Неман! Неман! Я — Дунай!

* * *

Сосредоточив танковые дивизии, противник 18 августа нанес контрудар из района Ахтырки в восточном и юго-восточном направлениях. Армия вынуждена была временно отказаться от наступательных действий и вела тяжелые оборонительные бои. Сдержав натиск врага, армия вновь перешла в наступление.

Незадолго до начала контрнаступления немцев я находился в расположении 38-й кабельно-шестовой роты, которой командовал старший лейтенант Евгений Петрович Фомин.

^{Е. П. Фомин (фото 1945 г.)}

На окраине небольшого совхозного поселка, в тени ветрозащитной полосы, отдыхали от ратных дел солдаты: кто, устроившись поудобнее, писал письма, кто читал газету, кто затеял небольшую постирушку, а кто просто спал, развалившись в траве, или, закрыв глаза, вспоминал далекий дом… Не часто солдату выпадали такие минуты.

Лето было на исходе, но по-прежнему дули горячие ветры, кружили по дорогам сухую пыль, днями знонко палило солнце, а в тени лесопосадок — и не жарко, и ветер потише. И тут мы увидели трех бойцов, которые, пристроившись на небольшом холмике, жарились на солнцепеке.

— Неужели не надоела жара? — спросил я старшего лейтенанта Фомина, показывая на загоравших.

— Многие никак не прогреются после старорусских болот.

И мне невольно вспомнилась Старая Русса, вернее, леса и болота на подступах к ней, вязкая хлябь дорог. Вспомнились долгие знобкие вечера, и нечаянное тепло ночлега, и густые утренние туманы, когда так не хочется покидать жилье…

А здесь прохлада наступает только с вечерними сумерками, и даже в заметно подлинневшие августовские ночи бойцы не жмутся к теплу уцелевших домов, не ищут ночлега под надежной крышей. Первые же лучи мгновенно растапливают осевшую по низинам легкую дымку тумана, быстро прогревают открытые места, над головой уверенно поднимается слепящее солнце.

Украина! Бойцы-украинцы, вступив на родную землю, целовали ее, а майор Шаповал и не пытался скрывать своих слез… Тяжело сейчас Родиону Ильичу. Совсем недавно он узнал о смерти жены. Мы привыкли здесь встречаться со смертью и, хотя болезненно переживали каждую утрату, видели в этом закономерность войны. Но смерть там, в тылу, казалась нелепостью, больше того — несправедливостью.

Что это на меня нашло? Увидел, как отдыхают люди, и размагнитился. Нервы сдают, что ли…

— Ну, товарищ старший лейтенант, пусть люди отдыхают, а я поехал на КП. Вы тоже отдохните, ведь больше одного-двух дней мы не сможем держать вас в резерве.

— Товарищ полковник, подождите еще полчаса. Повар Смеловский таким обедом грозился накормить… Он до войны работал шефом в ресторане «Поплавок» в Куйбышеве. Прямо, говорит, ресторан на Волге качался…

Но я не мог ждать. Поблагодарив Фомина, выехал на командный пункт армии.

Только приехал на КП, вызвали к телефону. Докладывал старший лейтенант Фомин. В Ахтырке разгорелся сильный бой, не прекращается бомбежка. Ближе к Ахтырке оборону заняли курсы младших лейтенантов. В роте совершенно нет противотанковых средств и автоматов.

Генерал Лукьянченко через минуту уже кричал в трубку:

— Фомин! Фомин! Продержитесь до вечера. Только до вечера! К ночи мы вас сменим. Зарывайтесь в землю. Вы меня слышите, Фомин? Сейчас постараюсь помочь противотанковыми гранатами и автоматами. Зарывайтесь в землю! Противник попытается расширить коридор прорыва. Будьте готовы к отражению танковых атак. Не теряйте связь с курсами младших лейтенантов. Боюсь, левее вас есть некоторый разрыв в обороне. Обстановка еще не совсем ясна, но в глубине прорыва немцы уже выдыхаются… Вот тебе и в резерве! — устало сказал мне Лукьянченко. — Товарищ Агафонов, после боя всех отличившихся представить к наградам. А сейчас любой ценой доставить Фомину противотанковые средства.

