Мемуары

Приехала депутация поляков для представления Государыне. Все мы дожидались Императрицу в салоне. Насмешливый и враждебный вид этих господ меня очень забавлял. Государыня вошла в комнату; мгновенное движение выпрямило их всех. У нее был величественно-снисходительный вид, вызвавший у них глубокий поклон. Она сделала два шага, ей представили этих господ, и каждый из них становился на одно колено, чтобы поцеловать у нее руку. В эту минуту у всех у них на лицах было выражение покорности. Императрица заговорила с ними... Через четверть часа она удалилась, сделав свой обыкновенный медленный реверанс, который невольно заставлял наклонить голову каждого из присутствующих. Поляки были вне себя от восторга, они уходили бегом и громко говорили:

— Нет, это не женщина — это сирена, это волшебница; ей нельзя сопротивляться.

Когда двор перебрался в Таврический дворец, я бывала там каждый день. Я часто обедала у Их Императорских Высочеств в небольшом кружке: Великий Князь, Великая Княгиня, мой муж и я. В шесть часов мы отправлялись к Императрице, где также присутствовало общество, которое раньше собиралось у круглого стола в Царском Селе. Иногда бывали концерты. Оркестр состоял из лучших придворных музыкантов, некоторых любителей> и между ними Зубов. Великая Княгиня и я — мы были первыми певицами. У нее был нежный красивый голос, и ее слушали с восторгом. Мы пели с ней вместе дуэты, так как в наших голосах было много схожего.

Однажды вечером после исполнения симфонии Зубов подошел ко мне и опять предложил мне спеть тот знаменитый романс, от которого я тогда отказалась. Я сидела за стулом Императрицы. Великая Княгиня, находясь рядом со мной, слышала эту просьбу и смутилась; она не смела поднять на меня глаз, и Великий Князь тоже волновался. Я встала и пошла за Зубовым к клавесину. Он хотел мне аккомпанировать на скрипке. Я спела первый куплет, в котором ничего не было, и остановилась.

— Как, уже, но это очень мало, графиня.

Я снова начала первый куплет; он просил меня спеть второй, но я отказалась, говоря, что мы задерживаем концерт из-за очень плохого романса, и пошла от клавесина на свое место. Когда я проходила мимо Императрицы, она сказала мне:

— Что это такое за иеремиада?

— Да, действительно, Ваше Величество, это самая скучная ария, какую я когда-либо слышала.

И я села на место. Взгляды Великой Княгини выражали удовольствие, и я была более чем счастлива видеть, что она довольна. Концерт кончился, и я собиралась уходить, но в тот момент, когда я надевала плащ, подошел Великий Князь и заставил меня пробежать с ним до кабинета Великой Княгини; там он встал на колени передо мной и самым живым образом выразил мне удовольствие, которое ему доставил мой поступок.

Я позволю себе рассказать настоящий фарс, который я~устроила в это время. Существовал некий Копь-ев, умный человек, но большой негодяй, игравший роль прихлебателя у знатных. Он заходил иногда к моей свекрови и вертелся в передней у Зубова. Однажды, посетив нас, он сказал, что видел, как Великая Княгиня, стоя у окна, разговаривала с Шуваловой, и что он долго смотрел на них из помещения Зубо,ва, находившегося напротив, и что сам Зубов тоже не спускал с них глаз. Он прибавил, что это устраивает графиня Шувалова, чтобы доставить возможность своему протеже видеть Великую Княгиню. Эти подробности показались мне оскорбительными и очень не понравились. На следующий день Великая Княгиня написала мне, чтобы я пришла к ней к одиннадцати часам, желая прорепетировать дуэт, который мы должны были петь на следующем концерте. Я отправилась туда. Сарти нам аккомпанировал...

Сарти ушел. Я спросила Великую Княгиню, правда ли, что графиня Шувалова подводила ее к окну, чтобы разговаривать. Она мне.ответила, что это правда, но что с тех пор, как она увидала Зубова, смотревшего на нее, она больше не останавливалась у окна.

Я попросила у нее позволения сделать все, что мне придет в голову, она согласилась, и я предложила ей сесть в глубине комнаты, чтобы видеть спектакль, который я ей устрою. Я пошла сначала за булавками в ее уборную, а возвратясь, подошла к окну и увидала напротив Зубова с зрительной трубой, направленной на нас. Я раскланялась с ним, он ответил мне глубоким поклоном. Я посмотрела на него с минуту, потом отвернулась, как будто я с кем-нибудь разговаривала. Затем я встала на стул и стала скалывать вместе занавеси, оставив отверстие, в которое я просунула голову и поклонилась ему еще раз. Он быстро отошел от своего окна, а мне больше ничего не было нужно, и я слезла со стула. Великая Княгиня смеялась от всей души.

Перед обедом я хотела уйти, но она не отпустила меня и оставила на весь день. К вечеру послали за графиней Толстой, и мы весело провели время вшестером, три мужа и три жены.

Спустя несколько недель двор возвратился в Зимний дворец. Великий Князь прохворал пятьдесят два дня. Каждое утро я получала записку от Великой Княгини с приказанием приехать к ней. Графиня Толстая тоже была приглашена, но она не всегда приезжала. Лучшие музыканты с Дьецом во главе исполняли симфонии Гайдна и Моцарта. Великий Князь тоже играл на скрипке. Мы слушали эту прекрасную музыку из соседней комнаты, где почти всегда мы были только вдвоем. На нашем разговоре часто отражалась гармония, которая так хорошо подходит к словам души.

Музыка обладает волшебной властью над нашими способностями: она возбуждает память, дающую нам воспоминания; все окружающее исчезает перед нашими глазами; раскрываются могилы, встают мертвые, возвращаются отсутствующие, ощущения завладевают нами; в это время наслаждаешься, страдаешь, сожалеешь и чувствуешь сильнее. Одно время в моей жизни, тяжелое для меня время, я избегала клавесина. Невольно я играла те места, которые напоминали мне прошлое. Я справлялась с собой, но не могла справиться с воспоминаниями. Если бы это чувство было любовью, оно бы кончилось победой или отвращением, но это было справедливое непреодолимое чувство, которое не ослабевало от страданий и больше не могло обратиться к сердцу, вызвавшему его.

Когда Великий Князь поправился, вечера прекратились. Великая Княгиня сожалела об этих тихих и интересных вечерах, так же как и я. После ужина я шла с Великой Княгиней в уборную. Иногда мы разговаривали.

Великий Князь оставался в соседней комнате вместе с моим мужем, которого он очень любил. Они разговаривали и иногда спорили о либеральных идеях, которые Лагарп⁵⁾, один из его воспитателей, старался внушить ему. Но наступал момент расставания; Великий Князь направлялся с мужем в свою комнату, где он делал ночной туалет; Великая Княгиня тоже начинала раздеваться; я помогала ей, распускала ее волосы, заплетала в косу. Г-жа Геслер, ее камер-фрау, раздевала ее, потом она шла в свою спальню, чтобы лечь в постель, и звала меня проститься. Я становилась на колени около постели, целовала у ней руку и уходила.