Воспоминания розы

Репортеры из «Энтранзижан», «Пари суар» и прочих газет наблюдали за каждым жестом, ловили каждое слово, произнесенное на взлетной полосе. Мой муж был настоящим гигантом, и мне оказалось нелегко находиться все время подле него. Журналисты выполняли свой профессиональный долг, фотографировали, как мы целуемся на прощание, как он машет мне рукой. Рев мотора и – пустота.

* * *

Ожидание началось. Я больше не пела, не смеялась, меня освободили от супружеского долга, мое женское сердце больше никому не было нужно.

Париж еще спал, я попросила друзей оставить меня одну, мне хотелось пройтись по Елисейским Полям. Я обошла Триумфальную арку и впервые в жизни испытала волнение, приблизившись к Вечному огню и Могиле неизвестного солдата. Я размышляла, даже молилась за мужчин, пропавших на войне. Молилась я и за себя тоже. Смотрела, как понемногу пробуждается город. Несколько прохожих, потом возвращающиеся домой последние ночные гуляки, потом простые труженики, спешащие на работу, на вокзалы, на Центральный рынок…

Среди них были женщины, чей вид выдавал в них домашнюю прислугу. Ритм их шагов, их взгляды были совершенно одинаковыми. В восемь утра официанты начали открывать террасы кафе. Я пристально наблюдала за ними, потому что мне хотелось выпить кофе с молоком.

Зачем я нужна? Какую роль я играю? Что должна сейчас делать? Ждать, ждать и ждать…

Передо мной мелькали лица служащих, забегавших глотнуть кофе по дороге в контору, они рассеивали тревоги моего сердца, привыкшего к отсутствию Тонио и к подстерегавшим его опасностям.

А он уже был в небе, он летел на Восток.

15 «Это я, Сент-Экзюпери, я жив»

Мой муж много дней летел над песками и причудливыми городами, которые когда-то давно выросли в моем детском воображении, словно в бескрайней библейской пустыне.

Я с тоской вспоминала Сальвадор. Когда-то я наблюдала, как искатели подземных ключей обследуют пересохшую землю в поисках воды, совсем как звери, которые пытаются уловить запах самки. Промедление могло погубить все, потому что пастбища сохли, а животные дохли от недостатка воды, которая пропала из-за землетрясений. Крестьяне были в отчаянии, а лозоходцы держали в руках надежду. От их прутиков зависела жизнь или смерть всей страны. Река пересохла, она ушла в недра земли или еще куда-то, кто ж ее знает! Я видела, как целые стада опускались на землю, умирая, я слышала их предсмертное мычание. Однако небо было голубым, тропическое солнце заливало землю, насмехаясь над людьми и животными. В те дни невыносимых страданий в тропиках скотоводы собирались при луне, разжигали огромный костер в патио, варили кофе и пели молитвы, чтобы вызвать дождь. Часто происходило чудо, долгожданная вода поднимала на ноги тысячи овец. Среди этих поющих людей никто не мог бы сказать, кто будет завтра бедняком, а кто богачом. И это равенство установила сама судьба. На одни земли той ночью могла выпасть роса, на другие приходила засуха, жажда, смерть.

Подобно им, я могла лишь молиться, петь и ждать, ждать и надеяться. Я пыталась черпать силы в мужестве крестьян моей страны…

Сама я находилась на самой засушливой из земель, на земле испытаний. Победит он или нет?

Я не обращала внимания на сложные расчеты, которые показывал мне инженер, не обращала внимания ни на что, моя единственная надежда питалась молодостью, которая казалась мне вечной, и нашей любовью, такой чистой, что она не могла не тронуть Господа. Моя надежда была в руках человека, который умел всего себя, всю свою энергию, все жизненные силы устремить в незнакомые небеса. Только он мог долететь до сказочного Востока.

Я направилась к мастерской одного из моих друзей художников, Дерена. Он ждал рассвета и первых лучей солнца, чтобы воссоздать волшебство света, играющего на волосах, губах, платьях натурщиц. Хорошо зная его привычки, я бесшумно проскользнула к нему. Я глубоко вдохнула запах кофе, который он как раз готовил на огромной угольной печи, пока обнаженная девушка с пышной грудью распускала волосы, чтобы выглядеть еще более обнаженной. Я уселась в старое красное кресло, стоявшее в студии. Мне кажется, в тот день сердце мое билось беззвучно. Хозяин расхаживал туда-сюда, дуя на кофе с молоком в огромной чашке, подстерегая приближение первых утренних лучей, поправляя длинные волосы натурщицы. Так, прогуливаясь по комнате, он наконец заметил меня:

– Это вы, Консуэло? Так рано?

