Четвертое измерение
Четвертое измерение читать книгу онлайн
Эта книга незаурядного человека о пути, пройденном до него миллионами, впервые опубликовало издательство «Посев» в 1973 г., после чего она быстро стала библиографической редкостью. Однако книга не забылась: ее читали, копировали, «зачитывали», не желая с ней расставаться, и поэтому осуществлено её второе издание. Тот факт, что за четыре десятилетия лет книга не забылась, сам по себе весьма примечателен. Тем более, что описанная в ней страна – СССР, с его ГУЛАГом, - вроде бы ушла в небытие. И, тем не менее, читатели читают эту книгу взахлеб, с удивлением открывая для себя страну, в которой прожили всю жизнь. Секрет неувядающей актуальности этой книги в том, что она не столько о лагерях - хотя они подробно описаны в книге – сколько о Человеке, о том, что не «бытие определяет сознание», а Человек, создающий и изменяющий навязанные ему обстоятельства силой своего Духа.Авраам Шифрин родился в Минске в 1923г. Годовалым ребенком был увезен родителями в Москву, где и прожил вплоть до ухода на фронт в 1941г. Его отец, инженер-строитель, был арестован (по доносу соседа за анекдот) в 1937г. и, как стало позднее известно, отправлен в лагеря Колымы. Мать пытались вербовать в сексоты, предлагая в обмен на стукачество "более легкое наказание" для мужа. Вернувшись домой после очередного вызова в КГБ, она рассказала Аврааму и его старшей сестре, что ей предлагают. Вместе они решили, что на подлость – даже ради отца – идти нельзя. Эта попытка растления пробудила в подростке естественное чувство справедливости, заставила его возмутиться и навсегда превратила его в непримиримого врага преступной и безнравственной власти. В июне 1941г. Авраама призвали в действующую армию и отправили на передний край фронта, в штрафной батальон, где были в основном дети таких же репрессированных. В первый бой их отправили без оружия; на вопрос, чем же воевать, им было сказано: "Ваше оружие в руках врага - отнимите его!" Естественно, мало кто уцелел там. По закону, штрафбат - до первой крови или до первой награды. Авраам был вскоре ранен (в локтевой сустав правой руки) и отправлен в тыловой госпиталь. Руку хотели ампутировать, - он не дал. Дело было поздней осенью, а к весне он руку разработал, перепилив в госпитале весь запас дров. После этого он снова был направлен на передний край и снова в штрафбат! Тут он понял, что закона нет, и власти просто стремятся физически уничтожить тех, кого они сами превратили в своих врагов. Тогда он решил, что не даст себя так легко уничтожить и, когда он был ранен вторично (на сей раз это были множественные осколочные ранения в обе ноги плюс пулевое в правое бедро), по пути в госпиталь Авраам выбросил свои документы и при опросе назвал вымышленные биографические данные: сохранив, фамилию, назвал более ранний год рождения и имя Ибрагим. Вернувшись после выздоровления на фронт, он попал в нормальную часть и стал делать нормальную фронтовую карьеру. Грамотных было немного, а у него все же был один курс юридического за плечами, так что он вскоре стал офицером, а потом попал в военную прокуратуру. Войну он закончил капитаном (при демобилизации было присвоено звание майора), многократно награжденным, дважды раненным - это было достаточным основанием для дальнейшей карьеры на "гражданке". Благодаря завязанным на фронте связям он попал после демобилизации в Краснодарский край на должность старшего следователя края по уголовным делам с подчинением 120 следователей. Ему было 22 года… Он думал, что вот теперь он отомстит за отца, но вскоре понял, что до настоящих преступников, которые обладают неограниченной властью ему не добраться, что преследует он тех несчастных маленьких людишек, которых невыносимая жизнь загнала в тупик и сделала преступниками ради куска хлеба, и что он - всего лишь палка в руках ненавистной ему власти. Поняв это, Авраам ушел из системы прокуратуры и перешел работать в систему министерства вооружения (тогда это было отдельно от министерства обороны) на должность юрисконсульта. К этому моменту он уже был в Туле, неподалеку от Москвы.Шифрин был арестован 6 июня 1953 года. Несмотря на месяц в подземном карцере с холодной грязью по щиколотку на полу, месяц, в течение которого ему не давали спать, таская на ночные допросы, Авраам ни в чем не признался. Тем не менее, его приговорили к расстрелу. Но тут ему повезло: слетел Берия, а вместе с ним Кабулов, Меркулов и прочая нечисть, и после месяца в камере смертников ему объявили о замене приговора на 25+5+5. Сидел он, в основном, в Тайшетлаге, Озерлаге, в штрафняках на Вихоревке и в Семипалатинске (он участвовал в семи попытках побега из лагеря!), последний год досиживал в Потьме. Всего он просидел в лагерях и тюрьмах 10 лет и еще 4 года в ссылке в Караганде. Он всегда смеялся: "Я везучий: в штрафбат послали на убой - не погиб; приговорили к расстрелу - не расстреляли; дали 25 лет - просидел всего десять…"
Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних чтение данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту [email protected] для удаления материала
Такого я еще не видел и о таком не слышал: все заключенные начали одновременно кидаться то вправо, то влево и раскачивать вагон из стороны в сторону во время движения поезда. Мы качали вагон с отчаянием смертников. Конвой метался по коридору, орал, матерился — умирать-то и им не хочется! И наконец, сдался.
