Дневник научного работника (СИ)

Потом Амирьянц дал слово Парышеву. Серёжа не мог сказать ничего определённого, т.к. тензодатчики оказались оборванными. Сохранилась осциллограмма, но непонятно, что она писала. Однако на ней явно проглядывались частоты 15 гц и 10 кг, и огромные возмущения в 2 гц (о них и говорил начальник трубы Гусев).

Когда слово дали мне, я показал графики с результатами расчётов, которые мы получили с Мосуновым вчера. Поскольку там получилось достаточно высокое значение критического скоростного напора флаттера: qф = 10000 кг/м², то, несмотря на близость опасных участков с q=2000, и, принимая во внимание, что по расчёту флаттер получился очень добрый (слабый), а об этом напомнил Эдуард, - то я считаю, что там флаттера не было. Однако надо поставить противофлаттерный балансир в передней части обтекателя, величину которого я обещал рассчитать к середине дня.

Чтобы рассчитать балансир, я решил сначала восстановить исходный вариант. У нас всегда так: если прошло много дней, то сначала надо разобраться, что было в прошлый раз. В Лабтаме уже накопилось три варианта модели Boing: «1» – это мой материал для большой модели, а m, m1 – это два варианта, которые сочинили Набиуллин с Мосуновым позавчера, пользуясь моим вариантом.

Вообще я давно говорил и писал в отчёте, что считать отдельно малую модель ни к чему, т.к. теоретически она совпадает по флаттерным характеристикам с большой, но позавчера Амирьянц в моё отсутствие заставил их запрограммировать малую модель.

Я верю только своей модели: вариант «1». С него я и начал. Я увеличил жёсткость тензовесов в соответствии с малыми тензовесами по формуле: Сбол =Смал К³, т.е. вместо Сизг=2500 тм/рад вставил: 36  1.75³=190, а вместо Свращ=5000 тм/рад 1001.75³=5300, и должен был получить qф = 10000, но… неожиданно получил 4000! Сначала я подумал: я взял М=0.8, а у них М=0.9 – вот причина. Но это не должно приводить к такой большой разнице!

Я смотрю на частоты: fвращ (круч)= 8 гц, fизг = 9.6 гц. Частота изгиба получилась правильно, т.к. 9.6 1.75= 17, и у них 17. Но вращение – неправильно, т.к. 81.75=14, а у них 810 гц! Тогда я стал разбираться, и обнаружил крупную ошибку в их модели. Они все размеры поделили на К=1.75, а все массы, а их, кстати, была всего одна – это масса обтекателя, - на К³= 5.36. Но!… Они момент инерции обтекателя поделили тоже на К³, а надо на К⁵! И при этом, обратите внимание, обтекатель весит целую тонну, а крыло всего лишь 720 кг.

Мосунов тут же исправил ошибку, и заново пересчитал вчерашние графики. Какой кошмар! Вместо qф=10000 стало 2000, а возможные вариации по величине жёсткости на вращение тензовесов показали, что мы находимся на самом минимальном участке зависимости qф по Свр.

Я звоню Амирьянцу, - он советует сходить в трубу, - там Валентин Виноградов проводит частотные испытания. Но он уже вернулся, отложив всё до понедельника.

В 13 час кончилась работа, я пошёл домой и оттуда позвонил домой Гене. Он сказал, что единственная возможность срочно приостановить испытания, - это пойти в трубу и найти там Карклэ и Парышева. Я так и сделал. В 15 час я нашёл их в рабочей части Т-128. Они проводили частотные испытания модели. Я сообщил им пренеприятную новость, что по расчёту напор флаттера получается не 10000 , а всего лишь 2000, и что надо прекратить испытания. Пётр Георгиевич скептически заметил, что уже много дней проводились испытания, и без наддува всё было спокойно: никакого флаттера. А что касается их частотных испытаний, то они обнаружили, что после аварии частота изгиба модели снизилась с 17 до 14 гц. «Правильно, - ответил я, - если подставить в расчёт величину жёсткости, которую намерил Ефименко, т.е. 25 тм/рад, то получается не 17 гц, а всего лишь 14».

У них никак не вызывалось вращение. Я посоветовал переставить силовозбудитель в носовую точку обтекателя, и даже нарисовал им схему, как это сделать, но упрямый Карклэ молча переставил его в конец крыла, - он не разговорчив, когда надо что-то обсудить. Я понял, что не надо им мешать и удалился домой.

