Адмирал Д. Н. Сенявин

Эмиссары Наполеона вели энергичную деятельность, завязывая различные связи на Балканском полуострове. Они расточали обещания грекам и их смертельному врагу Али-паше янинскому, сербам и усмирителям их освободительного движения.

В январе 1806 года из Парижа в Константинополь был послан специальный посланник, чтобы привлечь турок на сторону Франции и восстановить их против России. И, несмотря на упорное противодействие русской дипломатии, французам удалось в конце января добиться признания Портой императорского титула Наполеона. В то же время турки начали сосредоточивать войска в Молдавии и отдали приказы об укреплении Бендер, Хотина и Измаила ^,. Таким образом, новая про-французская ориентация Порты приобрела явственные очертания.

Англичане не понесли потерь в ходе кампании

1805 года. И все же их решимость к борьбе оказалась надломленной после Аустерлицкого сражения. Самый упорный английский враг Наполеона — премьер-министр Вилиям Питт-младший — умер в январе 1806 года, и современники уверяли, что он был убит Аустерлицем. «Сверните-ка эту карту Европы, — говорил Питт незадолго до своей смерти, — она не понадобится больше в течение десяти лет». А преемник Питта Фокс заявил, что придется так же долго ждать конца владычества Наполеона, как долго пришлось ждать падения Римской империи². С момента прихода Фокса к власти, в феврале

1806 года, Англия искала мира с Францией.

Таким образом, политические позиции Франции значительно усилились в Европе, а коалиция ее противников трещала по всем швам. Это создавало серьезные затруднения и непосредственную опасность для России, являвшейся основной силой антифранцузской коалиции.

Политика, которую проводило правительство Александра I после кампании 1805 года, отличалась от политики, проводившейся правительством Павла после кампании 1798—1799 гг. Александр не порывал отношений с обманувшими его надежды союзниками. Наоборот, он направлял усилия русской дипломатии на возрождение антифранцузской коалиции. Главного врага царь и его министры видели в наполеоновской Франции, а главной задачей русской внешней политики считали дипломатическую и военную подготовку к будущей борьбе с французской агрессией.

Но всякий раз, когда нужно было решать конкретные дипломатические и военные задачи, связанные с этой подготовкой, у царя и его министров возникали разногласия и колебания. Позиции держав представлялись, по словам Чарторижского, «неясными и загадочными». Русские вооруженные силы были разбросаны по Европе, а армия, вернувшаяся в январе 1806 года из Австрии, потеряла в боях и оставила в австрийских госпиталях около 34 000 человек⁸. Между тем французская армия стояла в Австрии и могла быть без всяких помех придвинута к русским границам.

Как при этих обстоятельствах готовиться к отпору французской агрессии, не подвергая себя в то же время риску преждевременного столкновения с Францией? Какие дипломатические шаги следует предпринять, чтобы склонить на свою сторону правительства Пруссии, Австрии, Англии, Турции? Вступать ли в мирные переговоры с Францией, чтобы выиграть передышку для подготовки к новой войне, или воздержаться от таких переговоров, чтобы не уронить свой престиж и не подорвать у австрийцев, пруссаков и англичан веру в боевую решимость России? Как быть с русскими вооруженными силами заграницей и какие военные меры осуществить, чтобы укрепить свои стратегические позиции и безопасность своих границ? По этим и по многим другим важным вопросам не было единого мнения у царских министров и ясных устойчивых взглядов у самого Александра. Современники говорят о крайней нервозности и нерешительности царя. Он был раздражен своими советниками и старался свалить на них всю ответственность за аустерлицкую неудачу. Он не доверял никому и всем хотел руководить сам. И в то же время он не знал на что решиться.

24 ноября 1805 года, то есть через четыре дня после Аустерлица, царь приказал вернуть с Средиземноморского театра-в Россию большую часть находившихся там войск, оставив па Корфу лишь незначительные силы. А 14 декабря Александр подписал приказ о возвращении в черноморские порты всех находившихся в Средиземном море русских военных кораблей и транспортов ⁴.

