История изнутри. Мемуары британского агента.

В Киеве у меня не было приключений: однако об этой неделе у меня осталось более живое воспоминание, чем о какомлибо другом эпизоде за время войны. Может быть, благодаря чарам солнечного света, контрасту с напряженностью моей московской жизни, пребывание в Киеве оставило во мне столь яркое воспоминание. Разу меется, продолжительное возбуждение может стать та ким же монотонным, как самое спокойное прозябание, и в последующие три года только самые яркие моменты оставались в моей памяти. s.

Погода изменилась, и дождь лил как из ведра, когда я уезжал из Киева. Вокзал был унылой пустыней, я посмо

трел назад через железнодорожный мост и был благо™ рея городу, который блистал своими самы*Гве£пым« красками специально для меня. Однако мне былТтя^ от мысли, что я покидаю юг, солнечный свет и улыбаю щнхся, веселых украинцев для холодного и жестоко™ севера. Я был несправедлив к Москве и великороссам После переворота Киев стал центром самых крайних жестокостей революции, а украинцы выполнителями наиболее грубых жестокостей.

На обратном пути я имел незначительное приключе ние, которым обязан беспечности русских или их равно душию к принятым на западе условностям. Со мной в купе ехала дама. Она была очаровательна и в течение первого же часа рассказала мне всю свою жизнь. Она была известной певицей и, собрав значительное состоя ние, вышла замуж за гвардейского офицера. После шести лет супружеской жизни, он выстрелил в нее в припадке ревности. Пуля попала ей в шею. После этого она лиши лась возможности петь. В ее обществе часы шли незамет но, и было поздно, когда я лег спать. Ничего романтиче ского, однако, в нашей поездке не было. Хотя она прекрас но выглядела для своего возраста, ей было уже за шестьдесят.

Вскоре после моего возвращения в Москву Бейли уехал в Англию в отпуск по болезни, и в возрасте 27 лет я вступил в должность, которая вскоре приобрела значение одного из самых важных заграничных постов.

Его отъезд меня не обрадовал и не огорчил. Я зам нял его и раньше, когда он отлучался для инспекторси поездок. Я думал, что он вернется обратно примерн через месяц. В его отсутствие дела шли как всегда.

События, однако, должны были продлить время моей ответственной работы. Я вернулся из Киева в Москву, полную слухов и разочарований. Дела на германском фронте шли плохо. Русское наступление на австрийцев было сломлено. Недавно начались мощные контратаки, и беженцы стали стекаться в города, до крайности перепол няя их. От моих знакомых (социалистов) я получилтре вожные донесения относительно недовольства и беспо рядков в деревнях среди призывников. Раненые не желали возвращаться обратно. Крестьяне возмущались тем, что их сыновей отрывали от полей. Мои друзья — англичане в провинциальных текстильных предприятиях все более и более беспокоились по поводу социалистической

юз

агитации среди рабочих. Она была в такой же мере направлена против войны, как и против правительства. В Москве произошел голодный бунт, и помощник градона чальника был избит. Сандецкий, командующий москов ским военным округом, суровый старый патриот, ненави девший немцев, был снят со своей должности и на его место был назначен генералгубернатором князь Юсупов, отец молодого князя, впоследствии принимавшего уча стие в убийстве Распутина. Единственной причиной увольнения Сандецкого был, по слухам, его излишний патриотизм. Императрица, которая была неутомима в своих попечениях о раненых, дарила русским солдатам иконы, а австрийским и германским пленным деньги. Не знаю, насколько это верно, но мне передавали, что Сан децкий протестовал в высших сферах против поблажек военнопленным и впал в немилость. Атмосфера стала нездоровой. Уверенность в русском оружии уступила ме сто уверенности в непобедимости немцев, и в различных слоях московского населения стала проявляться резкая злоба против германофильской политики, приписывав шейся русскому правительству. Пресловутый русский «паровой каток», выдуманный англичанами (кстати ска зать, одно из самых неудачных сравнений) испортился.

