Карантин

Режим всё ужесточался и ужесточался – а вы всё приходили и приходили! Вырядившись в белые халаты, изображая из себя медиков, забывших пропуска…

Но когда и это не проходило – Антон просто перелезал через забор! В белом халате. Врач, который лезет в больницу через забор! “Ха-ха-ха!” – покатывались мои детки от смеха.

А чего стоит последний Анютин визит с чемоданчиком от фотоувеличителя – как будто она медсестра и идёт брать анализы. Когда Анюта появилась с этим чемоданчиком в палате – Ксюнька так испугалась!… А потом было столько смеха, когда она признала в “медсестре” родную сестру!

Хочется вас всех обнять – каждого в отдельности и всех вместе – крепко-крепко. Если бы вы знали, как мы вас любим! Всех вместе – и каждого в отдельности.

Лабиринтомания… Чуть затихая, она вспыхивала вновь.

Вот и сегодня, в предпоследний день, Ксюня не могла оторваться от новой книжки с лабиринтами (библейскими), пока не прошла все! (“Не все! Половину! Исправь! Пока не прошла по-ло-ви-ну!” – поправляет Ксюша. Она не любит неточностей.)

…Мы, конечно, влюбились в кленовую аллею, как мы влюбляемся во всё, что часть нашей жизни, и Ксюша уже мечтает, как мы будем приезжать сюда – просто так: погулять и повспоминать… Для неё, конечно, месяц в больнице – целая эпоха. Да и для меня тоже. И мы уже грустим, что придётся расставаться с этими обжитыми стенами, с этим Деревом в окне, с этой аллеей…

Надо успеть завершить этот дневничок, доснимать вторую фотоплёнку, доделать черепашку…

Не представляю, как мы это всё увезём: дом гномов, всё наше рукоделие и прочее, и прочее… Сколько же чемоданов нужно??? Мы так обжились здесь, так обросли всем!… Уместится ли всё это в такси, или нужно заказывать грузовик? Смех смехом, но свернуть эту экспозицию будет делом нелёгким.

Скучаю по Клавочке… Вспоминаю, как она влюбилась в Ксюшу. Как прилипала к дверям нашего бокса и смотрела на нашу жизнь. А стоило Ксюше появиться в дверях, – Клавочка шептала с умилением: “Какая хорошенькая!… Русалочка, Русалочка!…”

Этот восхищённый шёпот не давал Ксюше проходу и смущал её. Так что мне даже пришлось сказать однажды: “Ну, хватит, хватит, Клавочка”.

Читаем про Незнайку: “Незнайка не любил трудится”.

Ксюша:

– А я люблю трудиться!

Узнала, что мальчики опять побили Андрюшу Набокова. Говорю в сердцах: “Какие дети жестокие!”

– Но ведь я не такая? – тихонько говорит Ксюша.

Конечно, невозможно забыть первый день карантина. Андрюшу Набокова с “отчекрыжиным” пальцем. И как мы кормили голодных детей…

И день первого снега не забыть. И как все в отделении играли шариками и барашками…

А ещё мы не сможем забыть Женечку.

Надо обо всём подробнее написать сразу по возвращении домой. Потому что всё это страшно важно.

И про наш приручённый мотылёк написать! Как он прилетал к нам из дождя…

Не забудется:

Тот вечер, когда маленькую Анечку положили под капельницу. А потом, задыхающуюся, в судорогах, понесли вниз – в реанимацию…

А меня оставили за старшую в отделении. И я предложила детям всем вместе помолиться за Анечку…

Слава Богу, сейчас Анечка выздоравливает.

“Больше всего будет вспоминаться Юрочка-террорист!” – говорит Ксюша. И нежно улыбается, вспоминая…

– Помнишь, Лисичка? “Яико! Катетку! Молотока!”

– Помню, помню… Интересно, как он там поживает?

Никогда не забуду первое купание. И как Ксюнечка нежно поцеловала меня…

Об этом надо будет написать отдельно.

Об этом надо написать целую КНИГУ!

Вдруг вспомнилось:

“Вот вам жетончик. За вашу доброту”.

26 октября 1994 года, среда, 37-й день в больнице, 17-й день карантина.

Едем домой!!! Проснувшись чуть свет, дописываю дневничок.

Шесть утра, идёт проливной дождь… Первый по-настоящему осенний дождь… Потому что все предыдущие были летними ливнями, из которых выпархивали бабочки!…

Наше последнее больничное утро.

Вчера целый день собирались, складывались. Ксюша упаковала четыре мешка со своим хозяйством. И мы их уже передали вечером Антоше. Но сколько ещё осталось!…

Пять больших папок, набитые нашими рисунками, вырезками, аппликациями, неиспользованным материалом для творчества. Папка, набитая письмами, – о, сколько мы писем здесь получили! От Антона, от папы, от бабушки Лиды, от Анюты и от многих наших друзей, которые посылали нам в наше заточение своё тепло, свою поддержку: Алик Мирзаян, Витя Луферов, Винни-Пух, Наташа Кнорре. Даже от Шпиртов из Америки пришёл факс!

Спасибо всем!

Вчера вечером надули два последних красных шарика, и Ксюша с Димочкой резвились у нас в палате, хотя Ксюша едва держалась на ногах от усталости после целого дня сборов и укладок…

Последнее утро. На столе – засохшие букеты… Когда папа принёс эти жёлтые и вишнёвые хризантемы, я сказала: “Эти цветы ещё будут стоять у нас на столе, когда мы выпишемся”.

Так и случилось.

А какой был Красный Георгин! Как он сиял, когда на него падали лучи утреннего солнца!… Он очень долго радовал нас. Внешние лепестки засыхали, но изнутри раскрывались новые…

И букет белых хризантем не увядал целый месяц…

Просыпается Ксюша, быстро складываемся. Медсестра, наша добрая Галина Павловна, которая купала всех детей и всегда пропускала к нам нашего папочку, принесла Ксюше последнюю таблетку. Глядя на оголившиеся стены, говорит с жалостью: “Так красиво было…”

Прощай, палата номер 16. Здесь мы прожили огромную, очень настоящую жизнь. Домой!!!

ПОСТ-СКРИПТУМ

А сейчас – утро, 29 октября. Мы, слава Богу, дома. Уже четвёртый день. Сегодня у папочки – день рождения. И я дарю ему эти две тетрадки, чтобы он тоже прожил с нами эту жизнь подробнее.

С днём рождения, Гавр! Мы вышли из карантина. Я тебя люблю!

31 октября, понедельник. Неужели мы – ДОМА?…

Сегодня была первая Настоящая Большая Метель! Не снег – а метель! Пушистые хлопья сыпались с неба часа два… И мы, по нашей речвокской традиции, не унывали, а праздновали. Ксюша вышла на лоджию с дудочкой, ловила хлопья ладошкой…

– А одна снежинка мне ударила прямо по носу! И дальше полетела…

Я вынесла на лоджию, в метель – Красную Розу, галактическую, мы её подарили папе на день рождения. Наигрывала на гитаре и напевала песенку, которую мы сочинили когда-то с Ксюшей: