Залпы с берега

Но разведчики быстро накопили необходимый боевой опыт. Их действия стали искусными и удачливыми. Только во второй половине сентября они произвели свыше десяти успешных вылазок. Не прекращали они своей боевой работы и все последующие месяцы. Их дерзкие рейды за линию фронта вызывали восхищение и добрую зависть батарейцев.

Да, полная каждодневной опасности жизнь переднего края, возможность схватиться с врагом лицом к лицу обладали большой притягательной силой. Ведь подавляющее большинство артиллеристов не видело не только фашистских солдат живых носителей пришедшего к нам в страну зла, но и тех целей, по которым мы вели огонь. И они не могли представить себе, что бойцы на переднем крае могут завидовать им, хозяевам оружия огромной разрушительной мощи.

Ну, а мне с жизнью на передовой пришлось познакомиться довольно близко. При стрельбе по береговым целям командирам батарей крупного калибра иногда (а среднего калибра - как правило) требовалось управлять огнем с наблюдательного пункта, откуда была видна цель. Иными словами, с переднего края. Это "иногда" у меня случалось довольно часто: при пристрелках реперов и новых огневых рубежей, при стрельбах, проводившихся по важным объектам и потому считавшихся особо ответственными. Наконец, в обязанности командира батареи входило изучение целей, периодическое личное наблюдение за ними. Словом, на передовую мне приходилось выбираться три-четыре раза в месяц и проводить там по нескольку дней.

Обычно "газик" высаживал меня и двух сопровождавших бойцов за полтора-два километра от переднего края, у какой-нибудь лесной тропинки. Дальше шли пешком, через густой лес. Чаща казалась пустынной. Лишь изредка нас останавливали дозоры. Бойцы выглядели худыми, бледными. Некоторым из них, видимо, было трудно передвигаться. Но ни уныния, ни, тем более, обреченности здесь не ощущалось. То тут, то там из глубины фронтового леса до нас доносились разговоры, смех, а то и соленые балтийские шутки морских пехотинцев. Иногда слышалось негромкое, но дружное пение. Мотивы больше звучали бодрые, возвышающие душу.

Но вот мы приближались к опушке, где уже нельзя было двигаться во весь, рост, и обычно без особого труда находили ходы сообщения, ведущие к землянкам и блиндажам корректировочно-наблюдательного поста. Один из них, в районе деревни Каменки, был оборудован на триангуляционной вышке, остальные - на вершинах высоких сосен. Они напоминали гнезда огромных птиц. Но гнезда эти хорошо маскировались, и обнаружить их было делом нелегким. Зато с поста даже простым глазом, без помощи стереотрубы, далеко просматривалась панорама местности, занятой врагом.

Сперва, когда начинаешь только приглядываться, кажется, что кругом безлюдье. Но вот глаз привыкает к снежной белизне. И вот видишь, как вдали блеснуло оптическое стекло. Тут же раздается выстрел. За ним еще и еще. Где-то в стороне раскатываются пулеметные очереди. У изгиба дороги появляются сгорбленные фигуры фашистов в белых маскхалатах, с винтовками и серыми ранцами. Но они тут же исчезают. Дальше виднеется линия окопов с проволочным заграждением перед ними. Изредка вблизи падают мины. С сухими хлопками они поднимают невысокие фонтаны черной земли. Выстрелы постепенно смолкают, и снова воцаряется тишина...

Наблюдать приходилось терпеливо и долго, принимая все меры предосторожности, чтобы не обнаружить себя. Это было нелегко. Коченели руки и ноги. Мучительно хотелось подвигаться, размяться. Но если для меня наблюдениё за целями и управление огнем с этих передовых постов было, все-таки делом эпизодическим, то артиллерийским разведчикам приходилось куда труднее - они несли здесь трехсменную круглосуточную вахту.

Ночью фашисты нервничали. Время от времени пускали они осветительные ракеты, и тогда все вокруг заливалось зеленоватым пронзительным светом, в котором лес выглядел безжизненным и особенно таинственным. Потом то из одного, то из другого места в нашу сторону посылались пулеметные очереди. Шальные пули посвистывали вокруг гнезда, впивались в стволы соседних деревьев.

