История изнутри. Мемуары британского агента.

Огни заблистали. Девушка убежала со сцены, и под громкие аплодисменты оркестр загремел «Марсельезу»; мужчины целовались, женщины улыбались и плакали в одно и то же время. Затем, когда оркестр прервал музы ку, произошло чудо. С галерей послышался топот мар ширующих ног и 400 французских резервистов дружно подхватили припев. На следующий день они отправля лись на французский фронт и пели «Марсельезу» со всей страстностью латинского темперамента. Картина полу чалась эпическая. Это был последний случай, когда Рос сия чувствовала полную уверенность в исходе войны.

Взятие Львова затушевало страшное поражение под Танненбергом. Но Танненберг должен был повториться, и если русские могли держаться против австрийцев почти до самого конца, то уже тогда было ясно, что они не могут устоять против немцев. Фактически 1аш*еноерг был прелюдией русской революции. Он был для Ленина

тых купцов соперничали друг с другом в пожертвования, на госпитали. В государственных театрах давались тор жественные спектакли в пользу Красного Креста. Был как бы пир национального чувства. Каждую ночь в опере и балете оркестр императорских театров играл нацио нальные гимны России, Англии, Франции и Бельгии выслушивавшиеся стоя, в порыве экзальтированного ца. триотизма. Затем, особенно когда число союзных гимнов приняло размеры крикетного счета, порыв рассеялся и толстопузые москвичи стали вслух брюзжать по поводу того, что приходилось стоять около часу. Но в эти вели кие недели 1914 года русскому патриотизму было чем питаться. В самом деле, война началась выступлением русских войск, при опубликовании сообщении о продви жении русских войск Москва во все горло выражала свою радость. Если в тот момент и были пессимисты, они не возвышали свой голос.

Революция не казалась даже отдаленной возмо жностью, ибо с первого дня войны каждый либерально настроенный русский надеялся, что победа принесет с собой конституционные реформы.

Правда, в С.Петербурге крупные русские успехи вы звали скрытые насмешки по поводу неудач франко британских операций. В гостиных шептались о трусости англичан, а германофилы острили о решении Англии сражаться до последней капли русской крови. В Москве, i однако, клеветников не сльшшо было, радость по поводу | русских побед умерялась сочувствием Франции и Англии. В самом деле, что касается России, то сердцем Антан ты была Москва. Всякий раз, когда Бейли или я появля лись в публичном месте, мы были предметом оваций. В «Летучей мыши» Никита Балиев выходил на авансцену и, указав на нас, говорил: «Сегодня вечером среди нас на ходятся представители нашего союзника Англии». Ор кестр играл английский гимн, и вся публика вставала и аплодировала. Мы делали вид, что нам неприятно это необычайное внимание, клялись друг другу, что больше не пойдем, но приходили так часто, как позволяла скром ность. Нет границ тщеславию даже великих людей, а Бейли и я были лишь двумя совершенно обычными смертными.

10 сентября мы прибыли в парадной форме на тор жественный спектакль по случаю взятия Львова. Я при шел с грустью в сердце. Германские силы были на Марне,

и судьбы Парижа были брошены на весы. Мои 6г*тк. были во Франции, а я принимал здесь участиГв ес^?* нии русской победы. В театре офице^иТмуид^^ ставляли блестящую рамку для Драгоценностей V дгХ гик нарядов женщин. Шел «Орленок» Ростана в русски, переводе. Бейли и я сидели в ложе около сценымгоямо против ложи, занятой французским генеральным kohcv лом. Во время первого акта французского консула вызва ли из ложи. Он отсутствовал некоторое время. Вернулся видимо, взволнованным. Занавес опустился, но свет не зажигался. В одно мгновение атмосфера стала напряжен ной. Русские одержали новую победу. Они взяли 100000 пленных. Они взяли Перемышль. В темной зале не истовствовали слухи. Затем зажглись огни рампы, музы канты заняли свои места, и молодая 18летняя девушка, дочь председателя Французской торговой палаты, вышла на сцену. В своем белом платье, с лицом, свободным от всякой косметики, золотоволосая, она очень напоминала архангела Гавриила. В дрожащих руках она держала листок бумаги. Присутствующие замерли в выжидатель ном молчании. Затем, трепеща от волнения, девушка начала говорить: «Следующая официальная телеграмма только что получена из французской Главной квартиры». Она остановилась, как будто язык ее прилип к горлу. Слезы покатились по ее лицу. Затем, резко повышая голос, она прочла сообщение: «Счастлив объявить Вам о победе по всему фронту. Жоффр».

Огни заблистали. Девушка убежала со сцены, и под громкие аплодисменты оркестр загремел «Марсельезу»; мужчины целовались, женщины улыбались и плакали в одно и то же время. Затем, когда оркестр прервал музы ку, произошло чудо. С галерей послышался топот мар ширующих ног и 400 французских резервистов дружно подхватили припев. На следующий день они отправля лись на французский фронт и пели «Марсельезу» со всей страстностью латинского темперамента. Картина полу чалась эпическая. Это был последний случай, когда Рос сия чувствовала полную уверенность в исходе воины.

Взятие Львова затушевало страшное поражение под Танненбергом. Но Танненберг должен был повториться и если русские могли держаться против австрийцев> почти до самого конца, то уже тогда было ясно, что они не могут устоять против немцев. Фактически т^ен6ерг был прелюдией русской революции. Он был для Ленина

вестником надежды. За него ухватилась тайная аРМИя агитаторов на заводах и в деревнях; гибель головкй nvccKoro командования внесла колебания в боевой дух народа, который по своей природе и вследствие сурово стирусского климата всегда был неспособен к какому, либо длительному усилию.

Разумеется, переход от оптимизма к пессимизму со вершился не сразу, и, хотя на русском фронте не было такой неподвижности, как на французском, все же были длительные периоды монотонной бездеятельности.

Упадок духа фактически был постепенным, и, когда выяснилось, что война стала затяжной, жизнь стабилизи ровалась. В Москве, которая была далека от линии фрон та, буржуазия не унывала. Правда, было мало попыток к экономии и пожертвованиям. Не было движения общест венного мнения против рвачей, а «окопавшиеся» могли найти приют в организациях Красного Креста без опас ности прослыть трусами. Театры и места развлечения процветали, как в мирное время, и в то время как проле тариат и крестьянство были лишены водки, подобные ограничения не были наложены на имущие классы. Для пополнения их частных запасов вина требовалось разре шение, но, так как жизнь вздорожала, а русские чиновни ки получали маленькое жалованье, разрешение было лег ко получить. В ресторанах разница была в том, что спиртные напитки наливали из чайника, а не из бутылки. Когда же контроль стал менее строгим, исчезла и необхо димость в чайниках.

С другой стороны, огромное и исключительно важное дело обеспечения армии нужной сетью госпиталей и заво дов проводилось так называемыми общественными орга низациями, представленными Союзом городов и Сою зом земств. Без этой помощи русская военная машина оказалась бы испорченной гораздо раньше, чем это име ло место. Но вместо стимулирования этого патриотиче ского усилия и поощрения общественных организаций во всех областях их деятельности, русское правительство делало все возможное, чтобы препятствовать и понижать их активность. Нужно сказать, что общественные органи зации обладали политическим честолюбием, были на строены либерально и явились поэтому угрозой самодер жавию. Вероятно, и Союз городов, и Союз земств контролировались либералами, на которых С.Петербург смотрел с большим недоверием. К тому же их главной

квартирой была Москва, которая никогда не пользой лась расположением императора. га"

Но как бы то ни было, в начале войны их энтузиазм был еданодушным, а политические домогательства ко торые появились впоследствии, были прямым результа том политики постоянных булавочных уколов. Трагедией России было то, что царь находился под влиянием жен щины, которая была во власти одного стремления — передать самодержавие непоколебленным своему сыну, и никогда не оказывала доверия общественным организа циям. Тот факт, что Москва постепенно оказалась вовле ченной во внутреннюю политическую борьбу сильнее, чем в войну, был следствием преимущественно этой фа тальной тупости царя. И хотя его лояльность по отноше нию к союзникам осталась незапятнанной до конца, несо стоятельное стремление ограничить лояльность своего собственного народа стоило ему впоследствии трона.