Все, что вы хотели знать о королях, но не решались спросить

Конституционные монархии Европы отводят королям и королевам, пожалуй, роль внепартийного третейского судьи, обязанного наблюдать за правильной работой всех институтов. Однако на практике — и за кулисами — возможности политического влияния (за исключением Швеции, где монарх действительно выполняет только церемониальную функцию) намного шире. Достаточно вспомнить короля бельгийцев Альберта II, который большую часть 2007 года действовал как политический посредник, чтобы вопреки ожесточенному сопротивлению различных политических сил своей страны добиться создания дееспособного правительства.

Или Хуан-Карлос I, король Испании. Ведь от Франко он унаследовал почти неограниченную полноту власти. Ему даже пришлось пообещать генералу сохранить авторитарный режим. Но намерения сдержать это обещание у Хуана-Карлоса никогда не было. Когда в 1975 году Франко умер, он быстро воспользовался своей властью, чтобы начать демократические реформы — ив конечном счете лишить власти самого себя. Ему удалось предотвратить последовавший за этим военный путч. Он реформировал военные силы и заново создал испанское государство как конституционную монархию. Подобной радикальной «смены режима» не было в современной истории Западной Европы. А начата она была не народом, не парламентом, а королем.

Классическое толкование, согласно которому монарх является живым парадоксом — а именно: человеком, обладающим самой большой властью в стране, и одновременно самым бесправным человеком своей страны, — оказывается, таким образом, просто расхожим штампом.

Глава семнадцатая. КАК ДОЛЖЕН УМИРАТЬ КОРОЛЬ?

Король должен умирать насильственной смертью. Это звучит бессердечно, но основывается на древнем представлении, что царство может пострадать, если его правитель демонстрирует признаки угасания. Подобное развитие событий надо опережать. Так было принято, собственно, во всех архаических культурах. В конце концов, от жизненной силы короля зависела ни много ни мало сама природа. Постепенное угасание его сил, как опасались, может повести за собой катастрофы, эпидемии, голод. Так что легко догадаться, какие опасения вызывал дряхлый и слабый король. В Эфиопии королей почитали наравне с богами, но, как только жрецы замечали признаки физической немощи, к королю посылали гонца с приказом умереть. Насильственная смерть, как можно прочитать у Джеймса Фрейзера, была формой оказания почестей. И в древней Камбодже короли не умирали своей смертью. Если король заболевал, то старейшины держали совет и затем в случае сомнения закалывали его в ходе торжественной ритуальной церемонии. Труп сжигали, пепел благоговейно собирали и в течение пяти лет публично ему поклонялись.

Кажется, обычаи такого рода в некоторых частях Африки сохранялись' вплоть до нашего времени. Британский этнолог Чарльз Габриэль Селигман еще в начале XX века сообщал о племени шиллук на Ниле, что вождь этого народа «не имеет права заболеть или состариться, чтобы с убыванием его сил скот не перестал размножаться, зерно на полях не начало гнить, а люди повально умирать». Пикантно, что признаком старения вождя считалась его неспособность удовлетворять потребности своего гарема. Если одна из дам гарема обвиняла его в ослаблении сексуальной силы, вождя быстренько — разумеется, со всей почтительной торжественностью — убивали.

В то время как у одних первобытных народов было принято оставлять вождя на его должности до тех пор, пока не станет заметным хоть малейшее проявление болезни, другие не желали дожидаться никаких подобных признаков и предпочитали убивать вождя, пока он пребывал еще в расцвете сил. Поэтому часто устанавливался срок, после которого он не имел права оставаться вождем. Срок этот был довольно-таки небольшим. Фрейзер цитирует древние скандинавские сказания, согласно которым в давние времена шведские короли могли править только девять лет, после чего их торжественно подвергали ритуальному убийству. В Древнем Вавилоне цари прощались с жизнью через год правления. Позднее этот обычай изменили в пользу царей. Был учрежден праздник, который проводился один раз в год и длился пять дней. На это время господа и слуги менялись местами. Осужденного на смерть пленного одевали в платье царя, сажали на трон, ему позволялось отдавать приказы, устраивать праздничную трапезу и развлекаться с царскими наложницами. По окончании этих пяти дней его сажали на кол.

Интересен также обычай, о котором рассказывает Жоан де Баррос, видный португальский историк XVI века. Ни один хоть сколько-нибудь вменяемый человек в княжестве Пассир на севере Суматры не хотел становиться королем; дело в том, что время от времени народ там охватывала необъяснимая ритуальная ярость, люди маршировали по улицам и кричали:

— Король должен умереть!

«Когда король слышал этот смертный марш, — пишет Жоан де Баррос, — он понимал, что его час пробил». Человек, наносивший смертельный удар, должен был происходить из королевской семьи и наследовал трон только при условии, что он сможет некоторое время защищать его, что, очевидно, получалось не всегда. Фернан Перес де Андраде, который во время своего путешествия в Китай, пристал на Суматре, рассказывает, что в течение нескольких дней были убиты три короля, а на трон взошли четыре, причем «без малейших признаков волнений или беспорядков в городе, где все шло своим чередом, словно убийство короля — самое обычное событие». Народ защищал эти суровые обычаи, уверяя, что бог никогда бы не допустил, чтобы такое высокое и сильное существо, как король, умер от старческой слабости или болезни, ритуальная смерть — единственно достойный для него конец.

Зная об этих древних обычаях, по-новому понимаешь строку Шекспира «Не знает сна лишь государь один». Хотя в древности торжественное ритуальное убийство, похоже, и для германских конунгов (королей) не было чем-то необычным (известно, например, что древнего шведского конунга Домальди народ после трехлетнего неурожая «принес в жертву»), но все-таки большинству европейских королей Нового времени насильственная смерть не грозила.

Есть одно место, как никакое другое в Европе способствующее размышлению о смерти королей. Это Сен-Дени.

Сен-Дени — заброшенный, пришедший в запустение промышленный район на северной окраине Парижа. Министерство туризма настоятельно не советует туда ехать. Этот пригород Парижа сегодня знаменит прежде всего высоким уровнем безработицы и самой высокой в стране криминогенностью. А еще тем, что это — единственное место во Франции, где большинство населения мигранты. Чтобы написать эту главу, я предпринял паломническую поездку в Сен-Дени, потому что здесь находится уникальная усыпальница, окруженная со всех сторон унылыми бетонными зданиями и пряно пахнущими ларьками с люля-кебабом. С седьмого века, то есть примерно тысяча четыреста лет, базилика бывшего бенедиктинского аббатства Сен-Дени служит «некрополем», местом погребения французских королей. В этой церкви похоронены почти все французские монархи — от Меровингов и до последних Бурбонов. Еще Дагоберт I, скончавшийся в 639 году, выбрал это место в качестве усыпальницы для своей семьи, тем самым он хотел заручиться защитой святого Дионисия (Дени). Дионисий, это надо знать, примерно в 250 году был послан папой в Галлию, чтобы проповедовать там христианство. Очевидно, он делал это настолько успешно, что вызвал недовольство римского наместника и был обезглавлен на холме за пределами тогдашней Лютеции (Парижа). Место казни позднее назвали Монмартр («Холм мучеников») и сегодня постоянно используют как декорацию в романтических фильмах. Легенда о святом Дионисии рассказывает, что после казни миссионер взял свою голову в руки и так, к изумлению римских солдат, прошел шесть километров на север, до места, где он хотел быть похороненным. Именно здесь Дагоберт I и приказал построить церковь.