Сердца в броне

— Вперед, не задерживаться! Через город на север! — прозвучало в наушниках радиста головной машины. «Тридцатьчетверки» рванулись по улицам Эльбинга, и гусеницы их гигантскими зажигалками высекли из брусчатки мостовой частые искорки.

Большой затаившийся город тяжело дремал. На площадях и в подъездах горели прикрытые металлическими колпачками электрические фонари. Рассчитывая на нелетную погоду, горожане не желали лишать себя удобства электрического освещения. Двери кабачков и ресторанов поминутно открывались, пропуская неторопливых посетителей. В такие минуты широкие полосы света лучисто ложились на мостовую, освещая на стенах противоположных домов рекламные щиты и афиши с броскими крупными буквами.

Жители, прогуливавшиеся по тротуарам, с восторгом взирали на танковую колонну. Их восхищала и скорость боевых машин и их тяжелая поступь, от которой содрогались массивные каменные строения и звонко пели стекла в переплетах оконных рам. То ли они принимали колонну капитана Дьяченко за курсантов своего танкового училища, возвращающихся с занятий, то ли за подкрепление, присланное немецким командованием в помощь гарнизону, но никто из них пока что не поднимал тревоги. Все было спокойно.

Проскочив несколько мостиков и перекрестков, головная машина резко затормозила при выходе на большую площадь. За ней остановились и другие. На площади людно. Желтые блики от уличных фонарей кругами ложатся на темную брусчатку мостовой, тускло освещая площадь И тротуары.

Через открытый башенный люк своей машины, ставшей теперь в голове колонны, Дьяченко видел группы военных, движущихся в центре и по краям площади. Это под наблюдением унтер–офицеров совершали вечернюю прогулку курсанты Эльбингского танкового училища.

Группа офицеров, остановившись, настороженно рассматривала выдвинувшуюся вперед головную «тридцать четверку». Вдруг один из них стремительно бросился в приоткрытую дверь кинотеатра. Другой побежал на противоположную сторону выходящей на площадь улицы, где маячила фигура часового и зенитная пушка с высоко вздернутым стволом. Третий, обернувшись лицом к центру площади, сложил рупором ладони рук и что‑то громко, отрывисто крикнул. Слов его танкисты не расслышали, но, судя по тому, как ближайшая к танку куча курсантов разбежалась во все стороны, стало ясно, что это был сигнал тревоги. Раздался и потонул в нарастающем шуме пистолетный выстрел. Почуяв недоброе, толпа гражданских, выходивших из подъезда кинотеатра, шарахнулась обратно в подъезд.

Дьяченко понял: колонну опознали, началась тревога. Пока она всколыхнула лишь людей на площади, но через минуту офицер, вбежавший во входную дверь кинотеатра, доложит по телефону дежурному гарнизона, и тогда весь город ощетинится. «Дальше медлить нельзя, нужно ошеломить врага внезапностью и, пользуясь суматохой, проскочить на северную окраину города», — решил капитан.

В наушниках командиров машин прозвучала лаконичная команда: «Делай, как я!»

Захлопнув крышку люка и припав к зеркалам перископа, Дьяченко первым выполняет свой собственный приказ. Танк командира срывается с места и на полном ходу врезается в толпу курсантов и солдат. Остальные машины следуют его примеру. Пулеметные очереди рвут воздух, отдаваясь эхом в тупиках и переулках. Словно боясь опоздать, короткими, но частыми очередями строчат автоматчики десанта, плотно прижавшись к броне за башнями.

Редкие вспышки ответного огня противника мелькают из‑за углов домов, из парадных и переулков. Подняв автомат высоко над собой и тут же уронив его на броню, уткнулся головой в жалюзи один из автоматчиков на машине Дьяченко. Прижал к груди перебитую в локте левую руку автоматчик второй машины. Теплая кровь льется из рукава шинели прямо на надмоторную броню и через жалюзи на двигатели. Но боец не бросает автомата, крепко зажав его в коленях. Ранен заместитель командира батальона по технической части старший техник–лейтенант Сазонов, находившийся на броне машины, которая замыкала колонну.

Скоро на площади не остается никого, кроме советских танкистов, но огонь из укрытий и переулков усиливается. Слева появляется колонна автомашин с пушками.

— Подавить! — приказывает Дьяченко.

— Есть, подавить! — Отвечает Алейников и сейчас же поворачивает свой взвод прямо на автомобили. Две машины взвода в упор бьют по колонне, давят ее гусеницами и разбрасывают в стороны загоревшиеся тягачи. Третья — выстрелом осколочного снаряда накрывает зенитную пушку.

