Четвертое измерение
Четвертое измерение читать книгу онлайн
Эта книга незаурядного человека о пути, пройденном до него миллионами, впервые опубликовало издательство «Посев» в 1973 г., после чего она быстро стала библиографической редкостью. Однако книга не забылась: ее читали, копировали, «зачитывали», не желая с ней расставаться, и поэтому осуществлено её второе издание. Тот факт, что за четыре десятилетия лет книга не забылась, сам по себе весьма примечателен. Тем более, что описанная в ней страна – СССР, с его ГУЛАГом, - вроде бы ушла в небытие. И, тем не менее, читатели читают эту книгу взахлеб, с удивлением открывая для себя страну, в которой прожили всю жизнь. Секрет неувядающей актуальности этой книги в том, что она не столько о лагерях - хотя они подробно описаны в книге – сколько о Человеке, о том, что не «бытие определяет сознание», а Человек, создающий и изменяющий навязанные ему обстоятельства силой своего Духа.Авраам Шифрин родился в Минске в 1923г. Годовалым ребенком был увезен родителями в Москву, где и прожил вплоть до ухода на фронт в 1941г. Его отец, инженер-строитель, был арестован (по доносу соседа за анекдот) в 1937г. и, как стало позднее известно, отправлен в лагеря Колымы. Мать пытались вербовать в сексоты, предлагая в обмен на стукачество "более легкое наказание" для мужа. Вернувшись домой после очередного вызова в КГБ, она рассказала Аврааму и его старшей сестре, что ей предлагают. Вместе они решили, что на подлость – даже ради отца – идти нельзя. Эта попытка растления пробудила в подростке естественное чувство справедливости, заставила его возмутиться и навсегда превратила его в непримиримого врага преступной и безнравственной власти. В июне 1941г. Авраама призвали в действующую армию и отправили на передний край фронта, в штрафной батальон, где были в основном дети таких же репрессированных. В первый бой их отправили без оружия; на вопрос, чем же воевать, им было сказано: "Ваше оружие в руках врага - отнимите его!" Естественно, мало кто уцелел там. По закону, штрафбат - до первой крови или до первой награды. Авраам был вскоре ранен (в локтевой сустав правой руки) и отправлен в тыловой госпиталь. Руку хотели ампутировать, - он не дал. Дело было поздней осенью, а к весне он руку разработал, перепилив в госпитале весь запас дров. После этого он снова был направлен на передний край и снова в штрафбат! Тут он понял, что закона нет, и власти просто стремятся физически уничтожить тех, кого они сами превратили в своих врагов. Тогда он решил, что не даст себя так легко уничтожить и, когда он был ранен вторично (на сей раз это были множественные осколочные ранения в обе ноги плюс пулевое в правое бедро), по пути в госпиталь Авраам выбросил свои документы и при опросе назвал вымышленные биографические данные: сохранив, фамилию, назвал более ранний год рождения и имя Ибрагим. Вернувшись после выздоровления на фронт, он попал в нормальную часть и стал делать нормальную фронтовую карьеру. Грамотных было немного, а у него все же был один курс юридического за плечами, так что он вскоре стал офицером, а потом попал в военную прокуратуру. Войну он закончил капитаном (при демобилизации было присвоено звание майора), многократно награжденным, дважды раненным - это было достаточным основанием для дальнейшей карьеры на "гражданке". Благодаря завязанным на фронте связям он попал после демобилизации в Краснодарский край на должность старшего следователя края по уголовным делам с подчинением 120 следователей. Ему было 22 года… Он думал, что вот теперь он отомстит за отца, но вскоре понял, что до настоящих преступников, которые обладают неограниченной властью ему не добраться, что преследует он тех несчастных маленьких людишек, которых невыносимая жизнь загнала в тупик и сделала преступниками ради куска хлеба, и что он - всего лишь палка в руках ненавистной ему власти. Поняв это, Авраам ушел из системы прокуратуры и перешел работать в систему министерства вооружения (тогда это было отдельно от министерства обороны) на должность юрисконсульта. К этому моменту он уже был в Туле, неподалеку от Москвы.Шифрин был арестован 6 июня 1953 года. Несмотря на месяц в подземном карцере с холодной грязью по щиколотку на полу, месяц, в течение которого ему не давали спать, таская на ночные допросы, Авраам ни в чем не признался. Тем не менее, его приговорили к расстрелу. Но тут ему повезло: слетел Берия, а вместе с ним Кабулов, Меркулов и прочая нечисть, и после месяца в камере смертников ему объявили о замене приговора на 25+5+5. Сидел он, в основном, в Тайшетлаге, Озерлаге, в штрафняках на Вихоревке и в Семипалатинске (он участвовал в семи попытках побега из лагеря!), последний год досиживал в Потьме. Всего он просидел в лагерях и тюрьмах 10 лет и еще 4 года в ссылке в Караганде. Он всегда смеялся: "Я везучий: в штрафбат послали на убой - не погиб; приговорили к расстрелу - не расстреляли; дали 25 лет - просидел всего десять…"
Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних чтение данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту [email protected] для удаления материала
И тогда заговорил весь вагон: начались истории одна другой страшней — о бесправии и ложных доносах, об арестах ни в чем не повинных людей, о мучении семейств, оставшихся дома, об арестах членов семей «врагов народа». Солдаты стояли и слушали молча. Это был впечатляющий разговор. Среди нас был мальчик не старше 19 лет, сын бывшего советского министра Александрова, расстрелянного Сталиным; и он, и мать, и пятилетняя сестра мучаются в лагерях, и в делах их нет ни срока наказания, ни статьи обвинения, а лишь слова «член семьи врага народа» — и сиди до смерти... Был в вагоне и татарин, который рассказал нам подробности того, как в 1944 году, по указанию Сталина, всех татар, живущих в Крыму, в одну ночь погрузили в товарные вагоны для скота и вывезли без еды, без воды, без остановок в Сибирь, на вечное поселение. Как ночью солдаты окружили их города, поселки и деревни, выводили полуголых людей к машинам, под крики плачущих детей, как стреляли на месте в тех, кто не подчинялся; как убили тогда мать и брата Героя Советского Союза, в то время воевавшего на фронте. Как выгрузили их в голой степи и сказали: тут будете жить, копайте себе землянки. Но прежде всего вырыли могилы: в каждом вагоне были трупы...
— За что же вас вывозили? — прервал кто-то из солдат.
— Сказали, что татары были против советской власти.
— Но против власти могут идти отдельные люди, а не нация! — возражал солдат.
— Ты это не мне, а Кремлю докажи, — парировал татарин. — Я-то сижу, а мне тогда всего 9 лет было, когда вывозили, что я понимал в советской власти?
Послышались крики:
— Не только татар вывозили тогда! Чеченцев увезли в Казахстан, ингушей всех тоже вывезли в Сибирь, и там они перемерли!
— А их за что? — спрашивали солдаты.
— Тоже за то, что, якобы, были настроены против власти, — объясняли мы.
— Неужели ни за что, просто так вывозили? — ошарашенно спрашивали солдаты.
Наш разговор на темы истории был прерван вмешательством современности: вошел солдат и сказал, что в сторону Барнаула идут эшелоны солдат и танки — там восстание чеченцев, они режут русских!
— Русских или советскую власть? — спрашивали мы.
— Никто ничего толком не знает, — отвечали возбужденные солдаты, — но Барнаул оцеплен войсками, в городе стрельба.
На следующий день в Рубцовске уже были беженцы из Барнаула, и солдаты нам рассказали подробности.
В городе были постоянные драки между ссыльными чеченцами — горячим горским народом — и русскими, которых чеченцы (сосланные, по их мнению, русской властью) не любят. Очень часты были убийства: убивали, в основном, милиционеров. Как правило, делали это ножом: чеченцы привыкли к кинжалам!..
И вот, несколько дней назад началась драка, вечером, в кинотеатре, где кто-то кого-то оскорбил. Драка была массовая. Кто-то из чеченцев побежал в расположенные рядом казармы строительного батальона чеченцев, и те кинулись помогать землякам. Драка разрасталась. А когда появилась милиция, начали бить милицию. Подожгли отделение милиции. На помощь милиционерам пришла рота КГБ: чеченцы ножами перерезали ее, сами неся страшные потери. Получив в руки автоматы, чеченцы кинулись стрелять в сотрудников КГБ и краевого комитета партии: к утру город был в руках восставших, и очевидно, мало кому из руководства удалось спастись. Сейчас в городе идет бой: вызванные войска с танками очищают улицы от отрядов чеченцев, но те отчаянно сопротивляются.
Новости возбудили нас до предела. Да и солдаты нервничали. Очевидно, вспомнило о нас и начальство: не к месту тут вагон с политзаключенными. И вечером мы двинулись. Опять застучали колеса и понесли нас в неизвестность.