– Да, мой муж улетел. А я не знала, куда податься в такой ранний час, поэтому пришла и посижу тут у вас, если не помешаю.

– Я хочу нарисовать вас так, как есть, не двигайтесь.

– Ох нет, это слишком тяжело, вы же знаете, мой муж будет лететь дни и ночи и – кто знает – может быть, всю жизнь!

Дерен понял, как мне трудно, потому что любил своего друга Антуана, и попросил натурщицу сделать мне чашку кофе.

За весь день он не притронулся к работе. Мы говорили о летчиках, об их простоте, о привычке рисковать жизнью, о том, что они словно бы и не вспоминают погибших товарищей. Для них совершенно естественно встретиться с ветром-чудовищем, ветром-драконом, ветром-победителем. Так просто…

Для Дерена и его натурщицы я была больше, чем просто женщина. Во мне была заключена вся жизнь и вера другого человека, объединенные силой любви. Они посвятили мне весь день. Ближе к вечеру мы получили первые новости о нашем летчике: все хорошо.

«Небо ясное. Ветра нет. Движемся вперед» – вот телеграмма, которую прислал мне Тонио!

На второй день ожидания – никаких известий. Никакой надежды. Я не спала всю ночь. Телефон у моего изголовья упорно молчал. Ближе к вечеру начали появляться друзья – молчание становилось тревожным. Никаких новостей. У всех были похоронные лица. Вокруг нас сгущалась тишина.

На третий день все газеты пестрели заголовками: «Сент-Экзюпери пропал во время перелета Париж – Сайгон».

Отчаяние. Боль. Я истерзана тревогой и страданиями. Я подозревала худшее. Я не хотела, чтобы он уезжал, и при этом сама же его подбадривала.

А потом наконец пришло спасительное послание: «Это я, Сент-Экзюпери. Я жив».

Мы с его матерью тут же выехали в Марсель, куда он должен был прибыть после всей этой эпопеи. Мы вдвоем стояли в Старом порту, ожидая теплохода. На набережной друзья и любопытствующие смешались с журналистами, которые примчались запечатлеть для фоторепортажа его первую улыбку, первые эмоции на родной земле.

Корабль опаздывал на несколько часов. Мы уже давно исчерпали все темы для разговоров, всех накрыла огромная волна усталости, поглотив целиком. И наконец сирена возвестила, что наш дорогой Тонио скоро присоединится к нам!

И я, не выдержав, зарыдала:

– Нет, это невозможно! Я никогда его больше не увижу!

И бросилась бежать, как газель. Один из друзей настиг меня и, изо всех сил удерживая, крикнул:

– Ты с ума сошла!

– Да, я сошла с ума от ожидания, я боюсь, я ничего больше не хочу. Он жив, он жив, вот и все, что я хочу знать, так что теперь я могу уехать, я хочу уехать туда, где люди не знают ожидания, не ждут больше ничего…

Мне нужно было выплакаться и успокоиться. Вскоре уже муж сжимал меня в объятиях:

– Да ты похожа на клоуна, слезы брызжут во все стороны! Господа, сфотографируйте мою жену, – добавил он, обернувшись к журналистам. – Она сегодня скверно выглядит, нервы ее совсем никуда, так что оставьте нас вдвоем. Только я могу ей помочь.

И зашептал мне на ухо:

– Поедем в отель, только ты да я. Не бойся. Я с тобой. Я столько должен тебе рассказать. Правда, что ты хотела убежать, когда подошел корабль? Ты хотела спрятаться? Ты и правда хотела, чтобы я ездил из порта в порт и расспрашивал, где ты? Я бы шел всю жизнь, чтобы тебя найти, как я шел, несмотря на жажду, чтобы вернуться к тебе. Так почему ты хотела убежать?

– Я действительно похожа на клоуна? – спросила я, прижимаясь к нему.

– Да, у тебя огромный нос размером с ананас, но скоро ты станешь прекрасной, самой прекрасной. Ты успокоишься, уснешь в моих объятиях, и я покажу тебе ту пустыню, что меня пощадила. Я больше никогда, никогда не покину тебя.