Дожди - пистолеты

А в маминой передаче были сало, яйца, колбаса, сахар, соль, чай. Все сокамерники мои радовались: «О, чувак, нормально, поедим!» — «Конечно, поедим!» А как же иначе — сидим в одной камере! Очень хотелось курить. Потом, как я выяснил, мама положила много сигарет и еды, но сержант все это забрал себе, оставив продуктов по минимуму. Но несколько таблеток от головной боли передал.

На Новый год сержант дал нам по сигарете «Прима» на человека в каждую камеру. Мы сидели, курили и радовались. Мы слышали какие-то салюты, фейерверки… Так мы встретили потом Рождество… Было очень холодно, и люди по очереди грелись у батарей. Было очень жестко, неудобно, спать было не на чем.

Там, где батарея проходила в соседнюю камеру, люди расковыряли цемент, и рука могла пролазить в соседнюю камеру. И мы все время перестукивались, у кого что есть. Есть табак — они нам. Мы им чайку. Табак заворачивали в газеты. Там я научился скручивать из газеты самокрутки.

Десять дней так и прожил. Зарос кругом, жаргона наслушался. Например, выварка, которая стояла в углу, называлась «фаныч». Вот…

Выводят меня из камеры, а я думаю: ну все, пиздец, сейчас воронок у входа и — по новой. Открываю дверь, жмурюсь от солнца. Там мама стоит, Витя Бондарев, Иван. И вот они все меня встречают. Я вышел, начали обниматься, целоваться, пошли домой. И пока мы шли домой, я рассказывал про свою тюремную жизнь. А они смеялись, потому что я говорил на таком жутком языке — просто за гранью! То есть все, что меня там окружало, я мог назвать зэковским жаргонным словом. Например, скалки — это решетки. Я долго не мог отвыкнуть от этого базара…

А потом однажды ко мне зашел в гости человек, который сидел со мной в этой камере. Такой плотный взрослый мужик с усами. Цыган, кажется. Завалился с какими-то двумя размалеванными телками лет по тридцать: «Рома, привет!» Мама в шоке: «Рома, кто это????» — «А это, мама, — говорю, — мой сокамерник». И он такой: «Пойдем, буханем в ресторан, я откинулся. Бабло есть!» Я как-то смог культурно отмазаться, типа занят, чтобы не обижать человека. И он точно так же с этими девахами урулил.

БОГЕМА

Среди музыкальной элиты города группа «Асимметрия» не пользовалась популярностью. Среди так называемой богемы. Знаешь, в каждом городе есть такая богема: какие-то поэты, художники, музыканты, барды. Тусовка людей, которая передвигается из квартиры в квартиру, чаще всего съемную. В городе было много иногородних, которые приезжали в Таганрог и оставались там навсегда. Потому что город располагал к себе и очень затягивал. Эти люди практически нигде не работали, тусили все время, жили на деньги друзей, потом сами давали деньги. Такая жизнь. Они занимались искусством: писали песни, стихи, книги. Поэтому многие эти богемные люди часто выходили на центральные улицы города или на ту же Францию и пели песни под гитару с коробкой для мелочи. И вся тусня была вокруг них. Девчонки, ребята. Насобирают на вино — и бухать.

Нас они не признавали, потому что, наверное, мы не казались достойными их общества. Мы не понимали, что у них там происходит. Мы делали то, что делали. Я, конечно, участвовал в этой богемной жизни, но многое не понимал, просто приходил, тусовался. Пил вино, пел песни. Возможно, там какие-то свои расклады были. К тому же у нас была конкуренция с самой известной группой Таганрога, я тебе рассказывал, с группой «Апогей».

Таганрог — город очень маленький. Даже если ты встретил незнакомого человека, все равно через пять минут ты понимаешь, что он тебе родственник. Это немного Одесса. Только такая Одесса — чеховская. Таганрог же — один из самых волшебных городов мира. Чехова читала? Рассказы короткие? Пьесы? Читала, да? Так вот, ничего не изменилось. Абсолютно. То, что описывал Чехов в своих рассказах самых известных, ну, там «Ионыч», к примеру, «Человек в футляре». Такие люди там до сих пор живут. Это невозможно, но это чистая правда. Чехов — гений. Он ничего не выдумывал. Он просто описывал то, что есть.