— Делайте, что хотите, — орал офицер, — только прекратите раскачку!
Конечно, мы прекратили эту игру со смертью, и дальше все шло тихо и мирно; конвой даже взял у ворья какой-то костюм и принес им бутылку водки: мир был заключен!
В вагоне с нами оказался один новый человек. Это был еврей из Вильнюса, который рассказал нам, как восторженно они встречали советские войска в 1940 году; он сам пошел в офицерскую школу, чтобы служить в «своей» армии. В 1941 участвовал в первых боях, был ранен и взят в плен. Чудом уцелев в лагере, он вернулся в Россию и был сразу арестован.
— Почему это тебя, еврея, не убили? Это подозрительно! Ты шпион! — настаивали в проверочном лагере КГБ.
И началось мучительное следствие.
— Попался мне следователь-садист. Бил он меня нещадно. Приведут меня на допрос, он мне сразу наручники наденет, начинает бить и приговаривает:
— Когда заговоришь, жидовская ты морда? Когда расскажешь, как Родине изменил?
А иногда харкнет на паркет, разбежится и проедется на своем плевке. Эдакое животное... А я отвечаю:
— В плен я попал раненый, и Родине не изменял.
Но следователя это не устраивало:
— А что с того, что раненый. Надо было во фрицев стрелять!
— Но я был без оружия.
— Надо было зубами им горло грызть, а не сдаваться!
Что на это ответишь?!
И придумал я. В камере — не пожалел пайки хлеба — вылепил пистолет. Потом сжег кусок резинки от подметки и закоптил его до черноты, хорошо получилось. Взял я это «оружие» на допрос. Когда мой герой, грызущий немцев зубами, вышел из-за стола, где у него была кнопка вызова конвоя, и пошел ко мне с наручниками, я вынул свою игрушку, наставил на него и твердо сказал: «Руки вверх!» Поднял он руки, как миленький, стоит.
— На колени, — говорю.
Встал он на колени, дрожит, челюсть отвалилась, слова сказать не может.
— Ну, — говорю, — для начала поцелуй пол, а потом уже будешь мне горло зубами грызть.
Целует он пол свой заплеванный и молит:
— Не стреляй, дети у меня...
— Теперь, — говорю, — понял, что такое под оружием быть?
— Понял я, понял, не убивай только...
Вижу я, что каждую секунду кто-нибудь может войти, и тогда меня, точно, пристрелят. Размахнулся и швырнул этот хлебный пистолет мимо головы следователя, об стенку. Рассыпался мой пистолет на крошки, следователь все понял, молча встал, конвой вызвал и велел меня увести. Потом он следствие за три дня кончил и послал меня в трибунал за «четвертаком»...
В вагоне говорили о сведениях, полученных ребятами на пересылке: в лагерях Воркуты и Норильска, Казахстана и Колымы были крупные восстания! Об этом говорили упорно, и не было оснований не верить. Рассказывали, что лагеря держались по несколько месяцев, остановив подачу угля, золота, урана, молибдена, свинца. К ним приезжали члены правительства, и лагеря поставили им ряд условий и требований. Мелкие условия приняли: сняли номера, установили маленькую зарплату, разрешили переписку. А коренные изменения и освобождение невинных людей игнорировали. Лагеря возобновили забастовку, и восстания были потоплены в крови: Воркуту расстреляли, Кингир раздавили танками, Норильск бомбили...
На одной из пересылок присоединился к нам молодой немец Зигмунд Ольснер. Мы быстро, по-лагерному подружились: ему было интересно многое из моей жизни, мне — из его. Решили начать практиковаться в английском языке и, чтобы не было скучно, рассказывать друг другу о своих детских и взрослых годах.
