Книга об отце (Ева и Фритьоф)
Книга об отце (Ева и Фритьоф) читать книгу онлайн
Эта книга — история жизни знаменитого полярного исследователя и выдающегося общественного деятеля фритьофа Нансена. В первой части книги читатель найдет рассказ о детских и юношеских годах Нансена, о путешествиях и экспедициях, принесших ему всемирную известность как ученому, об истории любви Евы и Фритьофа, которую они пронесли через всю свою жизнь. Вторая часть посвящена гуманистической деятельности Нансена в период первой мировой войны и последующего десятилетия. Советскому читателю особенно интересно будет узнать о самоотверженной помощи Нансена голодающему Поволжью.
В основу книги положены богатейший архивный материал, письма, дневники Нансена. 1-е изд. книги — 1971. Для широкого круга читателей.
Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних чтение данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту [email protected] для удаления материала
Первый письменный набросок плана путешествия относится к тому же лету 1884 года. Капитан Мурье из Копенгагена высказал ему благодарность за статью о Гренландии, которая была напечатана в «Датском географическом журнале». Фритьоф отвечал: «В особенности после экспедиции Норденшельда, а в сущности, еще гораздо раньше, я вынашивал план, который, несомненно, может быть осуществлен. Пересечь Гренландию можно на лыжах. Если такая экспедиция будет предпринята, лучше всего, чтобы она началась от восточного побережья, так как безусловно разумнее идти с востока на запад. Ведь на западном побережье всегда можно рассчитывать выйти к населенным местам, и, таким образом, отпадет необходимость запасать провианта больше, чем требуется на время одного перехода. Переход же едва ли займет долгое время, если его будет осуществлять маленькая отборная команда отличных лыжников. Провиант можно везти на санях, поставленных на лыжи». Это письмо, которое, собственно, является первым документом в истории полярных исследований Нансена, написано из Гардермуэна, где Фритьоф тем летом отбывал воинскую повинность. Это было досадным перерывом в работе, но упражнения на воздухе, простая пища, скромное жилье и товарищеская обстановка были ему по душе. Получив отпуск, он побывал дома, в Христиании, где отец устроил для своих сыновей вечер с танцами. Там было много славных девушек, а Фритьоф в танцах показал себя настоящим «львом». Одна из дам проявила слишком явный интерес к нему, и, когда Фритьоф на обратном пути в Берген заехал в Гёусдаль, где жила его новая подруга, отец не выдержал.
«Я встретил амтмана Бредера с сыном,— писал он,— они мне передали привет от тебя. Сын рассказал, что ты провел там восемь дней и что фрекен Н. провожала тебя при отъезде. Я на это ничего не ответил и не стал ни о чем расспрашивать, но когда я услышал пересуды о том, что де фрекен Н. весьма к тебе неравнодушна, я подумал, что самое правильное будет сказать тебе об этом. Я сам видел ее только в тот вечер на танцах у нас и нашел ее поведение странным и неженственным. Конечно, может быть, я ошибаюсь. Я, между прочим, слышал от одной помолвленной девушки, что ее поведение произвело на всех неприятное впечатление. Она явно пыталась помыкать тобой. Говорят, что ее отец считает тебя плохой партией, ты, мол, недостаточно хорош, так как у тебя нет ни денег, ни положения, необходимых для женитьбы. Я слышал от одной дамы, что ты слишком хорош, чтобы служить забавой для фрекен Н. Подумай хорошенько, прежде чем решиться на что-либо. Я хотя и не знаю ее, но, признаться, огорчился бы, если бы что-нибудь из этого вышло и господин Н. стал бы смотреть свысока на моего дорогого Фритьофа.
Однако я не сомневаюсь, что господь бог все направит к лучшему».
Не вдаваясь слишком в сомнения отца, Фритьоф послал ему восторженное описание путешествия через горы из Гёусдаля. Особенно он был очарован Йотунхеймом и уже в заключение добавил несколько строк в защиту своей подруги:
«Мы с фрекен Н. очень хорошие друзья, она во всех отношениях славная девушка. Кто ее отец, я не знаю, и он совершенно меня не интересует. Успокойся, я не помолвлен и вовсе не собираюсь стать женихом. А уж если когда-нибудь надумаю жениться, в чем я весьма сомневаюсь, то совсем не в этих краях».
