Карантин

Андрюше Набокову мы тоже отнесли голубой шарик. И он тоже радовался.

А ещё каждому мальчику подарили маленького пластмассового барашка, кому беленького, кому чёрненького. И Клавочке, конечно.

Потом Антон засобирался домой, и мы пошли его провожать. Он завтра едет в Сергиев Посад, в Лавру, он там помолится за нас.

Мы вышли уже в новое время года! И стали швыряться друг в друга снежками… Опять светило солнышко, и вокруг было та-а-ак красиво!… Здесь, в больничном дворе, в чумном карантине, после дифтерии, мы бросались первым нежным снежком и радовались жизни – как можно радоваться жизни только в больничном дворе, в чумном карантине, после дифтерии…

Мы попрощались, помахали Антончику, он устремился к воротам, охраняемым пятнистыми омоновцами с дубинками и автоматами, улетал своей стремительной походкой и всё оглядывался и махал нам…

Милый Антончик! мы так любим тебя!

После твоего ухода в палате ещё долго стоит энергетическое облако. “Ты всё выдумываешь, мамася!” – “Правда-правда, сынок! Ты можешь быть прекрасным доктором-энерготерапевтом”.

…И мы опять бродили с Ксюшей по нашей кленовой аллее, подкидывая ногами листья со снегом… Подбегали под каждый куст, под каждое деревце – и я стряхивала на Ксюню пушистые облачка: “С первым снегом! С первым снегом!”

Потом обошли вокруг весь наш корпус. “Ого, какой огромный!” – восхитилась Ксюня. “А это что? А где кто лежит? А сколько врачей здесь работают?” – засыпала она меня вопросами.

В луже отражались красно-кирпичные дома, озарённые закатным солнцем, в небе плыло огромное, пышное розовое облако! А Дерево под нашим окном, отряхнувшись от снега, вызывающе зеленело! И тротуар под ним густо устелен зелёной листвой, припорошенной снегом, скрюченной от холода и как будто удивлённой… “Снег – летом?” – вопрошает наше Дерево.

Видели смешную ворону. Довольная, она сидела под кустом, держа в клюве какую-то добычу, хороший кус чего-то съестного. Потом положила его и стала усердно щипать и лакомиться. Ксюня смеялась: “Ворона клюёт снег!” Весь клюв у вороны был облеплен снегом. Потом ворона взвилась и полетела с этим толстым снежным клювом…

Видели двух воробушков, которые свалились с карниза и упали почти до земли, как два камушка – и вдруг взмыли вверх!

Вот так бы и нам.

Ах, ах! папочка забыл прислать новую свечу, а эта догорает… Уже пол-второго ночи, уже 20-е октября, пошёл наш второй месяц в больнице.

И вот я подошла к самому главному эпизоду больничной жизни: Женечка Нежинская.

Но – по-порядку.

Это произошло всё в тот же день 19 октября, то есть – вчера, когда пошёл первый снег, и Антоша принёс нам шарики и барашков.

После ужина мы с Ксюшей решили навестить девочек. Это в самом дальнем конце другого коридора. Там обитало три девочки. Одна из них, как мне сказала медсестра Таня, как и Андрюша Набоков, с ДЦП. А, вот оно что!… Я видела эту девочку: как она пробегала на цыпочках по коридору, а длинные грязные колготки волочились за нею по полу… Она лучисто улыбнулась мне. И я подумала: как она здорово бегает на цыпочках!

Да она, оказывается, по-другому и не умеет. Только на цыпочках.

– Ксюша, давай сходим к девочкам?

– Давай! А сколько их там?

– Три.

Берём три шарика: два розовых и голубой. Берём три барашка. И отправляемся в очередное путешествие…

Девочки очень рады нашему приходу. Знакомимся. Олеся, Яна и Женя – та самая “девочка на цыпочках”. Но в палате она ползала попросту на коленках. Причём, очень быстро.

Девочки в восторге: от шариков, от барашков.

И начинается игра!… По названию: “Четыре девочки плюс три надувных шарика”. Хохот, визг, сверкание глаз и зарумянившихся щёк, смех и ликование!…

В разгар веселья Ксюша мне шепчет: “А давай мы ещё им что-нибудь подарим!” – “Давай”. – “Только я сама принесу!”

И она убегает. Прибежала, принесла двух гномиков и оранжевого Чебурашку. Каждая из девочек выбрала то, что ей понравилось: Женечка – гномика, Яна тоже гномика, а Олеся Чебурашку.

