Ленин. Социально-теоретическая реконструкция

Столыпинские аграрные реформы, стимулировавшие распространение капиталистической частной собственности в деревне, указывали на изменение в политике, больше того, в самой природе самодержавия. Пользуясь словами Ленина, можно сказать, что самодержавие сделало решительные шаги «по пути превращения в буржуазную монархию». В этой связи возникло три спорных вопроса. Первый из них был представлен неославянофильскими и этатистскими идеями авторов сборника «Вехи», которые в религиозно-философском обличье служили делу защиты самодержавия. Идеологической задачей сборника было «спасение российского государства» от революции, от «вероотступничества интеллигенции». [349] Сформулированный Струве новый государственный национализм    одновременно оправдывал внешнеполитические устремления самодержавия и патриотическую мобилизацию интеллигенции на защиту российского государства, [350] став тем самым предвестником концепции, обязывавшей интеллигенцию поддерживать участие России в мировой войне. Милюковское направление либерализма в научном отношении противодействовало религиозно-философской экспансии вехизма, однако при этом не принимало революционных выводов, не разделяло требование свержения самодержавия. Российские марксисты видели в вехизме усиление «русского Бисмарка», [351] а в милюковщине — своего рода западническую эволюцию самодержавия. Взгляды российских марксистов отличали от позиции либералов прежде всего два основных момента. Первым из них было, конечно, распространение теории классовой борьбы на историческое изучение российского государства. Марксисты говорили не о российском государстве вообще, а исследовали изменение его исторических форм и классовый характер. Во-вторых, они связали развитие российского государства с экономическими факторами, прежде всего с особенностями распространения капитализма в России. Как большевики, так и меньшевики сознательно стремились к самостоятельному анализу исторического развития России, соответствующему их собственным политическим концепциям. [352]

Троцкий пришел к выводу, что в России, в отличие от Запада, где сложилось равновесие экономически господствующих классов, именно «их социальная слабость и политическое ничтожество создали из бюрократического самодержавия самодовлеющую организацию». В этом смысле Троцкий после 1907 г. определил место царизма между европейским абсолютизмом и азиатским деспотизмом. Тем самым он получил и ключ к пониманию эволюции царского самодержавного государства, подчеркнув его роль демиурга в экономике (и одновременно «предсказал» колоссальную роль государственной власти и в случае социалистического политического переворота). [353] Ведущий экономист меньшевиков П. П. Маслов, собственно говоря, как и Ленин, видел главное препятствие «модернизации» в том, что крупноземлевладельческая аристократия препятствует реформам Столыпина, и к тому же значительная часть иностранных капиталов, поступивших в форме государственных займов, была употреблена не на модернизацию производства, поскольку капитал не был заинтересован в развитии отраслей, работающих на массовое потребление. [354]

В среде меньшевиков не хватало понимания того, что в России экономическая роль государства начала расти тогда, когда началось стремительное развитие капитализма. Это своеобразное противоречие нашло буквально парадигматическое отражение в самодержавной форме государства. Коллизия архаичного и современного выразилась в значительной самостоятельности государства, а также в политической слабости и неоформленности стоящих за ним общественных сил. В 1910 г. получивший известность после революции историк-большевик М. С. Ольминский (М. Александров), [355] близкий соратник Ленина по работе в «Правде» и других большевистских изданиях, вместе с самым знаменитым большевистским историком М. Н. Покровским, опираясь на вульгаризованную интерпретацию марксизма, «перенесли» анализ исторической роли и функций российского государства в контекст теории классовой борьбы. [356] Для Ольминского-Александрова главным противником было либеральное понимание государства. В борьбе с ним он пытался доказать, что российское государство, российский абсолютизм означает политическую власть дворянства, и это самодержавное государство непосредственно служит экономическим интересам дворян-помещиков. Поэтому все взгляды, касающиеся противоречий между государством и дворянством, историк считал простыми предрассудками, проявлением либерально-милюковской доктрины надклассового государства. [357] В связи с этим он выступал даже против работы К. Каутского «Движущие силы и перспективы русской революции», прежде всего потому, что, как он считал, Каутский «недооценил силу народных масс» и понимал историю как историю правителей, а не народов. [358] Ольминский поставил на один уровень такие исторические формы государства, как абсолютизм, конституционную монархию и демократическую республику, поскольку все они были «политическими организациями какого-либо класса или классов». Важнейший недостаток этого сильно вульгаризованного понимания государства и классовой борьбы состоял не в его упрощенности и ненаучности, а в том, что на нем нельзя было построить сколько-нибудь стройной революционной политики. Ленину пришлось выступить с критикой этой точки зрения и вытекающими из нее политическими выводами, хотя он сделал это неохотно, поскольку в организационном плане Ольминский принадлежал к большевикам.

Для понимания исторических обстоятельств необходимо знать, что полемика с либеральными концепциями истории велась некоторыми историками, пытавшимися любой ценой доказать, что капитализм в России уже в течение столетий развивается по западной схеме, с таким пылом, что и сам Маркс был «уличен» ими в «либеральном уклоне». В конце 1908 г. Д. Рязанов опубликовал сокращенный перевод знаменитой (и долго замалчивавшейся) работы Маркса «История тайной дипломатии XVIII века» и своего рода критический разбор взглядов Маркса на немецком (а в 1918 г. — и на русском) языке. Рязанову не понравилось, что Маркс искал «колыбель Московии» в «кровавом болоте монгольского рабства», потому что это противоречило тезису о капиталистическом прошлом России, и, по предположению Рязанова, этим можно было доказать представление либералов о российском государстве как «демиурге» российской истории. [359] Конечно, изображение Маркса «наивным демократом    или либералом» не могло вызвать согласия Ленина.

За теоретическими и историческими ошибками некоторых большевистских идеологов и историков Ленин обнаружил «левацкий» отзовизм, возникший в его собственной партийной фракции и недооценивавший значение думской социал-демократической пропаганды, больше того, выступавший за отзыв депутатов из Думы. Позиция Ольминского, со всей ее теоретической и методологической слабостью, делала невозможной выработку в сфере политики промежуточных требований, переходных этапов, ведущих к конечной революционной цели. Эта позиция поставила под сомнение весь смысл политической борьбы за республику и демократические свободы. По сходным причинам Ленин полемизировал в то время и с появившейся в «Правде» Троцкого платформой, которая противостояла декабрьскому постановлению РСДРП 1908 г. В первом тезисе этой платформы, в согласии с позицией Ольминского, о повороте 1907 года говорилось следующее: «…3-июньский режим есть “фактическое неограниченное господство дворян-помещиков феодального типа,” причем дальше указывается, что они “прикрывают самодержавно-бюрократический характер своего господства лжеконституционной маской фактически бесправной Гос. думы”. Если помещичья Дума “фактически бесправна” — а это справедливо — то как же может быть “неограниченным” господство помещиков? Авторы забывают, что классовый характер царской монархии нисколько не устраняет громадной независимости и самостоятельности царской власти и “бюрократии”, от Николая II до любого урядника. Эту ошибку — забвение самодержавия и монархии, сведение ее непосредственно к “чистому” господству верхних классов — делали отзовисты в 1908–1909 году… делал Ларин в 1910 году, делают некоторые отдельные писатели (например, М. Александров), делает ушедший к ликвидаторам Н. Р-ков (Н. Рожков, историк. — Т К.)». [360]