— Не задерживаться! Вперед! — следует команда Дьяченко. — Следить за мной!

Разгоряченный боем механик–водитель Каменев прямо по горящим вражеским машинам выводит свою «тридцатьчетверку» обратно на площадь и с ходу направляет ее на зенитную пушку, устроившуюся в начале боковой улицы. Немецкий расчет торопится, чтобы быстрее опустить длинный хобот ствола для стрельбы по наземным целям. Гитлеровцы не успевают: при виде бешено мчащейся на них стальной громады они разбегаются кто куда, ища укрытия за домами. Удар ленивцем по станине — и пушка, опрокинувшись вверх колесами, отлетает к тротуару.

Город зашумел, как пчелиный улей. Поднялась общая тревога. Всюду затрещали автоматные и пулеметные очереди. Где‑то за большим домом грохнула пушка. Погасли фонари, и узкие, стиснутые серыми каменными домами улицы погрузились во мрак. Только красные ракеты с шумом ввинчивались в темное хмурое небо, да вырывали из темноты силуэты остроконечных черепичных крыш всплески пушечных выстрелов.

Наступил опасный момент. Большой незнакомый город укрылся за темным саваном: поди сориентируйся, что к чему и как выбраться из этого враждебного лабиринта улиц, улочек и переулков. Но Дьяченко и тут не растерялся.

— Включить фары, выходить на основную улицу! — приказал он танкистам. — Сбор у шоссе на северной окраине. Ориентироваться на зеленые ракеты.

На некоторых перекрестках гитлеровцы сумели организовать противотанковую оборону, используя для этого зенитные пушки, которыми город располагал в достаточном количестве. Ведя сосредоточенный огонь, им удавалось иногда расчленять колонну, заставлять отдельные машины повернуть в переулки, чтобы искать обходные пути.

Некоторым пушкам, впрочем, так и не пришлось выстрелить — одни попали под гусеницы, другие, хоть и вели огонь, но, ослепленные светом фар, не могли взять на прицел быстро мчавшиеся машины. Остановить стремительный бег танков на север уже ничто не могло.

На площадях и в узком лабиринте улочек грохотали пушки советских танков. Ведя огонь на ходу, танкисты продвигались к северной окраине города. А он становился все мрачнее и мрачнее, и все меньше признаков жизни можно было обнаружить на его улицах. В эту непроглядную ночь они превратились в сплошные черные ущелья. В одну из них и попал в разгар боя взвод младшего лейтенанта Алейникова. Миновав т–образный перекресток и сбросив с рельсов остановившийся трамвай с прицепом, взвод вскоре оказался в узком тупике. Двух- и трехэтажные кирпичные здания черными видениями встали над машинами, как деревья в дремучем лесу. Где‑то неподалеку за домами гремели выстрелы танковых пушек, оттуда доносился сухой металлический скрежет гусениц. Иногда вслед за выстрелами взлетали зеленые ракеты. Там пробивалась на север основная группа Дьяченко. И Алейникову нужно было спешить туда. Но путь взводу закрыли массивные темные здания с высокой шестигранной башенкой, из которой, полыхая вспышками, бил станковый пулемет. Алейников попытался найти проход, но понял, что в темноте это не удастся — лишь напрасно потратит время. Он принял решение немедленно повернуть назад. В это мгновение в наушниках прозвучал сердитый, немного хриплый голос Дьяченко:

— «Фогат»! «Фогат»! Я «Давка». Куда пропал? Тебя не слышу. Выходи на основ…

Голос командира неожиданно оборвался, послышался треск, писк, затем вообще стихло.

— Все кругом! — распорядился Алейников.

Головной танк развернулся так, что под гусеницами задымила мостовая. Вслед за ним развернулись и другие машины. Машина Алейникова рванулась обратно к перекрестку, на котором догорал опрокинутый трамвай. И только она поравнялась с угловым домом, как оттуда в упор выстрелила по ней пушка. Танк крутанулся и, уткнувшись в каменное здание, остановился. Мотор заглох. «Следующим выстрелом пропорет нас насквозь», — мелькнуло у Алейникова. Но второй выстрел не последовал. Пушка вместе с расчетом угодила под брюхо другой подоспевшей машины, а третья, развернувшись на месте, выбросила из‑под своих гусениц обломки металла и клочья обмундирования. После этого обе машины тоже остановились. Головной танк не получил серьезных повреждений, но механик–водитель старший сержант Каменев был ранен в голову. Его заменил Алейников.