Дожди - пистолеты

Никто больше не хотел заниматься поэзией, музыкой. Все это практически угасло. И этот литературный клуб стал местом тусни. Там под конец собиралось человек по сто пятьдесят. Все выходили курить, потому что детская библиотека. Все стоят, курят, беседуют… Потом уже приезжали люди из Ростова, то есть клуб становился известным за пределами города, легендарным. Народ приезжал со всей области, даже из Краснодара. Потому что ничего другого не было. Хоть это…

В большом читальном зале все столы убирались. Привозили даже аппаратуру, барабаны, электрогитары, играли коллективы. Там выступать я очень стеснялся. Стеснялся, что на меня смотрят люди, чуть ли не в рот заглядывают. «Рома, спой!» — «Да не буду!» — «Давай!» — «Ну, нет…» — «Хорош выпендриваться-то!» И я садился с гитарой, минуту мог держать аккорд, чтобы начать петь. Все уже: «Ну, бля, давай уже, а!» — «Щас!» Вот, и потом начинаю петь, пою, уже все как в тумане. Главное — спеть. Потом допеваю до конца, все хлопают. «Ну и слава богу», — думаю. Тяжело… Особенно когда просто под гитару, а не с группой, когда ты выходишь: «Здрасьте!» и все такие: «А-а-а-а-а-а!» А вот так просто выйти и спеть…

Про наш литклуб даже таганрожский пятый канал сюжет снимал. Мы придумали какие-то декорации. В одном зале тогда шел ремонт, стояли леса. Стены обшарпанные. И мы плюшевую игрушку без головы посадили на эти леса, фонарь поставили. Такой вот креатив. И вот снимали с Бондаревым передачу про таганрожские таланты, но это не взяли, сказали — очень мрачно. Слишком откровенно. Без этого — «ах, Таганрог мой, Таганрог, ах, как все зашибись». Мы не знали, что надо гладенько, и стали жертвами цензуры!

ДЕНЬГИ

Тогда я даже не думал, что можно зарабатывать музыкой на жизнь… Я ни разу не получал деньги за выступление. Я подозревал, что за музыку люди могут деньги получать, но особо не думал об этом. Мне больше всего хотелось попробовать себя и показать людям, на что способен, а что дальше — посмотрим. Что там, как… Те деньги, которые выделялись местной администрацией на проведение концертов, шли на организационные нужды. В лучшем случае нам оплачивали проезд до места концерта, если он проводился в другом городе. В Таганроге я ни разу не получил гонорар. Мелочь, которую нам кидали в коробку, когда мы играли во Франции, — не в счет, как ты понимаешь. Стипендии не хватало ни на что. Приходилось подрабатывать.

Я все время пытался найти деньги. Чтобы куда-то с девушкой пойти. Мне все время казалось, что, когда ты с кем-то встречаешься, нельзя приходить без денег. Если хочешь услышать про комплексы, то, скорее всего, страх отсутствия денег и был главным комплексом. Потому что все остальное — фигня. А деньги — это реальная проблема. Все время не хватало. И как-то все совпало. В колледже напряги, заканчивал третий курс, у меня проблемы были с какой-то девушкой. И я решил бросить колледж, уйти. Тем более к тому моменту я не ходил туда по какой-то причине недели две. Стипендия была очень маленькая, меня задолбал этот колледж, я устал учиться. Преподаватели докапывались все время: то курсовые не принимали, то начертил что-то неправильно. А у меня к тому же еще с этой профсоюзной деятельностью мало времени было, чтобы заниматься учебой. В конце концов за инициативу меня наказали, конечно. Дела, которые я должен был делать, я и делал, а на учебу времени оставалось мало. И я решил забить на все это дело и бросил колледж. Без разговоров. Я пришел и сказал: «Все, отчисляйте меня, я больше не буду учиться. Я устал». Никто ничего не сказал.

Я решил пойти работать. Все лето проработал на центральном рынке грузчиком. Развозил воду на телеге по торговым точкам. Напитки в двухлитровых пластиковых бутылках. Я ж по напиткам специалист! Потом я работал продавцом аудиокассет. Были пиратские торговые точки — прилавочки, где продавались левые кассеты, на которых не было даже обложек. В ассортименте было пять альбомов с обложками — типа фирменные, с фотографией, а остальные — просто с надписью на ребре, например «Ирина Аллегрова». И на принтере синим шрифтом напечатано, какие песни. У меня был лоток, магнитофон. И каждому покупателю, который хотел послушать, я ставил кассету, Перематывал. Люди слушали, покупали. Был продавцом музыки, в общем.