Глава XV
При выходе из вагонзака мы увидели скромную надпись на небольшом вокзальном здании: «г. Усть-Каменогорск». Этот городок состоял из старинных домиков и стандартных уродливых шлакоблочных двухэтажных бараков.
Интересно, что именно в этот город привезли и Достоевского из Семипалатинска, отбывать каторгу. Нас доставили в описанную им каторжную тюрьму-крепость, с громадным внутренним двором и двумя большими зданиями: тюрьмой в три этажа и длинным строением, где была теперь администрация, женские камеры и камеры для «малолеток».
«Воронки» разгрузили, и нас начали вызывать партиями по пять человек. Мы решили, что идет опрос, знакомство, и терпеливо ждали. Но когда я с очередной пятеркой вошел в комнату, мне надели наручники и подвели к стулу, около которого стоял... парикмахер. Дело в том, что, поломав режим в Семипалатинске, мы перестали там стричься. А это — серьезное нарушение режима: ведь при побеге отсутствие волос выдает беглеца. И вот, начальник тюрьмы решил начать со стрижки. Мы пытались сопротивляться, но это было бесполезно, а на руках у нас были браслеты наручников, автоматически затягивающиеся при каждом усилии.
Попали мы в камеры злые, поняв, что режим здесь в десять раз строже, чем в Семипалатинске; надзиратели были грубы (по примеру своего начальника). Нам не давали сделать лишнего шага. О передачах чего-либо в другие камеры нечего было и думать. Все это нас нервировало, и сразу начались переговоры через стены: будем ломать режим!
Правда, если говорить честно, камеры здесь были больше и лучше, чем в Семипалатинске: окна больше, двор большой, было просторнее. Но причины для недовольства не замедлили явиться: еда была здесь ужасной, надзиратели грубили, матрацы нам дали грязные и с какой-то трухой — спать пришлось на голых нарах. К нам попал теперь не Володя Стропило, а какой-то воришка-карманник, китаец. Смешно выговаривая русские слова, он шутил: «На одну ладошку лягу, другой прикроюсь, благо доски-то пуховые». А о еде он говорил просто со стоицизмом: «Я ко всякой еде привык: и к хорошей, и к плохой, и когда ее нету...»
Потекли наши будни, полные горечи, голода и безнадежности. Но вот начались избиения. То в одной, то в другой камере за малейшую провинность забирали в карцер и беспощадно избивали.
Давно уже заключенные в лагерях отстаивали свои скромные человеческие права. Бить — это был предел! Теперь уже повод к бунту искали все камеры. «Повезло» нашей. Как-то перед вечером в камере напротив, через коридор, начался шум, какая-то возня, а потом крики. Кто-то из наших ребят ложкой выдавил стекло глазка и увидел, что из противоположной камеры надзиратели вытаскивают заключенного и избивают его. Смотрящий в глазок дико заорал: «Перестань бить, гад!» — и начал колотить в дверь кулаками. Кое-кто из наших ребят подбежал и тоже начал бить в дверь. Кто-то уже передавал через стенку в соседние камеры: «Начинайте! Здесь бьют человека!» И началось...
Такого дикого шума я еще не слышал: тюрьма была наполнена блатными, а они готовы поддержать любой «шумок», и старались в полную силу.
Под нашими ударами толстенные двери ходили ходуном. А когда мы начали бить в двери скамейками (дубовыми скамьями по 2 метра в длину), то от этого тарана сразу вылетели «кормушки» и скоро начали трещать двери. От рева и грохота было такое ощущение, что тюрьма шатается.
К нашей кормушке то и дело подбегали надзиратели и майор. Но с ними никто не говорил: били еще сильней.
И вскоре двери поддались, а потом и открылись. Мы хорошо понимали, что солдаты имеют право стрелять в камеры, если мы ломаем двери, но остановить людей уже было нельзя. Когда наша сломанная дверь приоткрылась, то мы увидели, что и дверь противоположной камеры выломана. Взглянув в коридор, мы увидели целый ряд дверей, висящих на петлях. А грохот продолжался: кто-то еще доламывал двери. При попытке выйти в коридор, мы обнаружили, что надзиратели удрали и стоят с автоматами в торцах коридора. При нашем появлении они начали стрелять вдоль коридора. Выйти было явно невозможно, да и не нужно. В дверях противоположной камеры стояли блатные, старожилы этой тюрьмы. Они сказали, что здесь побои — нормальное явление, и что надзиратели вернули к ним в камеру того, кого они били.
