Залпы с берега

Словом, я остался на батарее и, по сути дела, продолжал выполнять командирские обязанности, одновременно набираясь уму-разуму у своего начальника и старшего товарища. А вот с Костей Кудзиевым пришлось распрощаться. Он ушел с Красной Горки, получив назначение комиссаром бронепоезда.

От ханковцев узнали мы многие подробности о боевых делах артиллеристов Моонзунда. Их рассказы перенесли нас в трудный, суровый октябрь, воскресив в памяти огненные дни на Бьёрке, когда каждая весть о героизме защитников западного архипелага прибавляла нам стойкости и сил.

С особым волнением слушал я скупое повествование о своем училищном друге Мише Катаеве. С этим скромным и серьезным парнем я учился в одном классе, сидел за одним столом. Занимался Михаил старательно, трудолюбия ему было не занимать. В остальном же оставался он вполне обыкновенным, ничем особенно не выделявшимся, как и большинство из нас. И вот когда настал самый трудный в его жизни час, он проявил себя настоящим командиром и коммунистом.

12 октября немцы при поддержке артиллерии и авиации с трех сторон высадились на остров Даго. Вскоре была окружена 44-я стационарная батарея 130-миллиметровых орудий, которой командовал Михаил Катаев. Артиллеристы стреляли и по приближавшимся к берегу кораблям, и по наступавшим с суши подразделениям. Командир батареи не терял хладнокровия и присутствия духа, перенося огонь то на одни, то на другие цели.

Превосходство противника было подавляющим. Он все плотнее прижимал обороняющихся к огневой позиции. Уже с ближних деревьев по орудийным дворикам ударили автоматные очереди. В штаб пошла последняя радиограмма Катаева: "Нахожусь в окружении. Веду бой. Противник у проволочного заграждения. Подвергаюсь обстрелу, бомбит авиация. Коды сжигаю. Давайте открыто".

С рассвета до темноты держались батарейцы. Когда кончились все боеприпасы, Михаил приказал сержанту Попову и краснофлотцу Толоконцеву взорвать орудия и погреба и с оставшимися в живых артиллеристами начал прорываться из окружения.

Сержант Е. Ф. Попов добровольно остался в погребе. Он решил дождаться, когда на батарею ворвутся фашисты. И как только неприятельские солдаты появились на огневой позиции, герой-комсомолец закрыл двери погреба и поджег запальный шнур...

Небольшой отряд, возглавляемый Катаевым, вышея из окружения. Несколько дней вел он неравные бои в покрывавших остров лесах. В одной из жарких схваток старший лейтенант Михаил Катаев погиб. Но отрдд его продолжал борьбу.

Бои на Даго не утихали до 22 октября. Против маленького гарнизона действовали большие силы пехоты и авиации. Фашисты перебросили на остров артиллерию и танки. Они теснили к морю наших бойцов - артиллеристов пяти местных береговых батарей и уцелевших защитников Эзеля, эвакуированных ,сюда в начале месяца. Эвакуация даговцев происходила под жестоким огнем. Последннюю партию бойцов, стоявших по грудь в ледяной воде и отбивавшихся от наседавшего врага, подбирали катера. Герои Моонзунда были доставлены на Ханко. В их числе был и командир огневого взвода 44-й батареи лейтенант П. Н. Майоров, от которого стало известно о последних днях Михаила Катаева.

Но ведь после падений Даго оставался в наших руках совсем маленький островок Осмуссар; Помню, как нас на Бьёрке вдохновило и обрадовало известие о том что он продолжает держаться. И он держался после оставления Моонзундского архипелага больше месяца.

Осмуссар был подчинен военно-морской базе Ханко. На острове имелось три батареи: башенная 180-миллиметровая, открытая 130-миллиметровая и противокатерная 45-миллиметровая. Возглавлял гарнизон майор Евгений Вержбицкий. Всего семь километров воды отделяли остров от материка. Но эти семь километров оставались непреодолимыми для врага. Фашисты засыпали Осмуссар снарядами и бомбами. Но хорошие укрытия надежно защищали островитян, и их потери были незначительны. Больше неприятностей им доставлял голод в боеприпасах и продовольствии.

