Тим Бёртон. Интервью: Беседы с Марком Солсбери

Я сижу сейчас, сгорбившись, и стучу по клавиатуре жалкого старенького компьютера, который совсем не понимает меня, да и я его, особенно когда в голове вертятся мириады мыслей о том, как получше разрешить столь личную проблему — возобновление отношений со стариной Тимом. Для меня он остался тем же самым человеком, о котором я писал почти одиннадцать лет назад, хотя чудеса всякого рода пролились на нас лив-нем и расцветили наши жизни, радикально изменив тех людей, какими мы были и какими стали, по крайней мере тех, кого привыкли в нас видеть. Да, знаете, Тим и я стали отцами. Просто блеск. Кто бы мог подумать, что наше потомство будет вместе проводить время на детских площадках: качаться на качелях, делиться игрушечными машинками, игрушечными монстрами, даже рисковать подхватить друг от друга ветряную оспу? Эту часть жизненного пути я и представить себе не мог.

Видеть Тима в качестве счастливого отца вполне достаточно, чтобы заставить меня безудержно разрыдаться. Как и почти всегда, чувства Тима легко прочитать в его глазах. Они и раньше сияли, спору нет, эти встревоженные, грустные, усталые глаза всегда излучали свет. Но сейчас глаза старины Тима превратились в настоящие лазеры! Пронизывающие, улыбающиеся, довольные глаза человека, хоть и вобравшего в себя весь груз прошлого, но светящиеся надеждой увидеть нечто захватывающее и в будущем. Прежде этого не было. Он выглядел, по крайней мере со стороны, человеком, у которого есть всё. Однако в нем можно было разглядеть и какую-то незавершенность, некое пустое пространство, незаполненное место. Уж поверьте мне... Я знаю.

Наблюдать за Тимом и его сынишкой Билли — невероятное удовольствие. Между ними — зримая связь, более важная, чем любые слова. У меня такое ощущение, словно я вижу, как Тим встречает самого себя в возрасте карапуза, едва начавшего ходить, но готового исправить все, что было неправильно, и сделать еще лучше все, что было правильно. Я гляжу на Тима, собирающегося сбросить с себя кожу того не устоявшегося до конца человека, которого мы все знали и любили, и вижу, как он рождается вновь в лучах расцветшей сегодня безудержной радости. Быть очевидцем этого — своего рода чудо и большая честь для меня. Человек, которого я знаю теперь как часть трио Тим—Хелена—Билли, нов для меня и полнос-тью завершен. Впрочем, довольно об этом. Пора слезть с коробки «клинекса» и двигаться дальше.

В августе 2003 года я был в Монреале, где снимался в «Тайном окне» [7]. Позвонил Тим и спросил, смогу ли я прилететь в Нью-Йорк на следующей неделе, чтобы пообедать с ним и кое-что обсудить. Никаких имен, названий, историй, сценариев — ничего конкретного. И, как всегда, я знал, что буду счастлив увидеться с ним: «До встречи», что-то в этом роде. И я действительно вылетел в Нью-Йорк, приехал в ресторан и обнаружил там Тима, который запрятался в полутемную угловую кабинку с кружкой пива. Я присел рядом, мы впервые смогли с радостью задать друг другу фантастический вопрос: «Ну, как твоя семья?» — и тут же резко переключились на тему дня: Вилли Вонка.

Я был ошеломлен. Сперва меня изумили необычайные возможности бёртоновской интерпретации классической повести Роальда Даля «Чарли и шоколадная фабрика», но окончательно я был сражен, когда осознал, что он спрашивает, хочу ли я сняться в роли Вон-ки. Да для любого ребенка, выросшего в 70—80-е годы, просмотр первой киноверсии этой книги с Джином Уайлдером в главной роли (он блестяще сыграл Вон-ку) был ежегодным событием. Во мне проснулся ребенок: у меня голова закружилась при мысли, что на эту роль выберут меня. Но во мне не дремал и «трагик», который очень даже хорошо понимал, что каждый актер, его мать и золотая рыбка домашней игуаны третьего кузена дяди брата этой матери будут разрубать друг друга на маленькие кусочки или, в лучшем случае, убивать более цивилизованным образом, кричать, затыкать друг другу рот — и все из-за того, что этот шанс предоставлен мне одним из людей, вызывающих у меня самое большое восхищение. Я также превосходно сознавал, сколько битв с разными киностудиями пришлось выдержать за много лет Тиму, чтобы добиться моего участия в нескольких фильмах, которые мы делали вместе. И я не мог не понимать, что ему, вероятно, понадобилось проявить твердость и в этот раз. Я не мог поверить своей удаче... До сих пор не верю.