Я вызвал майора Гринченко. Выслушав приказ начальника штаба, он только чуть шевельнул усами и пулей вылетел с КП.

Через час старший лейтенант Фомин доложил, что в боевые порядки роты прибыли две машины с противотанковыми гранатами, автоматами, патронами.

В 4 часа дня после очередной бомбежки на позиции роты Фомина из зарослей кукурузы выползли пять фашистских танков. За ними бежали автоматчики с засученными рукавами.

Фомин подпустил немцев метров на двести, потом по его команде рота открыла такой огонь, что гитлеровцы, бросив убитых и раненых, помчались обратно в кукурузу. Танки тоже повернули назад, один из них при развороте наскочил на мину и застыл на месте. Однако опасность еще не прошла. Немцы попытались обойти позиции роты, но натолкнулись на отчаянное сопротивление курсантов и к ночи откатились. На этом участке им так и не удалось расширить коридор прорыва.

С наступлением темноты роту сменили подразделения воздушнодесантной дивизии, а через несколько дней положение было полностью восстановлено. Сдержав натиск врага, армия вновь перешла в наступление…

…Сейчас, задним числом, не так уж трудно проанализировать ту или иную операцию Великой Отечественной войны, заметить допущенные ошибки, найти наилучшие варианты действий. Кое-кому может даже показаться, что не так-то уж трудно и руководить армией, достаточно, дескать, быть вдумчивым человеком и грамотным генералом. Глубоко заблуждаются те, кто мыслит подобным образом. Мне самому привелось убедиться на всю жизнь, что полководческий талант — не только выучка, не только знания, но и нечто большее. Вот это «нечто» было присуще генералу Трофименко.

Во время преследования отходящего противника НП командарма находился на опушке леса неподалеку от Грайворона. А на дороге Грайворон — Ахтырка неожиданно была замечена большая колонна войск. В ходе дневного боя обстановка настолько запуталась, что было неясно: немцы это или наши. Начальник разведки стал убеждать генерала Трофименко, что это наши. Командующий артиллерией уверял, что немцы, и просил разрешения открыть огонь. Разгорелся спор — чьи войска?

Момент был ответственный: не ударишь по колонне — противник отойдет без потерь, ударишь… а вдруг это свои. Выслушав доводы начальника разведки и командующего артиллерией, генерал Трофименко несколько минут нервно ходил по НП, потом резко повернулся к командующему артиллерией и твердо сказал одно только слово:

— Огонь!

Колонну накрыли мощные залпы тяжелых орудий. На дороге Грайворон — Ахтырка остались сотни трупов гитлеровских солдат и офицеров, большое количество автомашин, боевой техники.

Был ли здесь риск? Нет. Генерал Трофименко не пошел бы на такой риск. Упустить врага, в конце концов, простительно, а вот накрыть мощными огневыми залпами свои же войска — равносильно тяжкому преступлению. Тут, видимо, дело заключалось в другом. Командарму потребовалось несколько минут какого-то особого напряжения воли, памяти, знаний, интуиции, расчета, чтобы безошибочно определить, чьи войска могут находиться в данном районе. Я уверен, если бы штаб, располагая только теми сведениями, которые мы имели в тот момент, занялся их анализом, то он, безусловно, пришел бы к выводу, что по дороге движется противник. Но этот вывод уже не имел бы практического значения: мы упустили бы время. Вывод же, сделанный командармом, решил все. Не это ли качество — умение правильно произвести анализ не вообще, а в нужную единицу времени — одно из главных достоинств подлинного полководца!

* * *

Враг не только яростно сопротивлялся на земле. Немецкая авиация старалась дезорганизовать работу тылов нашей наступающей армии, разрушить ее коммуникации, вывести из строя линии связи. Не знали отдыха телеграфно-строительные подразделения, занимавшиеся не только постройкой новых линий, но и ремонтом уже существующих. Ранним утром была основательно повреждена в результате бомбежки постоянная линия к 6-й гвардейской армии. Вызываю майора Шаповала.

— Как дела, майор?

— Хорошего мало, товарищ полковник. Видали, как они, гады, лютуют? Вон в Грайвороне забросали гранатами стариков и детей, укрывшихся в подвале церкви… Волосы шевелятся, как вспомню об этом…