В дни революции

   Но теперь австро-венгерские пленные уйдут без всяких условий и смогут заполнить редевшие ряды на западном фронте...

   К такому решению вопроса я присоединиться не могу.

   Прежде, чем оставить Копенгаген, я позволю себе остановиться на одном вопросе, на одной детали жизни наших военнопленных.

   Я помню то время, когда, несмотря на постоянные хлопоты и напоминания о необходимости облегчить положение наших пленных и перевезти хотя бы туберкулёзных в нейтральные страны для поправления их здоровья, -- подобно тому, как это сделали для своих французы и англичане, -- старое правительство, пользуясь заключениями департамента полиции, не решалось сделать этого, боясь пропаганды в нейтральных странах.

   Но развернулись события на внутреннем фронте, влияние департамента полиции пало, и Временное Правительство молодой революционной России осуществило, наконец, то, о чём мечтали все те, кто хоть немного соприкасался с военнопленными и знал их тяжёлую жизнь. Оно пошло навстречу этой нужде; и если дело помощи военнопленным в лагерях со времени революции не подвинулось вперёд, а, пожалуй, даже стало слабее, то в отношении интернирования только революция помогла нашим пленникам: она сумела вырвать хоть часть наших пленников из германских и австрийских лагерей и поставить их в условия человеческого существования. Соседние страны, Дания и Норвегия, гостеприимно открыли свои двери и дали приют нашим страдальцам.

   В одном из лагерей интернированных, близ маленького городка Хорсеред, мне пришлось встретиться с нашими пленными. Эти датчане приютили их и поддержали начавшие уже падать молодые силы.

   То место, в котором я провёл целый день, ещё в начале этого года было поросшее густым лесом. Но как только был решён вопрос об интернировании в Дании русских военнопленных, застучал топор, зазвенела лопата, зашумела пила... И началась постройка, спешная, но солидная работа. И вот, в настоящее время, место это -- культурный уголок.

   Десятки бараков, вновь построенных и вполне приспособленных для житья, снабжённых водопроводом, канализацией и электрическим освещением, большие залы, столовые, отлично оборудованные операционные, зубоврачебный кабинет и т. п. -- всё предоставлено в пользование невольных, но чрезвычайно довольных своим пребыванием здесь обитателей.

   Бараки построены и всё оборудование, стоимостью до 5--6 миллионов крон, сделано датским правительством без всякого участия русского; эти бараки, весь городок, после войны предполагается, кажется, использовать на нужды благотворительности, для устройства детских приютов или для стариков и т. п.

   Но это дело будущего. Пока же там живут наши военнопленные.

   К ним мы поехали.

   Нечего говорить о чудной прогулке. Датское военное ведомство предоставило нам автомобили, и мы прокатились по прекрасной дороге среди лесов и полей. Кстати, поездка в автомобиле в Дании в это время была мало кому доступная роскошь: бензина в стране мало, он отпускался по карточкам, и далеко не все, даже богатые, могли разрешать себе такое удовольствие.

   Дружественная встреча ожидала нас там.

   В самом деле, ведь в лагере живут офицеры и солдаты, только недавно прибывшие из германского и австрийского плена, совершенно оторванные от родины и жадные знать, что там делается на этой дорогой, многострадальной и так много теперь обещающей родине. И тут к ним на встречу идут их соотечественники, только что приехавшие с родных для них мест. Совершенно понятно то нетерпение, с которым они нас ждали.

   С другой стороны, и мы очень интересовались видеть не только лагерь и его оборудование, но и его невольных, но счастливых своим пребыванием обитателей.

   И полились беседы.

   Наперерыв расспрашивали друг друга, наперерыв делились впечатлениями прожитых дней.

   Внешнее оборудование лагеря, повторяю, прекрасно. Им мы обязаны датчанам.

   С своей стороны, копенгагенское отделение московского комитета помощи озаботилось устройством библиотек, читален, мастерских, в которых работают и читают пленные и проводят часы досуга.

