Сердца в броне

Минутный «военный совет» с заместителем по политической части старшим лейтенантом Кононенко и офицерами — и план принят.

— Совершенно правильное решение, хотя и рискованное, — сказал Кононенко, когда они остались с капитаном вдвоем, и Дьяченко заметил, что замполит угадал его сомнения. И он ответил, скорее себе, а не ему:

— Без этого не выполнишь приказа. Но, думаю, каждый риск можно свести к минимуму, если действовать осмотрительно.

— Как именно?

— Мы пошлем вперед разведдозор из лучших экипажей.

— Правильно. Кого предлагаешь?

— Пошлем вперед взвод Алейникова. Горяч, дерзок, но увертлив. И все три экипажа как на подбор — не подведут.

— Верно, там почти все коммунисты и комсомольцы, — немного подумав, сказал Кононенко.

Коммунист младший лейтенант Алейников, красивый, статный парень, внешне моложе своих двадцати восьми лет, танковое училище окончил совсем недавно, но уже успел побывать в нескольких жарких схватках.

Его взвод уже не раз ходил в опасные разведки, и поэтому среди танкистов батальона он получил «нештатное» наименование — «разведвзвод Алейникова».

В помощь Алейникову капитан выделил коммуниста младшего лейтенанта Берегова. Отличный боевой командир, испытанный, смелый, находчивый, но вспыльчивый, как порох.

Дьяченко знал эту черту характера офицера, но прощал ему. Он всегда предпочитал скорее делать дело с людьми такого склада, нежели с тихонями, не имевшими своего мнения.

— Пусть идет, — сказал Дьяченко, — он и радист неплохой, ну и на всякий случай подменит взводного.

— Смотрите, ребята, — напутствовал товарищей Кононенко, — у вас весь экипаж коммунисты, своя можно сказать партячейка в танке. Вот и воюйте, как положено коммунистам. За взвод ты, Андрей, отвечаешь. Командирами второй и третьей машин пойдут коммунисты Семенов и Исаев. Действуйте сообща.

Кивнув в знак согласия, Алейников вскочил на носовой лист брони, устроился у открытого люка механика–водителя и еще раз внимательно огляделся вокруг себя. Берегов, не спеша, поднялся на башню и, опираясь на сильные руки, плавно опустился в люк к рации. Быстро опробовал переговорное устройство, внешнюю связь, мимоходом проверил, хватит ли боеприпасов, убедился, что их достаточно и, высунувшись по пояс из люка, доложил: «Готово».

Три машины одновременно взревели моторами и так же одновременно рванулись с места. Вперед вышел танк Алейникова. За рычагами управления сидел механик–водитель кандидат в партию старший сержант Каменев. Из‑под надвинутого на лоб замасленного танкового шлема искорками светились крупные, по–деловому сосредоточенные глаза. Его коренастая фигура словно слилась с машиной. Жилистые, в ссадинах пальцы хватко зажали рычаги управления.

Каменев — опытный танковый асе. За плечами у него десятки боев, сотни километров форсированных маршей.» Отчаянный и смелый парень, он не раз водил свою машину в лобовую атаку на врага с открытым передним люком. Удивленные товарищи, горячо и искренне любившие его, с упреком спрашивали:

— Зачем со смертью играешь?

— Так гитлеровцам страшнее. Они нам открыто в глаза смотреть боятся. Отворачиваются. Знают, что мы за расплатой пришли. — И улыбался одними только глазами — хитровато и озорно.

Не сбавляя скорости, Каменев свернул с окружной магистрали, за ним — взвод. Пожирая расстояние, гусеницы дробили подмерзший покров рокады. Через несколько минут танки вышли на широкое шоссе, ведущее прямо к городу. Впереди в предвечерней дымке показались островерхие крыши домов, по обочинам дороги беспрерывной белой лентой замелькали покрытые инеем низкорослые фруктовые деревья. Приближался город.

— Навстречу военный обоз, подвод пятьдесят. Доложи об этом комбату по рации, — крикнул Алейников Берегову.

— Таранить и не задерживаться! — прозвучал в наушниках экипажей ответ Дьяченко.

Каменев А. Д.

