Элеонора Дузе

все-таки я хоть в чем-нибудь могла вас посмотреть, а то уж очень

обидно сделать понапрасну такой длинный путь... Получаю ответ:

«Попытаюсь сделать, что могу. Узнайте в театре». Я пошла узнавать.

Оказывается, что по ее требованию мне передали по два билета на

каждый спектакль. Вот что значили ее слова: «Напишите мне, и я

постараюсь вам помочь».

В Париже все было необычно с самого начала. Дузе открыла гаст¬

роли пьесой Зудермана «Родина» — тогда эта пьеса была в большой

моде. В этой пьесе героиня, Магда, впервые появляется только во

втором акте. Я прихожу и вижу, что театр почти пустой. Кое-кто

есть, правда, в ложах. Я в ужасе. Первый акт окончен, занавес опу¬

щен. Начинают приходить люди в партер. Дело было летом. Входят

в легких пальто, в шляпах. Сняв пальто, складывают его и вешают

на спинку своего кресла, а шляпу ставят под кресло (мужчины).

Поднимается занавес второго акта. Публика продолжает входить,

Дузе смотрит, замолкает и... уходит со сцены. Занавес опускается

после двух ее первых реплик. Выходит помощник режиссера и объ¬

являет: «Дузе начнет играть, когда уляжется шум и когда вся пуб¬

лика сядет». В публике улыбки, легкий смех, кое-кто уходит. Когда

все утихло, занавес поднялся и спектакль продолжался.

Во всех европейских театрах, как и у нас, есть обычно ход из пуб¬

лики на сцену; когда хотят пройти за кулисы, идут этим путем. Здесь

очень многие шли этим «обычным» путем. «Синьора Дузе никого за

кулисами не принимает»,— говорил человек, стоявший у этой двери.

Поднялся шум, к двери подошел даже сам Эмиль Золя, но и его не

пустили. В публике был почти переполох, но тогда «сам Золя» сказал

громко, обращаясь к публике: «Таковы ее привычки... Что же поде¬

лаешь... Сегодня здесь хозяйка она,— и добавил:—Она права, тре¬

буя, чтобы искусство уважали».

Дузе вышла в Магде с сильно поседевшими волосами. Это фран¬

цузам показалось странным: героиня всегда должна быть молода и

хороша собою, а тут седая... Но на меня и на многих других это произ¬

вело очень сильное впечатление. Ясно, что Магда очень многое пере¬

жила за то время, что не была в родном доме. И еще одна деталь: когда

Магда па сцене вошла в свою старую квартиру, где она двенадцать

лет тому назад пережила свою большую беду, она прежде всего огля¬

дела всю комнату, все стены, как бы ища чего-то: все то же, ни одна

пылинка не тронулась с места (это одна из первых ее реплик). Ясно,

что она что-то отыскивала на стенах и наконец нашла... Это портрет

матери. И ее реплика по этому поводу была проникнута внутренними

слезами. В этот момент публике становится совершенно понятным ее

приезд домой. Ей хотелось посмотреть, как живет ее сестренка, и

вспомнить все, что было пережито здесь, когда еще была жива мать.

И этой детали тоже не было ни у кого из играющих роль Магды. Но

ведь и ремарки такой у автора не было. Это опять чтение подтекста, а

не только текста.

Дузе имела в роли Магды огромный успех. На другой день «Роди¬

на» повторялась. Я опять была в театре. Весь партер был полон, никто

не входил во втором акте в зал, так как уже с первого акта все места

были заняты. И шума не было вовсе. Ее выход был встречен громо¬

выми аплодисментами. А на другое утро в газетах были заметки о том,

что приехавшая артистка «воспитывает» парижскую публику, учит

ее хорошим манерам.

Спектакли шли своим чередом. Я смотрела все подряд столько раз,

сколько они шли. Таким образом, я видела почти весь ее репертуар.