– А как с ним играть? – спросила Женечка.

– С ним нужно ласкаться, – сказала я.

– Ласкаться? – переспросила Женечка. – А как это?

– Вот так, – сказала я. Взяла гномика, присела перед ней на корточки и стала его пушистым колпачком гладить Женечкину щёчку. – Видишь, какой он мягонький, пушистый, его так и зовут: Пушистик. Смотри, как он ласкается к тебе…

Я гладила её щёки Пушистиком, а она, вся замерев, вслушивалась в ласку, и тянулась щёкой к гномику, и даже жмурилась от блаженства… По её лицу блуждала очарованная улыбка… Я смотрела на эту девочку и удивлялась тому, какая она родная, и понятная мне… Господи, я люблю её. Я любила её всегда – и вот мы встретились…

Ксюша стояла рядышком. И, мне кажется, испытывала то же, что и я. Я чувствовала с ней полное единство.

– А что ещё с ним можно делать? – спросила Женечка.

У неё удивительно открытый, приветливый взгляд и лукавая улыбка. А на левой щеке, когда улыбается, – симпатичная ямочка…

– Ещё его можно класть с собой спать. Под подушку, или рядышком.

– Вот здорово! – засмеялась Женечка.

Ей ужасно мешала чёлка, свисающая до кончика носа, и ей приходилось без конца откидывать назад голову, чтобы выглянуть на свет Божий сквозь частокол волос.

– Женечка, хочешь, я тебя подстригу?

– Нет.

– Только чёлку, хочешь? Тебе сразу станет всё видно.

– А… чёлку? Хочу! – она засмеялась. Смех у неё такой заразительный, как будто смеётся самый счастливый на свете ребёнок.

“Девочки, у вас тут есть ножницы?” – “Нету”.

– Я сейчас принесу! сама! я сама! – говорит Ксюша.

– Нет, миленький, ножницы принесу я. А ты побудь здесь, с девочками, ладно?

И… Ксюша осталась!

Я вернулась с ножницами. Девочки играли шариками…

“Женечка, а где твой гребешок?” – “У меня нет гребешка”. – “Ну, расчёска”. – “У меня нет расчёски”. – “Ладно, будем стричься без расчёски”.

Я подстригла ей чёлку. Открылось личико. Умненький лоб. Она крутила головой и смеялась: “Ой, даже шея теперь не болит! Вы меня расколдовали!”

Я держала в руках светло-каштановые мягкие прядки – точь-в-точь как у Ксюши! – и мне было жалко с ними расставаться…

“Лисичка, Лисичка!… – шептала мне на ухо Ксюша. – Давай им ещё что-нибудь подарим!” – “Давай”.

– Девочки, мы сейчас вернёмся.

Прибежали к себе в палату. Насыпали мешочек семечек и орешков. Ксюша ещё решила подарить девочкам пёстренький смешной шарик – с носом.

– Ксюнёк, а давай им по картинке прикнопим над кроватками?

– Давай!

– Видала, какая у них страшная палата?

– Видала… – она по-взрослому вздохнула.

Она стала быстро-быстро перелистывать большую “вырезальную” книгу. Нашла и вырезала три яркие картинки: цыплёнка, петушка и куриную семейку. “Пусть каждая выберет, кого захочет”, – сказала Ксюня.

И мы опять отправились к девочкам. Они встретили нас с ещё большим восторгом. Я почему-то была уверена, что Женечка выберет семейку. Так и случилось. Мы накнопили над кроватками картинки, девочки ликовали, особенно наша Женечка. Она как-то сразу стала НАШЕЙ. Яна и Олеся тоже милые, славные, но главное действующее лицо здесь, конечно, Женечка. Такая энергетическая пружина. Магнит. Где она – туда оборачиваются все лица, туда устремляются все взгляды.

– Но-о-оуз тебе! – сказала Ксюня и пощекотала Женечкин нос смешным носом пёстрого шарика. Обе засмеялись. Вот для чего ей понадобился этот нелетающий шарик! Ей хотелось КОНТАКТА! Хотя бы опосредованного – через шарик, через этот “ноуз”.

Положили на тумбочку мешочек с угощением, девчонки с удовольствием запустили в него свои пятерни. И… тут же в палате возник татарчонок Серёжка. Поразительно! Как он чует? Обоняние у него такое острое, как у зверька, что ли?