Хрустнув, скрылась под гусеницами передняя повозка, за ней вторая, третья. Немного сбавив скорость, Каменев легкими поворотами машины стал сбрасывать повозки с полотна дороги, давить их и дробить. Треск повозок, звонкий лязг гусениц, ржание дыбившихся коней и крики разбегавшейся вооруженной охраны обоза — все это не доносилось до ушей танкистов. Да они и не стремились что‑либо услышать: вперед, только вперед. И чем быстрее, тем лучше.

Одна минута — и путь свободен. То, что уцелело от ударов головной машины, добили танки Исаева и Семенова. И снова на предельных скоростях взвод шел к городу.

Машины не успели пройти с километр, как на шоссе показался еще больший обоз. Под усиленной вооруженной охраной он также двигался навстречу танковой группе. Упитанные тяжеловозы, с трудом переставляя мохнатые ноги, натужно тянули донельзя нагруженные фуры, тщательно укрытые брезентами. На этот раз Алейников принял решение сам. Так же, словно сдвинутые нечеловеческой силой, летели в кюветы окованные железом деревянные ящики с боеприпасами, так же опрокидывались вверх колесами крепкие фуры и так же падали, путаясь в постромках, лошади. И снова, как и раньше, завершив свое дело, танки стремительно пошли вперед.

Вдоль шоссе уже бежали опрятные пригородные коттеджи с небольшими садами и палисадниками, когда слева сквозь придорожные посадки мелькнули серебристые сигары самолетов. Они стояли метрах в двухстах от дороги. Заметив их, Алейников подал команду остановиться. Скользнув гусеницами по наледи шоссе, головная «тридцатьчетверка» стала. Взвизгнул мотор поворота башни, и пушка легла на левый борт. Две следовавшие позади машины сделали то же.

Вдоль серой ленты расчищенной от снега взлетной полосы, выстроившись, точно на парад, стояло до 20 «мессеров».

— Гусеницами пройдемся аль осколочными рванем, Паша? — вполголоса спросил Алейников Берегова.

— Гусеницами долго, Андрей, комбат торопит вперед, да и опасно: может быть, они с бомбовым грузом, лучше…

— Осколочными по самолетам! — скомандовал Алейников, не дослушав Берегова.

Одна за другой, выкинув ореольчики пламени, грохнули танковые пушки. Три разрыва раскрывшимися бутонами встали между самолетами. Густой дым и багровое пламя взметнулись высоко в небо. Расшвыривая далеко вокруг горевшие обломки самолетов, разорвались на аэродроме еще три снаряда. Из ближайших домиков стали выбегать и суетиться немецкие солдаты. Одеваясь на ходу, они метались по небольшому полю, не зная, куда спрятаться, и частые строчки пулеметных очередей загнали их в какие‑то низкорослые красноватые строения. Больше там нечего было делать, и танки, оставив позади объятые пламенем и взрывающиеся самолеты, опять двинулись к Эльбингу.

— Какого черта поднимаете шум? Самолеты не ваше дело! Вперед, к городу! — ругался в наушниках Дьяченко, когда ему доложили о случившемся. — Не встревать не в свои дела. Ясно? Ваша цель — город. И точка!

К окраине Эльбинга взвод Алейникова подошел тогда, когда его плотно укутали серые сумерки. На самом полотне дороги у шлагбаума стоял регулировщик, фолькштурмовец. Он что‑то кричал, грозился оружием и не пропускал колонну.

Двое десантников, спрыгнув с брони головной машины, попытались подхватить охранника и посадить его на танк. «Проводником будет, — решил Алейников, — город знает, а в разговоре и без толмача обойдемся. Берегов немного по–ихнему кумекает».

Но старик попался крепкий: ловким движением спортсмена он отбросил от себя не ожидавших такого оборота дела автоматчиков и, отскочив в сторону, приготовился стрелять. Пистолетный выстрел с машины прервал это единоборство.

Все еще находясь под впечатлением стремительного марша, Алейников, наклонившись к люку механика–водителя, крикнул Каменеву:

— Вперед по улице, полный газ!

Головная машина, легко, как тростинку, переломив полосатую жердину шлагбаума, рванулась вперед. За ней последовали остальные. Набирая скорость, взвод Алейникова быстро втягивался в сумрачный город. Здесь его догнали остальные танки Дьяченко.