Мне было очень интересно слушать рассказ моего сверстника о его детстве в Германии: это звучало как рассказ о другой планете. Так добрались мы до военных лет. Оба служили в армии, оба были офицерами. И вот, Зигмунд рассказывает мне:
— Уже в конце войны столкнулись мы со случаями мародерства советских войск. Помню: выбили мы вас из городишка Гольдап в Восточной Пруссии и увидели там такое... Мебель из домов выброшена со вторых, третьих этажей, на паркете нагажено, гардины оборваны.
— А я ведь тоже был в Гольдапе...
— Так мы там рядом были?
— Очевидно, так. Но я там в боях не был.
— А я был. Командовал танковой ротой, мы заходили к вам с тыла, окружали. И помню я. когда дорогу перерезали, какой-то мародер-русский угонял в кузове американского грузового «студебекера» нашу немецкую легковую машину.
— Машина была голубая? — спрашиваю.
— Не помню точно, но кажется, — удивленно ответил Зигмунд.
— А ты стрелял по этой машине? — продолжал я.
— Еще бы! Я по этому мерзавцу бью и никак его укокошить не могу!
— И, наконец, попал ты в легковую машину в кузове?
— Точно! Но откуда ты знаешь? — Зигмунд все еще не мог понять. И действительно, такое бывает только в романах.
Это я тот мародер, который угонял машину. Был я в Гольдапе по делам, увидел на улице прекрасный голубой «опель-адмирал», но кто-то снял с него резину. Погрузил я машину в грузовик и поехал к себе в часть, а по дороге вижу: какие-то танки выходят справа, из-за леска. Я никак не думал, что это немцы. Но когда стрелять начали, понял... Разворачиваться было поздно: уж тут-то наверняка бы попали — и я дал газ, виляя по дороге. Когда меня тряхнуло, то думал, что конец, но потом увидел, что разнесло мой «опель»...
Мы от души смеялись! Сидели два бывших врага в советском концлагере и вспоминали, шутя, как один стрелял в другого.
Глава XVII
Нас выгрузили. Да-да, нас выгружали, мы были багажом, конвой передавал нас под расписку — своей воли у нас не было.
Когда мы ехали, то почему-то были уверены, что везут нас на Колыму. А попали в Тайшет, в знаменитый «Озерлаг», где, кстати, нет озер... Это место было известно тем, что там уже легли в могилу многие миллионы арестантов, и его называли поэтому «трассой смерти». Еще в 1946 году советская власть решила построить дорогу от центральной Дальневосточной магистрали в сторону Бодайбо, на реку Лену, к золотым приискам. И вот, на станции Тайшет — маленькой точке за тысячу верст от Иркутска — начали выгружать арестантов и гнать их в тайгу... Это была интернациональная трасса: под каждой шпалой лежали десятки и сотни мертвецов; тут жили и умирали русские и немцы, японцы и корейцы, украинцы и прибалты. И, конечно, евреи — без них тоже ничто не обходится...
И вот, мы в Тайшете. «Воронки» привезли нас в лагерь. Это пересылка. Здесь их две. Эта — № 025 — расположена прямо у центральной железной дороги, по которой проходят поезда «Владивосток—Москва». В зоне не больше тысячи человек, десяток бревенчатых длинных бараков. То, что рядом шли поезда, волновало нас: как уехать?.. Понимая, что пробудем здесь считаные дни, мы с Виктором ходили вдоль заборов и изучали, искали возможность побега. Но «дырок» не было. И мы понимали, что надо искать какой-то новый вариант побега. Но времени не было: мы — на пересылке.
Однажды у нашего забора остановился состав «теплушек» — товарных вагонов; из него высыпали люди, в основном, женщины и дети. Кое-кто из заключенных влез на крыши бараков, и вдруг раздались радостные и возбужденные крики:
— Коля! Маша! Сережа! Катенька!
Кричали из-за забора, кричали с крыш. Вскоре мы узнали, в чем дело: у нас в зоне было много «маньчжурцев» и русских «китайцев» — эмигрантов, живших всю жизнь в Маньчжурии и в Китае. Их советские власти, когда наши войска вошли в Китай, арестовывали и вывозили из Китая.
— Как к вам пройти? — надрывались люди за забором.
— К нам нельзя, мы в лагере! Это тюрьма! — отвечали с крыш.
— Какая тюрьма? У вас на заборе метровыми буквами написано «НЕФТЕБАЗА»!
— Какая нефтебаза? — недоумевали в зоне.