Последний спектакль, на который у меня были билеты,— «Дама с ка¬

мелиями». Я говорю матери: «Послезавтра мы уезжаем, завтра послед¬

ний спектакль». Мать меня спрашивает: «Ну, а о цветах-то ты

подумала?» — «О каких цветах?» — «Как — о каких цветах? Разве ты

можешь уехать, не поднеся ей на прощанье цветов?..» — «Что же де¬

лать? Ведь у меня нет денег. В обрез на отъезд». Ну, мамочка моя

недаром любила театр и актеров. Она сняла с пальца золотое кольцо

и велела мне его заложить, а на эти деньги купить иветов, что я и сде¬

лал а.Рано утром я пошла на рынок, где я как-то видела целые вазы

полевых цветов, я купила там сноп васильков, сноп ромашек и сноп

красных маков. Цветы я послала в театр с запиской: «Я уезжаю. Спа¬

сибо за все. На прощание позволяю себе послать вам эти цветы, кото¬

рые одинаково растут на полях Италии, Франции и далекой России».

И что же из этого вышло... Я ранее обещала рассказать о моей послед¬

ней встрече с Дузе и об исполнении ею роли Маргерит Готье. Вот к

этому я и подошла. Я видела ее в Маргерит несколько раз. Обычно в

третьем акте она, после сцены с отцом Армана, писала ему письмо,

прощаясь с ним и со своей любовью, потом вставала и шла по ком-

пате, прощаясь с нею, и, подходя к дивану, падала на него с рыдани¬

ями. На этот раз Маргерит, приходя с прогулки, приносит с собою

цветы — это был мой сноп ромашек — и начинает ставить их в вазы

по всей комнате. Когда она проходила по комнате, несколько ромашек

упали у нее из рук и остались лежать на полу. И вот после сцены с

отцом Армана она хочет уйти из дома, где она прожила столько счаст¬

ливых дней, она обходит комнату, прощаясь с нею, и ей под ноги попа¬

дают упавшие на пол ромашки. Ромашки и по-итальянски и по-фран¬

цузски называются маргаритками. Она поднимает затоптанный но¬

гами цветочек, глядит на пего и говорит:

— Бедная маргаритка! * — и только после этого с рыданьями

* Игра слов: по-итальяпски mar her ita, mar gar На — эго и цветок маргарит¬

ка и женское имя Маргарита (Маргерита).

падает на диван лицом вниз и вся содрогается от горьких слез... И это

было у нее так потрясающе горько и сильно, что вся публика в театре,

во всем зале, даже в ложах встала и начала бешено аплодировать,

произнося полушепотом-полувслух: «Браво! Браво, Браво!..» Вот что

значит чистое творчество, творчество как оно есть! Вот такая слу¬

чайная мелочь, упавший под ноги цветок, дала ей возможность сделать

такую потрясающую деталь...

В своих воспоминаниях о Дузе одна крупная немецкая актриса,

Ирэна Триш 107, рассказывает о том, как ей после перерыва в пятна¬

дцать лет удалось случайно увидеть Дузе в Америке. Дузе приехала

туда после очень большого перерыва, уже совсем старая. Первый ее

спектакль был «Женщина с моря» Ибсена. Она вышла без грима,

совершенно седая, какой была в жизни... При первом же звуке ее

голоса поднялись потрясающие аплодисменты и крики: «Evviva la

Duse! Brava!» * «И через несколько минут,— пишет Ирэна Триш,—

седина была забыта, и вся духовная красота Дузе встала во всем ее

блеске. Успех был безумный; такого успеха она еще не имела в Аме¬

рике, даже будучи молодой».

...Кончая свои воспоминания о Дузе, я заметила, какую оплош¬

ность я допустила. Рассказывая о Дузе как об актрисе и как о чело¬

веке, я ничего не сказала об одной очень важной и ценной ее черте,

опять-таки сильно отличающей ее от актеров ее времени. Это ее

широкий интерес ко всему па свете. Актеры обычно интересуются

только театром (и главным образом своим!) и даже гордятся этой

узостью интересов. В разговоре они часто подчеркивают: «Я этого не

знаю, я — актер и интересуюсь только театром!»—думая при этом,

что это очень хорошо. Но на самом деле это плохо! Актер должен

интересоваться всем, наблюдать всю жизнь и изображать всех людей

мира, а не только окружающих его в его узком актерском кругу.

Актер, как говорит о нем Гамлет,— «это зеркало и краткая летопись

своего времени» 108.

Дузе интересовалась всем — и наукой, и литературой, и просто