В дни революции

   Нужды нет, что они сохраняли себя только на сегодняшний день, забывая о завтрашнем. Но не даром говорится в писании: "Довлеет дневи злоба его".

   Такова, мне кажется основная причина успеха большевиков, и он сказывался обольшевичением Советов и Комитетов.

   Если первый Совет войск киевского гарнизона, избранный при общем подъёме, и дал довольно однородный состав и группу политических деятелей, преданных интересам революции и народа, то второй состав его, избиравшийся под флагом большевизма и украинизации штыка, в основе стоявшей рядом с большевизмом, был уже значительно понижен. Достаточно сказать, что та воинская часть, которая дала такого видного политического работника, социал-демократа меньшевика-интернационалиста, как до глубины души преданный революции солдат Таск, на вторых выборах вместо него прислала неграмотного солдата, конечно, не могущего разобраться во всей сложной ситуации момента и готового голосовать за очередным крикуном.

   Но если указанные выше причины имели, по моему мнению, огромное влияние на развитие и распространение большевизма в рядах армии и среди рабочих, то в войсках и особенно на фронте делу большевиков, развивших, кстати сказать, большую агитационную энергию, помогла ещё волна добровольцев, ставших большевиками после первого марта, потому что им некуда было деваться, и потому что нужно было выместить злобу против нового строя и его деятелей.

   Я говорю о полицейских и жандармах, выгнанных с своих мест и после этого всюду гонимых.

   Им, этим несомненно обиженным новым порядком и революцией людям, конечно, нужно было завоёвывать позиции и становиться в ряды борцов за народное право под видом большевизма.

   И нет ничего удивительного, что среди вожаков большевизма на фронте мы находим так много бывших городовых и жандармов.

   Каждое сообщение об отказе, под влиянием большевистской пропаганды, идти на фронт заканчивалось обыкновенно так: "Председателем полкового совета был бывший жандарм", или "Главным руководителем солдатских масс оказался бывший городовой", или "Выданы главные виновники мятежа, среди них много городовых и жандармов".

   И наиболее яркую позицию в смысле проповеди идей большевизма и призыва к каким-нибудь насильственным действиям занимали обыкновенно эти полицейские агенты старого строя.

   Повторяю, большой ошибкой новой власти было расформирование общей полиции. Она послужила бы делу порядка и охранения личной безопасности граждан и не явилась бы, в качестве обиженных, ферментом, вызывающим брожение среди солдатских масс.

   А, ведь, массы-то эти в общем мирные и к насильственным действиям не склонны.

   Вспоминаю один маленький эпизод из недавнего прошлого. Я ехал из Киева в Бердичев. Как Командующий Войсками, ехал я в отдельном вагоне.

   Ночью слышу, как на одной из маленьких станций толпа солдат шумно добивалась от проводника, чтобы тот пустил её в вагон. Тщетно он доказывал, что вагон этот служебный. Толпа домогалась. Особенно громко раздавался голос солдата, настойчиво доказывавшего их право войти именно в этот вагон.

   Несколько минут продолжался этот спор с проводником, и крикун уже подстрекал толпу ломать двери вагона и не слушать проводника.

   Вдруг я слышу вопрос:

   -- А скажи, пожалуйста, давно ты стал солдатом? Ведь, ты был урядником в таком-то местечке, -- и он называет одно из ближайших местечек Киевской губернии.

   -- Каким урядником? -- несколько смущённо, но всё же задорно отвечает крикун.

   -- Да таким, я знаю тебя. Что ты тут, полицейский, поднял крик.

   Шум смолк. По-видимому, солдат-полицейский где-то стушевался. Толпа разошлась, не совершив насилия, к которому уже готовилась.

   Спасителем положения оказался кондуктор, подошедший к вагону и признавший агитатора в серой шинели.

   Повторяю: толпа всегда толпа, но по существу она мягкая.

