Книга об отце (Ева и Фритьоф)

Но Фритьоф очень ценил профессора Коллета и его мнение. Из письма, в котором он говорит о приглашении из Америки, также видно, как рано он понял, что однообразная работа в музее не для него и что как ученый он должен искать себе занятия в других областях.

Отправив по почте это письмо, Фритьоф вернулся в музей, погруженный в свои мысли, и принялся за работу. Тут вошел доктор Даниэльсен.

«Ну, Нансен, как дела с нервной системой у ваших крошек?» «Спасибо, им получше»,— отвечал Фритьоф в том же тоне. «А с вашей собственной нервной системой?» — «Тоже неплохо». Даниэльсен выглянул в окно: «Плохая погода для донных проб. Поди, скоро потребуется новый материал?»

«И на что он только намекает?» — подумал Фритьоф. «До меня дошли слухи, что вы собираетесь покинуть музей». Фритьоф по­краснел.

«Послушайте, дорогой друг, мне кажется, вы не должны этого делать. Нет, не прерывайте меня, я хочу вам кое-что сказать. Вам лучше заниматься здесь, у нас, чем в Христиании. Попро­сите только отпуск на год, ничто не мешает вам получить его. Тогда вы сможете сами распоряжаться своим временем. Вам надо все устроить так, чтобы большую   часть вашего заработка употребить на поездку. Что же касается музея, то вы сами по­нимаете, что не может все годами идти по-старому. Ручаюсь, что у вас будет должность. Под вашим началом будет молодой чело­век, которому достанутся все тернии, а вы сами устроите все по своему желанию».

Что можно было ответить на такое предложение? Фритьоф безмолвствовал. Ему так великодушно пошли навстречу! И как раз в нужный момент!

Это было его последнее письмо домой. На него он не получил ответа. Через несколько дней пришла телеграмма о том, что у отца опять был удар. Фритьоф сразу же выехал, но опоздал. Он тяжело переживал это. Он понимал, конечно, что когда-ни­будь это должно было случиться — отец был таким усталым, по­давленным,— и все-таки не мог примириться. Было горько, что так и не повидал отца перед смертью.

С тяжелым сердцем вернулся он в Берген. Пробовал сосредо­точиться на работе, но не мог. Теперь он сам себе голова и может делать что хочет, не давая никому отчета. Но радости от этого не было. Он чувствовал себя одиноким. Никто не заменит ему отца.

Предложение доктора Даниэльсена поехать за границу было спасением. И теперь он знал, чего хочет. Изучая нервную систему низших животных, он узнал о новом методе Гольджи — методе окраски нервных волокон. И решил им овладеть. Весной 1886 года Фритьоф отправился в Италию.

Сначала он занимался у профессора Гольджи [64] и доктора Фузари в Павии и основательно освоил новый метод окраски. Затем он выехал в Неаполь, где немецкий биолог Антон Дорн [65] претворил в жизнь свою замечательную мысль о создании биологиче­ской станции. Фритьоф мог работать здесь с аквариумом. Он был в восторге. Это не шло ни в какое сравнение с мертвыми музеями и пробами, заспиртованными в банках. Несколько ступенек вниз из жаркого солнечного города — и вот уже ты на дне моря, в непосредственном контакте с животным миром морских глу­бин: великолепными коралловыми рифами, морскими анемонами с их жгучими щупальцами, крабами и омарами необычайных раз­меров и окраски, улитками, раками-отшельниками, безобразными каракатицами и рыбами всех цветов радуги. В бассейне с песча­ным дном и скалами можно было наблюдать жизнь различных видов и их борьбу за существование.

Во втором этаже биологической станции был большой зал с длинными столами, на которых ученые анатомировали крупных животных или изучали рыбью молодь и мелких животных, которые плавали в стеклянных аквариумах.

Фритьоф живо заинтересовался новыми методами иссле­дований, с которыми он познакомился здесь. В восторженных письмах, которые он слал в Берген своему шефу доктору Даниэльсену, он рассказывал о своих впечатлениях от биологиче­ской станции:

В письмах из Италии Фритьоф описывал станцию и подробно излагал собственные предложения касательно создания подоб­ной биологической станции в Норвегии, но пока что доктор Даниэльсен и другие специалисты не решались высказаться по этому вопросу. Нансен не оставлял этой мысли, и через семь лет с его уча­стием была создана биологическая станция в Дрёбаке. Приблизи­тельно в то же время подобная станция с отличным аквариумом была построена в Бергене — хотя она и не могла сравниться с аква­риумом в Неаполе.

Залив, прекрасные окрестности, Неаполь с его южной расти­тельностью, с его забавным уличным бытом, с великолепными старинными памятниками, с его солнцем, сверканием красок, кипучей жизнью — все это положило конец тоске и печалям. Осо­бенно украсило пребывание в Неаполе знакомство с одной девушкой из Шотландии. Она была хороша собой, интересо­валась литературой и хотя была несколько старомодно воспи­тана, как большинство британских девушек, но и ей было трудно устоять перед обаянием этого бурного гения. Он очаровал даже ее старую мать.

В густой тени акаций он читал матери и дочери своих люби­мых писателей, и ему внимали с восхищением. На террасах над Неаполем он ночь напролет танцевал с прекрасной Марион, на скалах у Капри они стояли рука об руку, а море колыхалось перед ними в лунном сиянии. Ни тот, ни другая еще не задумывались о будущем, но им было хорошо. Со временем влюбленность пе­решла в дружбу, которая осталась на всю жизнь.

Не оборвалась и дружба с ее матерью. До конца своих дней она внимательно следила за жизнью Фритьофа, его успехами. В то лето у него появилось еще много друзей. Раз познакомив­шись с ним — забыть его было уже невозможно. Он и сам был верным другом, никогда не забывал друзей, тем более тех, кто делал ему добро, и со временем у него установилась постоян­ная переписка с целым рядом друзей, круг которых с годами все расширялся.