Лишь в этом году он наконец увидел результаты своих трудов и был счастлив, что может порадовать отца: «Могу похвастаться, что моя работа идет успешно. Сейчас я продолжаю некоторые исследования и сделал интересные наблюдения, которые думаю завершить в течение зимы».
После Конгресса врачей в Копенгагене Берген посетил Пастер, к норвежские ученые оказали ему большое внимание.
Фритьоф давно уже проявлял интерес к химии и, зная работы Пастера, с увлечением слушал его доклады. Однако они направили его фантазию по опасному пути и еще более укрепили в желании поработать в менее стесненных условиях, ознакомиться с исследовательской работой за границей. Пастер говорил о новых методах исследования в зоологии, и Фритьоф понял, что ему непременно надо войти в курс последних достижений в этой области. Как ни хороши условия в Бергене, а пора ехать за границу.
Должность в музее налагала на него множество обязанностей, и времени на собственные занятия оставалось мало. Ему не хотелось быть неблагодарным, он всегда помнил, чем обязан музею, который давал ему большую свободу и предоставлял возможность вести самостоятельную научную работу. Но он был нетерпелив, и к тому же Америка по-прежнему манила. Предложения и приглашения пришли и от немецких университетов, подумывал он и о Христиании. Туда он был приглашен на должность препаратора. Наконец он изложил свои планы университету в Америке: от должности в Бергене он сможет освободиться не раньше, как через два-три месяца, затем поедет на два-три месяца в Христианию или в Германию. Могут ли они столько ждать?
Об Америке отцу он из осторожности ничего не писал, но на всякий случай решил разузнать через него об условиях работы в Христиании. Отец был счастлив:
«Христиания, 16.3.1885 Дорогой мой Фритьоф! Твое письмо от 11 марта не было для меня неожиданным, я нахожу твои раздумья, мысли, сомнения и решения совершенно естественными. У меня было много опасений, так как, приняв эту должность, ты будешь изолирован и обязанности, которые она на тебя налагает, будут мешать твоей научной работе. Поэтому я полностью одобряю твое решение. Освобождайся как можно скорее от твоей работы и приезжай сюда, и вдвоем мы все обдумаем. Хорошо бы тебе получить стипендию, так как я все свои доходы делю с Акселем, который ведет теперь большую часть дел в конторе.
У меня ты получишь комнату для занятий, одежду ты получишь, так же как и Александр, так что на жизнь здесь тебе не придется зарабатывать. Тебе лишь остается заканчивать научный труд, заниматься, может быть, учить языки.
В одном только я с тобой не согласен. По-моему, ты недооцениваешь ту пользу, которую ты получил от тех, с кем вместе работал. Возможно, теперь они и эксплуатируют тебя, но поначалу тебе было за что благодарить их. И мне очень бы хотелось, чтобы и ты сам в душе чувствовал признательность за это и высказал им ее. В начале твоей работы ты ведь смотрел на старших как на авторитеты и не считал себя умнее всех. Я также не одобряю твоего желания принять американское предложение.
Твой любящий отец Б. Ф. Нансен».
Пришло еще одно длинное письмо. У отца был долгий разговор о будущем сына с профессором Робертом Коллетом, у последнего нет веры в постоянство Фритьофа; Фритьофу пришлось набраться терпения и снова пуститься в объяснения.
«Мне было больно видеть,— писал Фритьоф отцу,— что ты неправильно меня понял, и моя непреклонная гордость, наследственная черта рода Нансенов, которой, увы, обладаю и я, должен признать это, претерпела чувствительный удар.
У меня много, к сожалению, очень много недостатков, но если бы ты мог заглянуть в глубину моей души, вряд ли ты нашел бы среди моих скрытых пороков неблагодарность.
