Гвардейская танковая

На подходе к Люккау захваченные в плен немецкие солдаты показали, что в городе сосредоточены крупные силы, включающие помимо пехоты артиллерию и танки. Чтобы не лезть на рожон, я решил предварительно овладеть деревней Кансдорф, расположенной на восточной окраине Люккау. Захват этой деревни позволил бы контролировать подходы к Люккау и по своему усмотрению избрать наиболее отвечающее обстановке направление для захвата или обхода города.

Бригада всеми силами навалилась на эту деревню-и молниеносно овладела ею. На северо-западную окраину Кансдорфа вышел танковый батальон гвардии капитана Моськина с задачей не допустить контратаки противника из Люккау. Первый батальон развернулся фронтом на север в сторону леса. Такую же позицию занял приданный нам самоходно-артиллерийский полк гвардии подполковника Мусатова. Батальон гвардии капитана Маркова находился вместе со штабом бригады в центре Кансдорфа.

Когда наши танки овладели деревней, я решил зайти к бургомистру, который, как мне доложили, не успел покинуть Кансдорф. Полуодетый бургомистр растерянно смотрел на нас, на его лице застыло выражение полной беспомощности и страха. В это время зазвонил телефон. Трубку взял хорошо владевший немецким языком инструктор политотдела армии гвардии старший лейтенант Круглянский, который в этой операции следовал на танке Маркова. Звонили из Люккау и попросили к аппарату бургомистра. Круглянский передал ему трубку и приказал ему ни слова не говорить о том, что наши войска вступили в Кансдорф. На вопрос из Люккау: "Что у вас за стрельба? Не пришли ли русские?" - бургомистр ответил: "У нас все спокойно. Проводили учения фольксштурма. О русских пока ничего не знаем". После этого разговора мы перерезали связь с Люккау.

Выставив охранение, мы направили разведчиков в Люккау и в лес севернее города. Разведчики, возглавляемые гвардии старшим сержантом В. А. Мининым, пробрались в город и насчитали там около десятка танков, на железнодорожной станции увидели бронепоезд. По их данным, в Люккау находилось до полка пехоты. По сообщению гвардии старшего сержанта Батяйкина, разведывавшего лес севернее Кансдорфа, там обнаружено до 15 тяжелых танков с группой пехоты.

На рассвете 20 апреля на опушке леса показались танки, двигавшиеся в нашем направлении. Первым их заметил наблюдатель комсомолец Афанасьев, сразу же подавший сигнал тревоги. Взяв бинокль, я насчитал в первой линии одиннадцать машин. Когда они подошли на расстояние пятисот метров, мы различили на них кресты. Это были "королевские тигры". Я дал команду: "Огонь". Танки противника были буквально изрешечены снарядами наших самоходок и танков.

Принял решение воспользоваться достигнутым успехом и обойти Люккау с севера через поле, на котором неподвижно застыли остовы "королевских тигров". Некоторые танки еще продолжали дымиться, издавая тошнотворный запах горелого человеческого мяса и резины. Вид разбитых и обгоревших танков противника и то, что мы в этом бою не потеряли ни одного человека и танка, говорили о многом: о боевом мастерстве и отваге наших танкистов и самоходчиков, о безрассудных, лишенных здравого смысла действиях вражеских танкистов. Противник лез в огневой мешок без разведки, боевого обеспечения, подобно бросающемуся в омут самоубийце.

Мы продвигались к городу Дааме и по пути получили по радио приказ командира корпуса повернуть бригаду в сторону Луккенвальде и, обходя этот город с юга, наступать на Заармунд и далее на Потсдам. Вскоре бригада вышла в лес южнее Луккенвальде. За этот город вели бой 63-я танковая и 29-я мотострелковая бригады. Южнее и восточнее Луккенвальде противника не оказалось. Выслали разведку в направлении Готтов, Вольтерсдорф. Разведчикам предстояло установить, смогут ли пройти танки по лесисто-болотистой местности в обход Луккенвальде. Когда разведчики доложили, что при помощи саперов танки в состоянии пройти в направлении Вольтерсдорфа, я сообщил об этом комкору. Он приказал действовать без промедления.