   Возьмём, например, солдат, судившихся по процессу гвардии гренадерского полка. Этот полк, под влиянием большевистской агитации, отказался выполнить боевой приказ и отошёл от позиций. Конечно, были приняты меры к ликвидации этого инцидента. Полк окружили войсками и дали время для того, чтобы он сложил оружие и выдал зачинщиков. Оружие было сдано, зачинщики выданы, и полк вышел покорно.

   И вот, этих зачинщиков судили в Киеве.

   Я был на этом процессе. Правда, не долго, но всё же следил внимательно. И нужно сказать, что лица солдат, в общем, производили благоприятное впечатление. Не было обычной наглости бодрящихся трусов.

   Если не считать руководителя их, штабс-капитана Дзевалтовского, державшегося на суде вызывающе и как бы героем дня, все остальные подсудимые были скромны.

   И любопытно. Как-то раз был с ними такой случай. Караульная рота 1-го запасного украинского полка, приведшая подсудимых из арестного помещения в суд, ушла, оставив их на произвол судьбы. И что же? По окончании судебного заседания все подсудимые солдаты, более 80 человек, стройными рядами по четыре, правда, с революционными песнями пошли по городу и, без конвоя и не сделав попытки побега, возвратились на гауптвахту и явились по начальству, не сделав, повторяю, попытки воспользоваться своей свободой и отсутствием стражи, оставившей их на произвол судьбы.

   Распропагандированные большевиками полки, отказывавшиеся, обыкновенно, исполнять боевые приказы, надо правду сказать, легко приводились в повиновение и быстро складывали оружие и выдавали агитаторов. И всё это делалось без пролития капли крови. Это последнее обстоятельство ясно показывает, что здесь имели дело не с сознательными борцами за определённую выношенную идею, а с массой, возбуждённой агитацией, случайно подошедшей к настроению толпы.

   Надо сказать, однако, как ни сильна была агитация большевиков, как ни много было у них добровольных сотрудников из числа бывших жандармов и полицейских, всё же она охватила далеко не все воинские части и не все комитеты. Так, комитет Юго-Западного фронта не был обольшевичен, и он не выступил на путь революционного авантюризма и никогда не поддерживал его.

   Таковы итоги большевистской пропаганды в солдатской среде.

   Обольшевичение рабочих происходило в Киеве у нас на глазах. И чем больше их пропаганда проникала в рабочую среду, тем настойчивее были требования рабочих о выдаче оружия. Последние месяц-полтора моего командования войсками округа проходили постоянно под знаком требования выдачи оружия рабочим для вооружения рабочей милиции и рабочих дружин под предлогом установления и охранения надлежащего порядка.

   Не раз приходили ко мне депутации с требованием выдачи оружия, и каждый раз мне приходилось отказывать им в этом.

   Совет рабочих депутатов первоначально не слишком ярко поддерживал эти требования отдельных групп рабочих, но, под конец, под давлением этих групп, да и пережив к тому же некоторую эволюцию в сторону большевизма, усилил свою энергию.

   Как-то уже в сентябре, незадолго до отъезда в Петроград и оставления мною должности Командующего Войсками, мне сообщают, что на следующий день, -- это было воскресенье, -- предполагается нападение на склады оружия с целью захвата такового.

   Я распорядился усилить караулы и выставить надёжные части.

   Утром я получаю приглашение придти на митинг, который рабочие устраивают да большой беговой площади.

   Никогда не уклонялся я от таковых приглашений и каждый раз шёл для выяснения положения.

   В назначенный час приезжаю.

   Устроена трибуна для ораторов. Толпа не слишком многочисленная, но всё же значительная. Рабочие. Но, главным образом, солдаты.

   Поднимается вопрос об оружии и необходимости выдать его рабочим дружинам. Читаются до этому поводу резолюции отдельных групп и комитетов и предъявляется запрос мне, почему до сих пор я не распорядился выдать оружие рабочим.

   Мне пришлось в довольно длинной речи повторить то, что не раз уже говорил отдельным делегациям, приходившим ко мне по этому доводу. Не раз объяснил я то же и председателю Совета рабочих депутатов, обращавшемуся ко мне лично и по телефону с поддержкой требования рабочих.