Ясно, положение требовало действия, и я поставил перед собой и выполнил две задачи, над которыми я работал еще до отъезда Бейли. Одна состояла в длинном докладе о беспорядках на фабриках, с изложением из первоисточника целей социалистов. Вторая — политиче ский доклад о положении в Москве. Он был выдержан в пессимистическом тоне и указывал на возможность серь езных волнений в ближайшем будущем. Затем с некото рым страхом я послал их послу. Я получил личное благодарственное письмо с просьбой, чтобы политиче ские доклады превратились в регулярную часть моей работы.

Мои предсказания о беспорядках получили полное подтверждение в ближайшие две недели. 10 июня боль шой антигерманский бунт вспыхнул в Москве, и в течение четырех дней город был во власти толпы. Каждый мага зин, каждая фабрика, каждый частный дом, принадлежа щий немцу или лицу, имеющему германскую фамилию, были разграблены и опустошены. Загородный дом Кноп па, крупного русскогерманского миллионера, который больше всех содействовал созданию в России хлопчато

бумажной промышленности, импортируя англнйсг» шины и привлекая английских директоров, былсо™ до основания. Толпа, обезумевшая от вина, «оторое^

раздобыла при разгроме винных магазинов, np£^n^ жавших лицам, имевшим германские фамилии, немала пошады. Я получил сведения, что среди жертв были и русские подданные, а в некоторых случаях лица, которые несмотря на немецкие фамилии не знали ни слова по немецки. На фабрике Цинделя, в наихудшем промышлен ном районе, директор, говоривший понемецки, стрелял в толпу и был убит на месте. Я вышел на улицу, чтобы видеть бунт своими глазами. В течение первых 24 часов полиция не могла или не желала чтолибо предприни мать. Пожары возникли во многих частях города, и, если бы был ветер, мог бы повториться пожар 1812 года. Я остановился на Кузнецком Мосту и стал наблюдать, как хулиганы грабили самый большой московский магазин роялей. Бехштейны, Блютнеры, большие и маленькие рояли, пианино летели одно за другим из различных этажей на землю, где огромный костер довершал разру шение. Треск падающих деревянных предметов, свирепые языки пламени и хриплый вой толпы сливались в оглу шительный грохот, который прекратился не сразу даже после того, как вызвали войска.

На третий день, после непродолжительной стрельбы, власти оказались в состоянии восстановить порядок. Не впервые после 1905 года толпа почувствовала свою силу* Она вошла во вкус.

Во время бунта погибло много имущества, прина жавшего английским подданным; я тогда же немедле! отправился к полицмейстеру и князю Юсупову, генерал1 губернатору, дабы заявить сирициальный протест. Я на шел несчастного полицмейстера в полной прострации. Он понимал, что его будут считать ответственным, как оно в самом деле и было. Он был смещен в 24 часа. Князь Юсупов, один из самых богатых помещиков России, был в ином положении. Он был в резкой оппозиции тому, что он называл германофильской «квашней» в С.Петербурге, и он был склонен считать, что бунт окажет хорошее действие на пассивное правительство.

Вскоре после этого князь Юсупов ушел в отпуск и не вернулся на свой пост. Интересно объяснение его уволь нения, или, как он сам говорил, его отказа вернуться После бунта он пригласил к обеду генерала Климовича,

нового полицмейстера, и графа Муравьева, губернатора Московской губернии. Через два дня Джунковский, това рищ мюшетра внутренних дел и глава тайной полиции, вызвал Муравьева по телефону из Петербурга и сказал ему

— Два дня тому назад Вы обедали с Юсуповым.

Вам подали стерлядь и шофруа из куропаток.

Да '

Вы сравнивали московских и петербургских

жетшгян?

Да.

Вы пили «МутонРотшильд» 1884 года.

Да, — сказал удивленный Муравьев, — но откуда же, черт возьми, Вы все это знаете?

А как же, — ответил Джунковский, — Климович только что прислал мне подробный доклад.

Муравьев передал историю Юсупову, который сер дито воскликнул, что он не привык к тому, чтобы за ним шпионил его помощник, и заявил, что он не вернется в Москву, пока Климовича не уберут.