Вперед по тропе, по которой должны были пройти наши батальоны, двинулись саперы для точного определения маршрута и его инженерного обеспечения. За ними пошли танки. Экипажи подкладывали под гусеницы заготовленные немцами дрова, срезанные деревья и кустарники. В поисках лучшей дороги я с группой офицеров и ординарцем Алексеем Воронцовым углубился в лес. Когда мы нашли лучший маршрут и возвращались к своим, нас заставили лечь автоматные очереди противника. Мы забрались в небольшую спасительную выемку. Пройти к своим было невозможно.

Создалось глупое положение: группа офицеров, вместе с комбригом, оказалась отрезанной от своих сил. Наши недалеко, но как подать им сигнал? Выход нашел Воронцов. Он сказал: "Я буду вести шквальный огонь в сторону противника, а вы выходите в это время к бригаде". Как только мы вышли из-под огня, я послал на помощь Алексею Воронцову автоматчиков, но они нашли его уже мертвым. Он погиб, давая нам возможность выполнить боевую задачу по разгрому врага.

Я любил этого скромного, простого и отважного воина и всегда вспоминаю о нем с большой теплотой. По профессии он был клепальщиком котлов и называл себя "глухарем". В действительности он слышал слабовато. Сам он был волжанином и как-то сказал мне: "Вот, товарищ подполковник, кончится война, приезжайте ко мне на Волгу. Какая у нас красота! Какая Волга! Угощу ухой, какой Вы никогда не ели". Геройская смерть Алехи Воронцова, как любовно называли его боевые друзья, взволновала и в то же время словно подстегнула нас-смяв боевое охранение немцев, вышли из болота на шоссе, овладели Вольтерсдорфом, расположенным в тылу Луккенвальде, и устремились на север в направлении к Треббину.

На пересечении шоссейных дорог мы встретили колонну наших военнопленных численностью около 400 человек, которых немцы эвакуировали из Луккенвальде. Появление наших танков оказалось настолько неожиданным, что конвой немцев, сопровождавших эту колонну, оцепенел, это передалось и пленным, но, когда последние увидели на танках красные звезды, они с криком "ура" бросились на конвой и обезоружили его.

В районе Либец располагался аэродром противника. На наших глазах начал взлетать с него бомбардировщик. Метким огнем из танковой пушки на дистанции полтора километра его сбили, и он взорвался. Наши танки устремились на остальные самолеты, и ни одному из них не удалось взлететь. Вскоре этот аэродром освоили наши авиаторы.

Надо сказать, чем ближе мы подходили к Берлину, тем чаще встречали советских людей, угнанных насильно в фашистскую неволю. Они использовались немцами как рабочая сила на фабриках и заводах, на сельскохозяйственных фермах и просто в качестве домашней прислуги у зажиточных и влиятельных фашистов. Жили они в ужасных условиях: в неотапливаемых бараках за колючей проволокой, а на фермах - вместе со скотом.

Все пленные горели желанием отомстить фашистам за бесчеловечное отношение и рабский труд в неволе и часто обращались к нам с просьбой дать им возможность с оружием в руках бить ненавистного врага. Мы получили разрешение принимать в бригаду, главным образом в батальон автоматчиков, добровольцев из числа наших соотечественников, насильственно угнанных гитлеровцами в Германию. Надо отдать должное, они воевали храбро, и мы ни разу не пожалели, что доверили им оружие. Всего в этот период в бригаду отобрали 220 человек, 35 из них за отличие в боях получили ордена и медали.

21 апреля бригада с ходу овладела населенным пунктом Шенхаген. Первым ворвался в него командир танковой роты второго батальона гвардии старший лейтенант Громаков. Выход в тыл немецкой обороны и захват Шенхагена давал большие преимущества частям корпуса и 4-й гвардейской танковой армии в целом. Однако личный состав бригады физически измотал себя до предела и очень нуждался в отдыхе. К тому же бригада оторвалась от главных сил корпуса на 60 километров, и связь со штабом корпуса из-за большого расстояния прервалась. В связи с этим я принял решение остановиться в Шенхагене до утра следующего дня. На рассвете 22 апреля немцы предприняли попытку выбить нас из Шенхагена, но, благодаря своевременному предупреждению нашей разведки, мы отбили атаку противника с большими для него потерями.