   Содержание прекрасное. Питание не оставляет желать лучшего, и оно даёт блестящие результаты: некоторые интернированные поправились настолько, что прибавились в весе до полутора пудов (более двадцати килограммов) в течение двух-трёх месяцев.

   Кажется достаточно. А ведь приехали они сюда в таком виде, что едва держались на ногах.

   Общий отзыв военнопленных о приёме, оказанном им датчанами, восторженный. То дружественное отношение, которое они почувствовали с первых дней, сохранилось до конца, несмотря на некоторые трения, которые происходят при совместной жизни.

   Главнейшие жалобы, которые пришлось слышать, -- это жалобы на то, что интернированные не хотят работать даже для себя без особого каждый раз вознаграждения. И это при условии, что они получают определённое жалование, как военнослужащие.

   И в самом деле. Когда я был вечером на кухне, там один из помощников повара говорил мне, что они получают за свою работу по полкроны в день. Так и на всех других работах по лагерю.

   Печальная картина. И признаюсь, когда мне говорили об этом датчане, и говорили с горьким укором, что даже картофель выкопать для самих себя интернированные не находят возможным бесплатно, мне становилось как-то не по себе: краска стыда за своих соотечественников покрывала моё лицо, и ничего не мог я сказать не только в оправдание, но даже и в объяснение этого странного факта.

   Но мимо этих печальных явлений...

   Мы встретились, россияне, пришедшие с разных сторон: одни с тяжёлыми воспоминаниями переживаний плена, другие с впечатлениями молодой революционной России; у одних всё в прошлом, другие до боли полны настоящим, и этого достаточно, чтобы между ними установился тесный контакт, и в живой беседе и обмене впечатлениями незаметно прошёл день. Днём угощали нас датчане, а вечером был обед в офицерском собрании, и так как на следующий день отправлялась партия инвалидов в Россию, то офицеры устроили прощальную вечеринку-концерт для своих добрых знакомых датчан.

   Мило и задушевно прошёл вечер; и не хотелось уезжать. Но уже поздно, завтра утром серьёзные и продолжительные беседы с германцами и австрийцами по целому ряду поднятых вопросов об обмене военнопленными, а сегодня мы и без того злоупотребляем любезностью молодого датского офицера, приехавшего с нами в качестве шофёра и задержанного нами до поздних часов.

   С трудом распрощались мы с нашими новыми приятелями и тёмной ночью поехали в Копенгаген, полные дум о виденном и слышанном, и с тревожным вопросом: как встретит молодая Россия тех, кто отдал всё в борьбе за родину и, радостный и полный надежд, возвращается домой?..

   А все они интернированные возвратились домой -- это один из результатов нашей конференции. Я провожал кое-кого, уже будучи в Стокгольме, задержанный там событиями в России.

   Кончилась копенгагенская конференция. Я уехал, унося приятное воспоминание об Амалиенборг, где во время войны, мы с противниками занимались мирными делами.

   Мы поехали, по приглашению норвежцев, в Христианию на конференцию тоже о военнопленных. Здесь, при участии представителей Норвегии, мы вели переговоры с германцами и австрийцами о наших военнопленных. Норвежцы тоже оказали гостеприимство нашим военнопленным. Мне не удалось побывать в местах интернирования наших военнопленных в Норвегии. Я спешил в Стокгольм. Но мой товарищ по конференции посетил солдатский лагерь и ему так понравилось, что он уверяет, готов пожить там некоторое время, чтобы отдохнуть.

   Спасибо большое нашим друзьям-норвежцам за всё внимание и заботу о наших страдающих братьях. Во время конференции норвежцы шли на встречу действительным нуждам и были милыми посредниками в переговорах, стремившимися уладить споры к общему благополучию.

   Из Христиании путь наш был в Стокгольм, где должно было состояться совещание с Шведским Красным Крестом по вопросу, главным образом, о транспорте. Вопросы были разрешены быстро, в особенности, имея в виду желание шведов помочь транспортировке пленных. Но как удастся провести в жизнь то, что решено -- это другой вопрос: ведь, положение в России теперь таково, что не с кем разговаривать по деловым вопросам.