Яблони в цвету

* Так в артистическом мире называется концерт, в котором участвуют несколько разных артистов, друг с другом никак не связанных — ни сценически, ни стилистически, ни репертуарно, ни дружески и даже ни «граждански».

15 глава

Немного о Союзе композиторов — членом которого я, кстати, являюсь — и о взаимоотношениях брата с этой организацией.

С конца 70-х годов Женя серьезно задумался о вступлении в союз и стал планомерно двигаться к цели, взяв курс на максимально возможное сближение с организацией, объединявшей почти все профессиональные композиторские силы страны. Я выразился: «максимально возможное сближение». Да, эта «возможность» определялась, как правило, формальным наличием диплома о композиторском образовании. Если такового у композитора не имелось, то его вступление в творческий союз рассматривалось как исключительное явление. Тем не менее в союзе подобных исключений было немало, особенно в стане песенников. К тому же инициатива на привлечение Мартынова к работе этой мощной и авторитетной организации исходила и из самого Союза композиторов: Женю стали все более активно приглашать в концерты, организуемые песенной комиссией и Бюро пропаганды советской музыки, от чего эти концерты, разумеется, хуже не становились, а интерес к ним у публики увеличивался. Заслуженная популярность песен Евгения Мартынова постепенно делала свое дело в композиторской среде: как профессионала Женю признали практически все песенные авторитеты, почтительно здоровавшиеся с братом за руку и при встрече осыпавшие его комплиментами. Но до подачи заявления о приеме в союз дело дошло только в 1981 году, а реальное движение этого дела началось лишь в 1983-м.

Рекомендации для принятия Евгения Мартынова в члены творческой композиторской организации написали Марк Григорьевич Фрадкин и Никита Владимирович Богословский, довольно тепло относившиеся к Жене и его творчеству. Помню, брат рассказывал, что пригласили его однажды поучаствовать в шефском концерте где-то в Подмосковье ( кажется, в Наро-Фоминске). Принимали участие все московские песенники-классики, и каждый должен был выступать лишь с одной песней. Дошло дело до Мартынова. Спел он «Аленушку»... И неужели когда-либо и где-либо брата могли отпустить с одной песней?! Публика неистовствует, Женя то уходит за кулисы, то вновь возвращается поклониться. Аплодисменты и выкрики из зала — «Яблони!.. Лебединую!.. Соловьи поют, заливаются!..» — не смолкают уже около пяти минут. Брат садится наконец за рояль и под свой аккомпанемент выдает «Лебединую верность». Восторг в зале пуще прежнего!

Тут к сцене из-за кулис решительно подходит Н. В. Богословский и тихо, но сурово молвит безуспешно пытающемуся откланяться маэстро:

— Прекращай немедленно! На тебя и так все обозлены, а ты их дразнишь еще больше! Я тебя всячески хочу приблизить к союзу, ты же, как мальчишка, сам себя от него отдаляешь!

— А я тут при чем, Никита Владимирович? — от волнения всегда заикаясь, пытается возразить брат. — Вон что в зале творится! Не отпускают ведь...

— Ты бы лучше поинтересовался, что за кулисами творится и что будет твориться на твоем приемном обсуждении! Там теперь тебя быстро «отпустят», еще пинка под зад дадут за такие концерты'

Да я-то уже давно ушел... Только, слышите, ведущая опять на сцену вызывает.

— Женя! Уходи, пока не поздно, от греха подальше!.. Вот так-то будет лучше... А в зале поорут-поорут да перестанут. И ведущую твою не задавят, не бойся. Не им вступать в Союз композиторов, а тебе...

«А зачем вообще нужно было вступать в союз? — зададутся вопросом некоторые читатели. — Ведь можно же творить и без него, и вне его».

