная штучка! Но чудак. С февралем. [25] — Соколов покрутил пальцем возле виска. — Понимаете? Разговориться с ним и раньше-то было не просто, а в последнее время старичок вовсе отключился… Увлекся вдруг фольклором, местными легендами и ни о чем другом не говорит.

— А все-таки о чем же он говорит, к примеру?

— Да чепуху городит! Про огнепоклонников что-то лопочет, про каких-то саламандр…

— Что-о? — встрепенулся я. — Про саламандр? Так это же очень интересно!

— Вы думаете? — пробормотал Соколов с сомнением. — Что же тут интересного?

— Да все, — воскликнул я, — сама эта тема! Кстати, профессор преподает какой предмет?

— Историю.

— Где?

— В здешней десятилетке.

— Мне непременно надо с ним увидеться!

— Что ж, это можно устроить, — с легкостью отозвался капитан. — Если хотите, вызовем его сейчас.

— Но ведь сейчас ночь! — я взглянул на часы. — Начало второго. Не будете же вы его будить, подымать с постели?

— А почему бы и нет? — усмехнулся капитан. — Поднимем. Не впервой! Прибежит сразу… Ссыльные интеллигенты народ послушный, исполнительный.

— Он все еще ссыльный? — удивился я. — Разве послесталинская амнистия сюда не дошла?

— Дошла, — покивал капитан, — а как же? И профессор Ивлев официально в ссылке уже не числится, но…

— Но?

— Но документы ему еще не выданы. Так что он пока проходит по моему ведомству.

— Понятно… Однако будить старика не стоит, — сказал я, — лучше я завтра сам его разыщу.

И добавил, помедлив:

— Странная у вас все же манера общаться с людьми…

— Странная? — хохотнул капитан, — Не знаю. Это смотря на чей вкус… А, впрочем, не будем отвлекаться. Давайте-ка ваш стакан!

Мы чокнулись с ним и выпили. И я подумал, глядя на этого безумца в золотых погонах: „А все же права поговорка — „Нет худа без добра"! В самом деле, не задержи он меня силой, я наверняка бы уехал с первой попутной машиной этой же ночью. Или рано утром…"

КОГДА ЗЕМЛЯ БЫЛА ЮНОЙ…

Рано утром я разыскал профессора Ивлева. И сразу же понял, что встретил занятного чудака.

Мой рассказ о Священной пещере и Пляшущей Ящерице вызвал у него неподдельный восторг.

— Значит, вы видели! — воскликнул он. — Видели. Наконец-то!

— Да вот в том-то и дело, что я не знаю — было ли это в действительности или же просто померещилось… Может быть, мы с Денисом попали во власть галлюцинаций?

— Может быть, — усмехнулся старик, — а может, и нет…

Тщедушный, сутуловатый, с седой всклокоченной бородкой, он чем-то вдруг напомнил мне шамана. Того самого, которому я недавно дарил „Золотое руно". Разница меж ними заключалась в том, что шаман был мистиком и свято верил в духов. А профессор считал себя материалистом и верил в существование на земле остатков древней кремнийорганической жизни.

— Кремнийорганические существа, рассуждал он, шатая по шумной улице к школе, представляли собою первую, уникальную форму жизни, зародившуюся в ту давнюю пору, когда земля была еще юной, горячей…

Горячей — это в смысле огненной?

— В общем, да. Представьте себе период, когда формировались материки, шли горообразовательные процессы… На планете тогда действительно было горячо! Ну, а затем вулканические силы ослабли. И огненная жизнь эта начала помаленьку угасать. И некоторые ученые, к числу коих принадлежу и я, полагают, что обыкновенная глина, знаете, которая встречается в оврагах и на откосах рек, — образована из кремнийорганических существ. Так, например, каменный уголь это кладбище первобытных папоротников и хвощей А, скажем, пласты известняка…

— Да, да, — сказал я, — из ракушек! Знаю! Но кремнийорганическая жизнь — это ново, ничего подобного я и не слыхивал! Хотя, конечно, в дочерей огня, в Саламандр, судя по литературе, верили многие…

— Многие и давно, — подхватил профессор. — О них писали Аристотель и Плиний. Ими всерьез интересовались средневековые ученые. Да и не только средневековые… Не только… Наш современник, академик Вернадский, например, утверждал, что „жизнь на земле существовала всегда". Но ведь он же прекрасно знал, что белковая жизнь возникла не сразу… Значит, он имел в виду какую-то другую форму… Какую же? Безусловно, кремнийорганическую!

— Признаться, я всегда думал, что данная тема — сугубо поэтическая, — пробормотал я, — связанная с мистикой, с магией. И уж во всяком случае, к строгой науке отношения не имеющая… А тут, оказывается, целая теория!

— К сожалению, официально не признанная, — развел руками Ивлев. — Но сторонников у этой теории немало! И доводов в ее пользу достаточно.

И он начал говорить, неторопливо и размеренно, словно читая лекцию:

Кремнийорганическая жизнь, как мы уже выяснили, стала угасать, но все же исчезла не полностью! На похолодавшей планете сохранились горячие точки — вулканы. И там по-прежнему жили дочери огня… Но подлинным их спасителем оказался человек. Он зажег костры — и Саламандры вновь завоевали мир! Люди бережно хранили огонь и передавали от одного очага к другому. И всякий раз вместе с жаром углей переходили на новое место семена кремнийорганическои жизни. Но затем были изобретены кресало и огниво, а позднее — спички… И совершенно ясно: цивилизация убила Саламандр… Но опять же — не всех! Не до конца! На земле еще и поныне горят кое-где неугасимые костры, например — в храмах Индии и Тибета, в глубинах Африки, в тайге. И о местных огнепоклонниках я тоже кое-что слышал… Но сам проверить все это — уйти в горы, — к сожалению, ни разу не смог. Я же нахожусь тут в ссылке, под строгим контролем.

Старик умолк, перевел дух. И я сейчас же спросил:

— А, кстати, за что вас? Если это не секрет…

— Да нет, — поморщился он, — какие тут могут быть секреты. Дело известное. Ведь я — космополит.

— Так вы, значит, попали в ту самую волну?