Никогда у меня и в мыслях не было сесть тебе на шею. Нет, дорогой отец, я считаю, что куда естественней содержать своего отца, нежели быть у него в долгу. Я молод и силен и ни за что не соглашусь жить в нахлебниках, а уж тем более за твой счет, я и так всем обязан тебе. Я только спрашивал, можно ли мне будет некоторое время у тебя столоваться, поскольку я думал, что это не очень увеличит расходы на хозяйство. В остальном, за квартиру и одежду, я в состоянии платить сам сколько потребуется. И я совершенно уверен, что через некоторое время смогу сам полностью себя обеспечить.
Если я и оставляю мою должность здесь, то это не совсем непродуманный шаг. У меня будет тысяча пятьсот крон в год прочного дохода при обязанности работать два-три месяца в год. Неудобство здесь только в том, что эта работа начнется не раньше февраля следующего года, хотя я, конечно, кое-что заработаю до этого времени. Дело в том, что мне настойчиво предлагали стипендию, с тем чтобы я занялся изучением лова сельди, а это означает два-три месяца работы и тысячу триста крон дохода. Кроме того, я мог бы заработать еще двести крон в год за четыре листа для «Вестника рыболовства» (по пятьдесят крон за лист).
Ты видишь, что финансовые перспективы, хоть и не блестящи, но вce-таки лучше, чем требуется мне, так как я благодаря моему воспитанию очень непритязательный человек. Если придется туго, я смогу жить скромно, особенно если речь идет о моих научных занятиях, которым я намерен себя посвятить и ради которых готов пожертвовать всеми прочими из так называемых жизненных благ.
Относительно того, что Коллет наговорил о немецких университетах, будто бы там «нужно заниматься в одиночку в тишине (!), ходить только и лабораторию и обратно и затем зубрить, штудировать и исследовать (!!), что это, мол, изнурительная работа, требующая мужества (!),— так разве Коллет учился когда-либо в немецком университете? И работал ли он когда-нибудь с микроскопом?
Я полагаю, что знаком с немецкими университетами и учебой в них очень хорошо, так как в течение многих лет работал с немецкими зоологами, приехавшими сюда (более или менее выдающимися). Я смог бы освоиться с тамошней жизнью и жить дешево.
Что касается сидячей работы, то я думаю, что три года, проведенные большей частью у микроскопа, кое-чему меня научили. Тот, кто по-настоящему ушел в занятия, об этом даже не задумывается, для него просто необходимо пожертвовать всем остальным, даже и вылазками в лес и горы, пойти на это для него ничего не стоит. В последние годы от прогулок мне пришлось совсем отказаться, одним словом, это и была как раз такая жизнь, о какой говорит Коллет. Только я бы не назвал это долбежкой, потому что работал с удовольствием, если только времени хватало. А если времени не хватает, так пользуешься тем, что есть, не думая ни о чем другом.
Что же касается Америки, то, по-моему, Коллет и здесь не вполне представляет себе их условия. Я думаю, там как раз есть будущее для зоолога. Каждый год там жертвуются большие суммы на зоологические исследования, и Коллет, наверное, не станет оспаривать, что такие люди, как Агассис и сын,— выдающиеся зоологи, хотя, наверное, есть такие и в Европе. К тому же я думаю, что если представляется случай, то ничто так не развивает, как путешествия в другие края Земли, знакомство с другими цивилизациями, вместо того чтобы постоянно общаться с одними лишь надоевшими европейцами.
У меня нет большого желания занять должность препаратора в университете Христиании, о которой ты пишешь, потому что там вряд ли окажется лучше, чем здесь.
Но чтобы уж покончить с этим, я хочу утешить тебя и сказать, что я решил остаться в музее до осени, а дальше будет видно. Я тебя настоятельно прошу — когда ты прочтешь это письмо, перестань об этом думать. Будь спокоен за твоего Фритьофа, он совсем не такой неосторожный, как ты думаешь, и не собирается поступать необдуманно. Не беспокойся больше, бедный отец.
Будь здоров, мой дорогой отец. И если я невольно причинил тебе боль, то во всяком случае не по злому умыслу. Прости твоего сына Фритьофа».