Я дал ему закончить первую фразу, но на середине второй уже выпалил:

— Я в игре.

— Ну что ж, — сказал он, — подумай об этом и дай мне знать.

— Нет-нет. Если я тебе нужен, я в твоем распоряжении.

Когда мы закончили обед, у нас уже появилось несколько находок и занятных идей, касающихся характера Вонки. Мы, конечно же, обменялись подобающими случаю историями, которые обычно рассказывают под хмельком взрослые мужчины — отцы семейств. Пожав друг другу руки и дружески обнявшись, как принято у старых приятелей, мы отважно вышли из ресторана в ночь. А потом я вручил ему полный набор DVD с записями «Уигглз» [8], что взрослым мужчинам, вероятно, делать не следует, но они, тем не менее, поступают именно так, а после всё отрицают. Мы распрощались, и я вернулся к своим повседневным делам. А через несколько месяцев оказался в Лондоне, где начинались съемки.

Наши прежние дискуссии о Вонке были приняты к сведению, мы были готовы к работе. Идея рассказать об этом одиноком человеке, о той крайней степени изоляции, на которую он обрек себя, и к чему это привело, была превосходным игровым полем. Мы с Тимом исследовали многие области нашего собственного прошлого, чтобы вскрыть различные пласты натуры Вонки: двое взрослых мужчин, ведущих серьезные дебаты по поводу достоинств Капитана Кенгуру [9] в сравнении с мистером Роджерсом [10], приперчивая сказанное энергией, ну, скажем, Винка Мартиндейла или Чака Вулери, двух лучших ведущих телевизионных игр, когда-либо появлявшихся перед объективами телекамер. Мы прокладывали русло наших бесед через такие территории, что к концу путешествия хохотали до слез — мы веселились, как школьники-подростки. Иногда мы даже влезали в шкуру ведущих «местных» детских шоу — мимов или карнавальных шутов. Мы храбро пускались в обсуждение самых зыбких перспектив и отбрасывали все ненужное. Мои воспоминания о процессе съемок я храню как сокровище.

Опыт съемок под руководством Тима — бесценный дар. Я ощущал себя так, словно мой мозг и мозг режиссера соединены раскаленным проводом, от которого в любую минуту могут посыпаться искры. В некоторых сценах были такие моменты, когда мы словно оказывались на опасной высоте, ощущая себя висящими на неправдоподобно тонкой нити, пытаясь определить границы наших возможностей. Все это неизменно рождало еще более нелепые идеи и безудержное веселье.

Я был удивлен, когда на съемках «Чарли» Тим пригласил меня озвучить главного героя в полнометражном мультфильме «Труп невесты», над которым работал в то же время. Размеры, объем этих проектов, масштабы обязательств по ним, особенно если заниматься ими одновременно, могли бы свалить лошадь. Тим же без видимых усилий плавно переходил от одного фильма к другому. Он наделен некой необоримой силой. Множество раз я был не в состоянии осознать до конца, в чем источник его неистощимой, почти противоестественной энергии.

Короче говоря, мы работали на износ и веселились вовсю. Мы смеялись, как глупые дети, над всем подряд и ничем конкретным, что-то все-таки при этом имея в виду. Мы наперебой, без излишней застенчивости имитировали наших любимых шоуменов былых времен, таких блестящих личностей, как Чарльз Нельсон Рейли, Джордж Джессел, Чарли Каллас, Сэмми Дэвис-младший (неизменно), Шлитце [11] (из «Уродов» Тода Браунинга) и т. д. Этот список можно продолжать до бесконечности, но имена будут становиться все менее и менее известными, так что читатель, возможно, просто перестанет их воспринимать. Мы с увлечением философствовали о том: были ли гости «На сковородке с Дином Мартином» [12] действительно в одной комнате, когда записывалось шоу, и страшно беспокоились, что, может быть, и нет.