А еще я работал сторожем в одной Конторе. Называлась «ООО Экология», напротив центрального рынка. Помнится, гам какие-то трактора стояли. Контора, кажется, озеленением города занималась. Была сторожка, и я в ней сидел за окошком с решеткой. Замдиректора этого предприятия торговал 646-м растворителем для наркоманов. Он мне сказал: «Ром, тут, короче, есть растворитель. Тебе ночью постучат, сунут десять рублей, а ты просто отдашь бутылку». Я говорю: «Да без проблем!» И я заступил на дежурство. У меня был с собой магнитофон, несколько кассет любимых, гитара. Мне тогда дали послушать кассету «Rage against the Machine». Не то альбом назывался «Revolver», не то песня там такая была.

Я слушал в сторожке эти кассеты, писал песни. У меня была гитара. Был кипятильник. Баночка чая, еда какая-то, картошка… Не спать было очень легко. Потому что в то время никто не спал по ночам. Мы все тусили, чем-то занимались. Спали до двух дня.

И вот в первое же мое дежурство постучали в окошко. Я говорю: «Че надо?» — «Как что? 646-й!» Я посмотрел по сторонам, увидел ящичек, а там растворитель. Мужик сунул мне десятку, я отдал ему бутылку, и он ушел. Так за ночь пришло человек пятнадцать. И где-то через месяц работы я понял, что можно зарабатывать деньги. Я стал каждый вечер потихонечку приторговывать и своим растворителем. Я очень боялся, мне было очень страшно, что меня кто-то засечет.

Я стал покупать на рынке напротив этот самый растворитель, который там стоил семь рублей. Я приносил на работу бутылочек пять и за ночь без проблем их продавал. То есть навар у меня был рублей пятнадцать за ночь. Хорошие деньги — можно было купить несколько бутылок вина. И сигарет, и выпить, и чего-то пожрать. Я аккуратно заходил в ворота, озирался. А во дворе какие-то рабочие — «Рома, привет!» А у меня пакет как бы с едой, но там еще были бутылки с растворителем. Я ужасно боялся, что они зазвенят. И вот я шел по двору к сторожке со своим товаром. Но я прекрасно понимал, что никакой не товар это, а растворитель, за которым приходят наркоманы, которым ночью его купить негде — рынок не работает, а ширку готовить надо. Потому они за десять рублей без проблем покупали. А поутру я должен был сдавать замдиректора все деньги, на которые наторговал за ночь. К утру в ящичке обычно лежало рублей двести. Так я торговал расширителем для наркоманов. Еще откуда-то деньги доставал. Мы уже в Мариуполе с Лехой как-то суетились, подрабатывали. Вот летом на молокозаводе работали. Пустые бутылки складывали и ящики. Были ящики не пластмассовые, а из проволоки. И мы ставили туда бутылки. Нам молоко за это давали. И мы напивались молоком, с собой брали. Иногда вытаскивали слишком много молока. Тетки в цехе говорят: «Да берите, ребята, сколько можете». Ну, берите так берите — и мы через забор ящики с этим молоком. А потом на ближайший рынок. Коммерция тогда зарождалась. И мы бабулькам тамошним сбагривали это молоко в три раза дешевле. Они у нас с удовольствием его покупали. И деньги какие-то.

Еще была подработка — шабашки, я же строитель. Мы летом после второго курса с Валерой Крахмалюком работали. И с Василием, не помню, как его фамилия. Валерка был такой суетной, все время нам эти шабашки находил. Как-то приходит и говорит: «Я тут нашел детский садик. Они просят сделать ремонт, предлагают деньги, им надо побелить, что-то подмазать, подштукатурить». Я говорю: «Круто! Давай!» Мы достали пылесос, насадку. Такая банка пол-литровая, туда вставляется насадка и при помощи пылесоса все распыляется. Пульверизатор, короче. Закупили шпатели, мел, алебастр, раствор, песок — все что надо. И вот мы в этом садике сидели недели три. Мы сначала так походили по кабинетам с умным видом — надо ж сказать цену, определить объем работ. Нас пригласили к директору садика. Мы, такие деловые, ходим по помещениям, стучим шпателем по стенам: «Так, тут отвалится, здесь отвалится!» Я такой подцепил штукатурку, бац! Такой кусок отвалился. Директор в крик: «Ты что делаешь?!», а я ему: «Все равно бы отвалилось рано или поздно!»