Понимая это, противник предъявил осмуссарцам 4 ноября ультиматум: "К 12 часам дня 5 ноября прекратить сопротивление, всем построиться у кирки и поднять над ней белый флаг".

Всю ночь моряки шили флаг из кусков оказавшейся на складе красной материи. И к полудню алое полотнище взвилось над киркой, а все батареи острова ударили по врагу.

И снова на остров обрушились снаряды и бомбы. В отчаянной попытке высадить десант к нему подходили миноносцы, торпедные катера и шлюпки. Подходили с разных сторон. Но все эти попытки были решительно, с большими потерями для противника отбиты.

Лишь к концу месяца, когда приближающийся ледостав грозил сделать оборону острова безнадежной, командование решило оставить его. В ночь на 27 ноября гарнизон Осмуссара взорвал орудия и погреба и был эвакуирован на Ханко.

Зимние будни

Новый год мы с Пономаревым и Мельником встретили старшими лейтенантами, а Макаров - капитаном. По еду-чаю новогоднего праздника в ленинской комнате нашего блока была устроена елка. Матросы постарались, раздобыв высоченную красавицу, густо пахнувшую хвоей,:

Вечером раздали посылки из тыла. Потом все свободные от вахт и дежурств отутюженные, чисто выбритые, пахнувшие одеколоном - собрались в ленинской комнате. Киномеханик наладил аппарат, и на экране появились профессор консерватории Антон Иванович и его своевольная дочка Симочка, проходимец Керосин Бензинов и другие знакомые персонажи много раз виданной комедии. И таким беззаботно-счастливым уютом мирной жизни дыхнуло с экрана, что защемило сердце. А потом крутили очередной фронтовой киносборник. И хоть война там выглядела приукрашенно-облегченной, а враги не только жестокими, но и непроходимо глупыми, картина вернула нас в круг нынешних настроений и забот.

В полночь майор Тудер и батальонный комиссар Томилов поздравили краснофлотцев и командиров с Новым годом, пожелали им новых боевых успехов. После этой небольшой официальной части загремела радиола, и начались танцы вокруг елки. "Кавалеры" и "дамы" менялись местами после каждого танца...

А чуть ли ни на другой день у нас появилась новая забота. Мазут, который сжигался в топках наших котлов, подходил к концу. Пришлось кочегарам заняться заготовкой дров. Но это был лишь частичный выход из положения. Дрова не могли дать столько тепла, чтобы прогреть все помещения массива. С их помощью можно было лишь поддерживать необходимую температуру в погребах, на боевых постах и в командных пунктах.

В кубриках стало морозно. В сочетании с голодным пайком это создавало настоящее бедствие. Каждый день кто-нибудь из краснофлотцев отправлялся в лазарет. У многих появились отеки. Жить в бетонированном подземелье, где стены дышали ледяной сыростью, стало невозможно.

До войны все артиллеристы жили в благоустроенных казармах. Поддерживать там тепло было гораздо легче. Но казармы находились примерно в полукилометре от главного массива, и это было слишком далеко, чтобы личный состав батареи мог по тревоге немедленно прибыть на боевые посты. Впрочем, казармы и строились, как жилища мирного времени. Сейчас их занимали бойцы различных обеспечивающих подразделений и команд, формируемых для надобностей сектора. Словом, о возвращении туда не могло быть и речи.

А выход из положения надо было искать. Я вспомнил, как неплохо была у нас в землянках на Бьёрке. И предложил построить землянки около блока. Начальство одобрило эту мысль. И вот с внешней стороны железнодорожной колеи, проходившей вдоль всего массива, рядом с его тыловыми стенами, краснофлотцы начали рыть и обшивать деревом землянки. Через несколько дней они были готовы - по одной на каждую башню и на взвод управления.

Называться они стали, конечно же, кубриками. В землянках стояли чугунные печки. Дров заготавливали в достатке. Дневальные выступали в роли хранителей огня, и ни одной жалобы на холод не раздавалось. Электрики подвели в землянки ревуны, которыми подавался сигнал тревоги. До входа в блок было всего несколько десятков метров, и никаких заминок с выполнением команды "К бою!" не происходило. В общем, боевая готовность батареи оставалась не менее высокой, чем раньше.