В 16 час я ещё позвонил домой Набиуллину. Он уже вернулся от Рыбакова, которого навестил по случаю передачи ему аванса, был навеселе, но моё сообщение понял. Он даже вспомнил, что эту ошибку: делить момент инерции на К³ вместо К⁵, - сделал он, и что Валера не виноват. На улице у нашего дома я встретил Лыщинского, идущего из булочной. Он весело посмеялся насчёт пятой степени для моментов инерции, потому что они всю жизнь занимаются этой азбукой. А что касается вибрации стенок трубы и пола, то он своими ногами не раз чувствовал вибрацию пола в здании, которая шла от флаттера модели, испытываемой в трубе. Правда, это была труба СВС-2, «Ты ведь помнишь, - сказал он, - мы же вместе с тобой испытывали».

16 мая 1992 года, суббота.

Утром позвонил Парышев и сообщил ещё более ошеломляющие сведения о малой модели Боинг. Они вдвоём с Карклэ работали до вечера. Долго пытались вызвать вращение (крутильные колебания модели). Наконец, приложив силовозбудитель к концу обтекателя (как советовал я), с трудом добились резонанса. Неожиданно частота вращения оказалась вдвое меньше ожидаемой: 6.7 гц вместо 13 гц. А что касается изгибной, то она совпала с ожидаемой: 14 гц. Кроме того, трение в муфте тензовесов оказалось настолько большим, что декремент колебания оказался =1.5 вместо обычных 0.050.15.

И ещё. Вечером в трубу звонила Вера Мих. Нейланд, и Парышев ей доложил, что по уточнённому расчёту критический скоростной напор получается не 10 тыс, а всего лишь 2 тыс. Тогда она возмутилась, что у нас результаты меняются каждый день и потребовала, чтобы к утру в понедельник мы выдали её окончательный результат.

Я испугался, и решил пойти в ЦАГИ, и всё пересчитать. Сначала я зашёл к Мосунову, чтобы уточнить насчёт Лабтама. В 12 час я уже был в ЦАГИ. Ключи от нашего здания я взял у дежурного коменданта, долго не мог запустить Лабтам (с непривычки), наконец начал расчёт.

Я посчитал и большую модель и малую. Первое, что меня смущало: почему частота вдвое меньше теоретической? Причин может быть три: 1) либо момент инерции обтекателя в 4 раза больше, чем по теории (допускаю, что американцы могли вставить большие грузы в концы обтекателя), 2) либо Ефименко ошибся в 4 раза и вместо Свр=100 там было лишь 25 тм/рад, и 3) либо обтекатель настолько упругий, что из-за его гибкости амплитуда у него больше, чем у крыла (в 4 раза).

Так или иначе, всё это надо было перепробовать (только третье я отверг, как невероятное). Обе версии давали благоприятный результат и qф снова поднялся до 10 тыс. Ну, конечно! – вчерашняя ошибка Набиуллина как раз и завышала момент инерции в К² = 1.75²=3.06 раз (3 или 4 – разница мала). Я также наблюдал, какие инкременты у флаттера: они оказались настолько малыми, что флаттера можно было не бояться.

В 16 час я вернулся домой, забрав все результаты. День был по-летнему солнечный, буйная зелень вокруг благоухала, особенно одуванчики. Я подумал: многие мои друзья (например, Головач и Семёнов) сейчас копаются на своих участках земли, сажая овощи.

Я решил писать отчёт, оставив нерешённым главный вопрос, откуда такой большой момент инерции. Звоню Гене, но он сегодня в Москве, берёт интервью у своих героев, - пишет книгу о лётчиках-испытателях.

17 мая 1992 года, воскресенье.

Сломался нижний холодильник «ЗИЛ-1958г». Он уже осенью ломался, и я его тогда починил, но моего ремонта хватило лишь на 8 мес. Снова подгорело пусковое реле ДХР-3. В тот раз я заменил сгоревший серебряный контакт медным, но он прогорел насквозь. Сейчас я вспомнил, что у меня есть серебряный провод, который я купил на Тушинском рынке 19 апреля. Я снова, как и в сентябре сделал медную лапку на обгоревшую пружину, а на лапку намотал серебряную жилу 0.72 мм, - думаю, теперь хватит на много лет. Закончил в 12 час.