Чехов… Мы с Валерой Крахмалю ком из колледжа, который нам шабашки находил, как ты помнишь, снимали фильм про Таганрог для слета студентов в Москве. И всерьез с ним увлеклись Чеховым. Дом Чехова, библиотека Чехова, гимназия Чехова. Театр Чехова, куда он приходил спектакли смотреть. Короче, все — Чехова. Везде в Таганроге. И мы стали интересоваться. Что он, зачем он. Что писал. Стали читать его рассказы смешные, пьесы. Ходили по улицам с камерой и снимали репортажи. Например, ты знаешь, что «Человек в футляре» был реальным персонажем, учителем в гимназии? Только Чехов тут немного того… сгустил краски. Он потом в своих дневниках рассказал, что взял образ этого человека. Тот действительно ходил в черном, в шарфе, с зонтиком. Но он, оказывается, не был жмотом. Когда он умер, все его деньги по завещанию достались гимназии, где он преподавал. А буквально напротив, чуть подальше, на улице Чехова стоит Дом архитектора, где жил доктор, с которого он взял образ Ионыча…

И мы сначала ходили, смотрели, узнавали. Потом стали его книги читать. Записки, мемуары. Когда Чехов был студентом, у него было очень мало денег. Отец его выгнал. Отец торговал сахаром, маслом подсолнечным, крупой, чаем. Короче, бакалейная лавка у него была. Только отец его был слегонца крейзи. Когда в бидон с подсолнечным маслом попала крыса, он чуть ли не крестный ход с этим бидоном устроил, чтобы там заразы не было. После этого у него никто не покупал подсолнечное масло. Когда Чехову хотелось есть, он приходил в столовую, брал себе чай за полкопейки и сидел с газеткой. Когда кто-то уходил, он смотрел, кто чего не доел, быстренько пересаживался за освободившийся стол, закрывался газетой и доедал. Очень стеснялся, но есть-то хотелось.

Чехов очень хотел быть модным, но денег было мало. Он ходил все время в театр на спектакли. Однажды в город на гастроли приехала какая-то итальянская оперная звезда. Ты знаешь, что наш таганрожский оперный театр построен как мини-Ла Скала? Вот. Он не пропускал ни одного ее выступления и все время носил кроваво-красный галстук, точь-в-точь цвета платья этой певицы. В общем, очень модненьким фраером он был. И когда он уехал врачом из Таганрога на Сахалин, прислал в город много книг, чтобы там сделали библиотеку. Из нее впоследствии и выросла городская библиотека. Местные чиновники его очень звали приехать. А он отвечал, что не приедет в Таганрог, пока там не сделают канализацию. Потому что вся канализация текла в городе по каналам. В Таганрог он так и не вернулся… Он любил и не любил город. Одновременно. Но больше, скорее, недолюбливал все-таки. Из-за людей, что там живут. И люди эти не изменились. Живут точно такие же. Богема, бля…

Благодаря Вите Бондареву я узнал часть взрослой богемы. Сначала я не замечал неприязни. Мне Витя потом много чего рассказывал. Он был моим товарищем, мы пытались многое делать для Таганрога, для творчества так сказать, были за идею, за искусство. И он мне многое передавал, что про меня говорили. Интриг никаких не было. Просто сплетни, слухи, ерунда. От зависти. Понимаешь, нечему было вредить-то я не зарабатывал каких-то деньжищ, интригами не занимался. Просто поливали грязью. Что это за странный парень, который в искусстве ничего не рубит? Мы искусство знаем, а этот — нет. Слишком простой. В другой компании это назвали бы «лошок», а у них — простак, не то что Мы, стихи пишем, прозу. Много книжек прочитали. Сколько пластинок прослушали! А это кто? Кто этот самозванец? Откуда ты вылез, мальчик?! Мы богема… Они, в Принципе, так и жили. А я тогда не понимал что такое эта самая богема. Мне наплевать было на все. Я жил своей жизнью. А Они своим тесным мирком не воспринимали меня как творческую личность. Меня-то по большому счету это не задевало. Я прекрасно понимал, что я не такой, как они. Но я уже тогда заметил, что среди людей есть конкуренция, и среди творческих — ос0бенно. Я тогда задумался, что-то они все-таки делят, эти люди. Значит, и мне придется за это «что-то» бороться. За что, я не понимал, но бороться уже начинал. Может быть, даже за этих девочек… То есть специально я девочек не уводил.