Тогда из окопов слышалось:

- Фрицы светят, чтоб нам видно было, куда они до ветру бегают!

- Палят со страху, как слепые, а сами еще пуще боятся!

Все-таки противник через какое-то время обнаруживал наши посты, несмотря на всю тщательность их маскировки. Тогда начинался прицельный, методический обстрел из орудий и минометов. Для обнаруженного поста гитлеровцы не жалели боеприпасов. Ведь они прекрасно понимали, чьими глазами он был. Чтобы лишить нашу тяжелую крепостную артиллерию этих глаз, они наводили на пост даже бомбардировщики, а по ночам сыпали с самолетов-разведчиков мины-сюрпризы.

Для защиты от пуль и осколков гнезда на деревьях иногда оборудовались броневыми щитками. Но все-таки, если пост бывал обнаружен, сохранять его не имело смысла - это только повлекло бы неоправданные потери. И артразведчики находили новое место, и уже на какой-нибудь другой сосне или ели появлялось малозаметное гнездо. Всё эти трудности не мешали разведчикам отменно справляться со своим делом. Как ни старались фашисты скрыть от наших глаз свои объекты, такие, например, бойцы, как М. Бобылев, В. Муравьев и П. Щеглов, безошибочно засекали огневые точки, блиндажи и батарей и точно определяли их координаты. После этого пристреливался репер, затем выбирался удобный момент, и на намеченные цели обрушивался шквал двенадцатидюймовых снарядов. Цели после этого исчезали с лица земли...

Кай-то при очерёдном выходе на передний край я столкнулся на лесной тропинке с сержантом в армейской шинели и флотской шапке. Что-то неуловимо-знакомое было в его облике. И тут же я узнал:

- Михаил!

- Петр? - изумленно отозвался сержант.

Это был Михаил Земсков, брат мужа моей сестры Насти. Вот уж негаданной оказалась для нас эта встреча! Обрадовались мы очень. Повидаться на войне со свояком - это значит ощутить дыхание той забытой, неправдоподобно-счастливой мирной жизни, о которой обычно даже не решаешься мечтать. Такие встречи согревают | душу, облегчают фронтовое бытие.

Михаил, оказывается, перед началом войны служил на флоте. А потом стал старшиной-хозяйственником на батарее в бригаде морской пехоты. После той встречи мы виделись с ним не раз, подолгу вспоминая родные места, близких и знакомых.

Случались на передовой и другие встречи. Несколько раз виделся я со своим однокашником лейтенантом Николаем Врачевым. Он командовал береговой батареей, расположенной около деревни Пеники. Врачев был смел и искусен в управлении огнем. Он дневал и ночевал на переднем крае, выискивая цели для своей батареи. Не раз он с большим риском подбирался к самым вражеским позициям.

Батарея крепко досаждала фашистам. Они долго охотились за нет и за ее постами управления. Однажды лейтенант забрался особенно далеко, приблизившись к неприятельским блиндажам на сотню метров. Отсюда он и корректировал огонь, наблюдая за целями. Он не заметил, как солнечный луч предательски блеснул в объективе бинокля. Но для немецкого снайпера этого было достаточно. Раздался выстрел, оборвавший жизнь Николая.

Похоронили Врачева на форту. В момент похорон все батареи Ижорского сектора произвели салют, открыв огонь по врагу. Стреляли и мы по вражеской батарее на Карельском перешейке. Всего было сделано двадцать восемь залпов по числу лет, прожитых Николаем Николаевичем Врачевым.

Зимой передний край нашей обороны представлял собой замкнутое кольцо. Он проходил не только по суше, но и по льду Финского залива.

Я уже рассказывал, как была оборудована ледовая оборона в инженерном отношении. Но ведь основа любой обороны - это люди, бойцы. Недаром же двухметровая ледяная стена, проходившая в трех-четырех километрах от побережья, имела бойницы, недаром там были созданы огневые точки и утепленные будки, сцементированные замерзшей водой. Все это предназначалось для людей, для их службы на переднем крае. Ежедневно с наступлением темноты или с ухудшением видимости на этом рубеже от каждого боевого участка выставлялось боевое охранение. Чтобы предупредить внезапное нападение противника, на лед выдвигались передовые и разведывательные отряды.