Мемуары

Никогда я не знала человека, обладавшего таким даром слез, как граф Шуазель. Я помню еще, как он был представлен в Царском Селе: при каждом слове, сказанном ему Ее Величеством, его мигающие глаза наполнялись слезами. Сидя напротив Императрицы, он не спускал с нее глаз, но его нужный вид, покорный и почтительный, не мог вполне скрыть хитрость его мелкой души. Несмотря на свой ум, Шуазель не одурачил никого. Даже его живописное путешествие по Греции было только тщеславной мечтой, оскорбляющей памятники того времени, способные разрушить ложь.

Однажды вечером Ее Величество прошла к озеру, села на скамейке, приказала мне сесть рядом с ней и предложила Их Императорским Высочествам покормить лебедей, которые были приучены к этому. Все придворные приняли участие в этой забаве. В это время Государыня говорила мне про моакса, род американской кошки, которую все боялись и которая была очень к ней привязана.

— Представьте себе, — сказала она, — как несправедливо поступили с ним вчера. (Я была больна и не приезжала ко двору.) В то время как мы были у колоннады, этот бедный моакс прыгнул на плечо Великой Княгине и хотел к ней приласкаться. Она оттолкнула его веером, это движение вызвало неумеренное усердие, и бедное животное было позорно изгнано. С тех пор я его не видала.

Едва Ее Величество кончила говорить, как моакс показался сзади нас на спинке скамьи. К несчастью, у меня была такая же шляпа, как накануне у Великой Княгини; он принял меня за нее, но, обнюхав мое лицо, он убедился в своей ошибке, впустил мне когти в верхнюю губу и схватил мою щеку зубами.

Императрица закричала, называя меня по-русски самыми нежными именами; кровь текла у меня из губы, что еще более увеличивало ее испуг. Я умоляла ее ничего не бояться. Одной рукой я схватила морду моего врага, другой взяла его за хвост и отдала его камер-юнкеру, которого Ее Величество позвала мне на помощь.

Она была бесконечно довольна мною, что я не испугалась, сказала мне слишком много лестного за такое небольшое испытание храбрости; она вытерла мне кровь своим платком, повторяя, что ей очень приятно, что у меня нет кривлянья и истерик. Бедного моакса посадили в железную клетку, послали в город в Эрмитаж, и больше его не видали.

Летом случилась довольно оригинальная история. Согласно разрешению Императрицы, данному камергерам, оставаться сколько им угодно в Царском Селе, они забросили свою службу у Великого Князя в Павловске, и вследствие этого Ростопчин, находившийся там, не мог никуда оттуда уехать. Выведенный из терпения этой особой ссылкой, он решился написать циркулярное письмо, довольно колкое, в форме вызова на дуэль всем своим коллегам. Это письмо было составлено так, чтобы осмеять каждого, разбирая подробно мотивы его небрежности. Все эти господа обиделись и пожелали драться с Ростопчиным, который принял вызов и попросил моего мужа быть секундантом. Князь Михаил Голицын и граф Шувалов¹³⁾ должны были драться первыми. Назначили свидание, но они оказались настолько рассудительными, что муж воспользовался их мирным настроением и окончил дело полюбовно. Постарались также успокоить князя Барятинского¹⁴⁾, брата графини Толстой.

Эта история дошла до Государыни, и она, желая дать пример, сослала Ростопчина в свое имение с женой. Он несколько месяцев перед этим женился на второй племяннице м-ль Протасовой. Это изгнание очень огорчило Великого Князя Александра и Великую Княгиню Елизавету, которые его очень любили. Мы все были страшно печальны. Государыня провела вечер внутри колоннады; она наблюдала наши вытянувшиеся лица и сказала графу Строганову, находившемуся около нее:

— Можно подумать, что Ростопчин потерян для жизни.

Она послала князя Барятинского к Суворову в Варшаву, так как война еще продолжалась; он возвратился после конца кампании, когда последовал мир. Ростопчин был возвращен через несколько месяцев. Эта ссылка доставила ему милость Великого Князя Павла, который считал его человеком, пострадавшим за него.

В этом году летом была особенно прекрасная погода. Но все-таки приближался момент отъезда из Царского Села, и я думала об этом с сожалением. Уже было десятое августа, и ночи, хотя и немного темные, были покойны и теплы. Великая Княгиня предложила мне сделать прогулку после вечера у Императрицы. Я согласилась при условии, что Великий Князь и мой муж также будут участвовать в ней. Мы условились, что я с мужем буду дожидаться их в большой средней аллее, наиболее тенистой, и что, переменив платье, она придет к нам с Великим Князем.

Она пришла через четверть часа с ним под руку. На ней был редингот из голубого кашемира и черная касторовая шляпа. Мы сели вдвоем на скамейке, а Великий Князь с мужем пошли до конца аллеи. Окружившая нас тишина делала еще более чувствительной неопределенность ночного воздуха. Несмотря на отсутствие ветра, в природе чувствуется какое-то дрожание, точно она прислушивается к нашим удовольствиям и печалям.

Мы хранили молчание, свидетельствующее о доверии, которое с такою прелестью и готовностью дарит дружба. Ищут друг друга, желают быть вместе, молчат и удовлетворены: это главное чувство жизни сердца, и, несмотря на его горячность, нежность может его успокоить.

Великая Княгиня прервала молчание, чтобы живо выразить мне все, что происходило в ней. Казалось, ей не хватало слов. Вдруг поднялся ветер, нагнувший ветки над нашими головами. Она воскликнула:

— Mon Dieu, je vous rerinercie! Природа согласна со мной.

Я взяла ее за руку и предложила ей идти навстречу возвращавшемуся Великому Князю. Он предложил нам пойти подождать его в круглую.беседку близ поля с розами, а сам он хотел отправиться с мужем к развалинам*, посмотреть, нет ли там воров. Великая Княгиня была очень рада опять остаться со мной вдвоем. Мы вошли в эту беседку, открытую со всех сторон — купол поддерживается колоннами, — и сели на скамейку. Великая Княгиня прислонилась ко мне-и продолжала свой рассказ. Моя душа с жадностью воспринимала каждое слово, выходившее из ее уст. Что за исследование — знакомиться с чистой и нетронутой душой, способной к принятию прекрасных и глу боких впечатлений! -

____________________________

* Здание с башней в конце сада. Примеч. авт.

___________________________

Никогда я не замечала в Великой Княгине ни мелочности идей, ни обыкновенных чувств, более или менее составляющих жизненный роман, известный всем и который можно предугадать заранее. Если бы ее душа и сердце могли бы излиться на груди того, кто должен был бы ее понимать, сколько добродетелей и чудных качеств стало бы известно, даже ранее ее печалей и екорбей. Но никогда не понятая, не признанная, всегда отталкиваемая, она была предназначена к самым жестоким жертвам, обладая благородной душой, самым чувствительным сердцем и самым живым возвышенным воображением.