Чем же объясняется такой отказ от завоеваний 1798— 1800 гг.? Чтобы ответить на этот вопрос, следует вспомнить, что после Аустерлица, и особенно до получения известий о содержании Пресбургского мира, в Петербурге боялись, что Наполеон двинет свои войска из Австрии на западные русские границы, поднимет восстание в Польше и натравит на Россию Порту. Угроза возобновления воины на рубежах Российской империи или даже в ее пределах представлялась, конечно, гораздо более серьезной, чем французская угроза Албании, Греции или Республике семи островов. Когда речь шла о возможности военных действий в Польше и на Днестре, военные задачи па Средиземном море отступали на задний план.

Но уже в начале 1806 года царское правительство признает ошибкой отзыв сухопутных сил с Ионических островов. Согласно рескрипту от 3 февраля эти силы приказано было оставить на Корфу и других островах Ионической республики, «чтобы насколько возможно препятствовать осуществлению французских расчетов на Оттоманскую империю» ⁵.

Если бы царь был хоть сколько-нибудь последователен, он должен был бы одновременно с отменой приказа о возвращении сухопутных сил отменить и приказ о возвращении эскадры Сенявииа. Ведь без флота нечего было думать о переброске войск с острова Корфу для действий против французов на континенте. Без флота нельзя было даже обеспечить бесперебойное снабжение сухопутных войск на самом острове Корфу. Это было ясно даже младенцу. Однако царь отказался отменить свой приказ о возвращении эскадры Сенявииа.

Говоря о царских приказах, посланных к Корфу после аустерлицкого поражения, следует учитывать, что доставка их отнимала по месяцу — два, а при неблагоприятной военно-политической обстановке в Северной Адриатике —даже несколько месяцев. И когда Сенявин, с нетерпением ожидавший новых инструкций, соответствующих изменившейся обстановке, прибыл к Ионическим островам, он застал там только приказ от 24 ноября о возвращении сухопутных войск в Россию. Последующие приказы и депеши, отправленные из Петербуга, все еще лежали в сумках фельдъегерей.

В момент отправки Сенявииа из Кронштадта царь поставил перед ним широкие задачи борьбы с французами на Балканском полуострове и на Средиземном море. Приказом же от 24 ноября на Корфу велено было оставить лишь такое количество сухопутных войск, которое необходимо было для защиты одного этого острова. Отсюда, естественно, было сделать вывод об отсутствии у царя намерений использовать русские вооруженные силы Средиземноморского театра для каких-либо действий на Балканах и вообще на континенте.

Придя к этому логическому выводу, командующий, лишенный собственной инициативы, ограничился бы, очевидно, выполнением чисто оборонительных задач до получения точных инструкций из Петербурга. Но Дмитрий Николаевич Сенявин не относился к категории начальников, боящихся принимать самостоятельные решения. Он не пожелал воспользоваться правом на пассивность, которое ему фактически давал царский приказ от 24 ноября, и решил самостоятельно принять меры, которые, по его убеждению, соответствовали изменившейся обстановке.

Переданные Наполеону территории были разделены на несколько обособленных частей. Истрия была отделена от Северной Далмации австрийскими владениями, а между Северной Далмацией и Которской областью лежала самостоятельная Рагузинская республика и две узкие полоски турецких владений.

Передача Истрии, Далмации и Которской области наполеоновским войскам, по условиям Пресбургского трактата, должна была завершиться к 30 января. На деле же она сильно затянулась. Французы не отважились пуститься в Далмацию и в Котор морским путем, так как боялись русского флота. А продвижение вдоль -побережья было делом нелегким: горные дороги не отличались удобством, и по пути трудно было кормиться за счет местных ресурсов. Кроме того, французского командующего — ге-