Действительно, Бах, Моцарт, Рахманинов не были членами творческих союзов, а музыку сочиняли не в пример, а словно в назидание всем «членам» (не в укор кому-либо сказано). Но у каждой эпохи свои законы и правила. Творческие союзы — это не только продукт сталинской деятельности. В том или другом виде подобные организации сейчас действуют во всех странах, где существует профессиональное художественное творчество. Внешнее отличие таких организаций в одной стране от им подобных в других странах определяется двумя основными факторами: уровнем государственного идеологического давления на творческие союзы и степенью той же государственной материальной поддержки, оказываемой союзам в целом и их членам в отдельности. В СССР на протяжении всего времени существования единых творческих союзов, пришедших на смену многим «раскольническим» организациям 20-х —30-х годов, оба этих фактора, как и все в сверхдержаве, действовали в режиме «сверх»: почти абсолютная заидеологизированность и исключительно государственные источники материальных ресурсов. Быть вне союза практически обозначало: пока не в союзе, но имею высшую цель — стать его членом; или уже не в союзе, потому что изгнан из него коллегами как недостойный и развратившийся.

Когда мы в 70-х —80-х годах приходили, полные надежд, со своими сочинениями в редакции и на худсоветы, первое, о чем нас спрашивали, было:

— Вы член Союза композиторов?

Хотя по нашему возрасту и так было понятно, что «нет», этот вопрос неизменно задавался с надлежащей строгостью, чтобы сразу поставить молодежь на свое место. И далее следовало почти соболезнование:

— Плохо. А песни ваши — на стихи членов Союза писателей?.. Не знаете?.. Так не знаете или не членов?..

Часто после такого предисловия музыку даже не слушали, а лишь пренебрежительно просматривали стихи и клавиры и многозначительно, не глядя в глаза, выдыхали:

— Работайте... У вас, юноша, еще все впереди.

Иногда, правда, «коса находила на камень» и подобные критиканы могли в свой адрес получить куда более резкий реверанс, чем их собственное хамство. Особенно когда творческий авторитет «затюканного юноши» был уже объективно признан. Так, например, не давали себя в обиду Юрий Антонов, Александр Градский, Георгий Мовсесян, многие авторы-исполнители и руководители популярных вокально-инструментальных ансамблей.

Я назвал Юрия Антонова — и вспомнил годовщину памяти брата, 3 сентября 1991 года. На новокунцевское кладбище тогда пришли многие Женины соратники: Андрей Дементьев, Роберт Рождественский, Иосиф Кобзон, Андрей Вознесенский, Георгий Мовсесян, Олег Иванов, Ксения Георгиади, Юрий Антонов... Может быть, оттого что я всегда любил песни Антонова, может быть, оттого что они нравились Жене и он их, случалось, наигрывал и напевал, может, от осознания факта скоротечности жизни и оттого, что не все в ней справедливо и так, как хотелось бы (подчеркну, дело было на кладбище), но что-то в моей груди всколыхнулось, подступило к горлу, и я подошел к Валерию Ивановичу Петрову — другу Жени в его последние годы жизни, заместителю председателя песенной комиссии Союза композиторов Москвы (а вскорости и ее председателю), стоявшему рядом с Антоновым и Ивановым.

— Валерий Иванович, можно Антонова, наконец, принять в Союз композиторов? — сразу, без вступления, заговорил я. — Если его песни не достойны союза, то что говорить обо всех остальных, и наших в том числе? Если он не профессионал — чьи песни двадцать лет уже на слуху у всех, — то кого тогда считать профессионалом-песенником?

— Да я никогда не рвался и не рвусь в ваш союз, — улыбаясь, перебил меня Юрий Михайлович. — Я ему не нужен — и он мне. Я без него счастлив — и он без меня!..

— А почему в Союз композиторов нужно «рваться» и «прорываться»? Хоть одного русского композитора можно принять по-человечески? Валерий Иванович, вы же теперь почти самый главный в песенной комиссии! Согласитесь, пребывание Антонова в нашем лагере — это честь не ему,- а нам! — продолжал я.

— Антонова мы просто обязаны взять, — вступил в разговор Олег Иванов. — И как бы сам Юра ни ухмылялся и ни уходил от разговора, этот вопрос сейчас можно и нужно решить, Валерий Иванович. Юра Антонов должен быть в союзе!..