Вокруг Чехова

остались у Давыдова на складе.

Они были связаны в пачки и составлены штабелями в углу. Сторож Алексей устроил

на них для себя постель и, отдаваясь здесь в объятия Морфея, стерег редакцию по ночам,

хотя в ней, кроме кухонных столов и простых базарных табуреток, никакой другой мебели

не было. Переводчик не являлся за своим заказом более года, так что уже и отчаялись в

том, что он когда-нибудь выкупит своих «Короля и Бондаривну». Решили продать книги на

пуды. Но тут я, гимназист, проявил свою сообразительность. Я спросил у Давыдова:

почему бы этих самых «Короля и Бондаривну» не дать в качестве премии к журналу

«Зритель» для привлечения подписчиков? Брат Антон одобрил этот план. Вс. Вас.

Давыдов пришел в восхищение, замахал руками и в увлечении воскликнул:

– А что бы вы думали? Фюить! Их у меня всего только 2 тысячи экземпляров, но

ведь и подписчиков у меня больше не будет! А если их у меня, кроме розницы, будет 2

тысячи, то я буду миллионером. Фюить!

Решено и подписано. Брат Антон сочинил рекламу, и {101} «Король и Бондаривна»...

так и остались в редакции в штабелях составлять постель для сторожа Алексея, ибо

подписки не было никакой.

Брат Николай с азартом и увлечением принялся за иллюстрации к «Зрителю». Он

нарисовал заглавную виньетку для журнала и массу рисунков и заставок, но первый номер

вышел бледный в литературном отношении и успеха не имел. Брат Антон начал свое

сотрудничество только с N 5 статейкой «Темпераменты», затем журнал целиком перешел

под власть моих братьев. Николай рисовал буквально с утра и до вечера; Давыдов портил

его рисунки тоже с утра и до вечера, причем приходилось их перерисовывать вновь; Антон

писал не скупясь, но журнал не шел, его трудно было выпускать по три раза в неделю, он

стал запаздывать и, наконец, потерял доверие у публики. Дело погибало, и, чтобы хоть

сколько-нибудь скрасить положение, Давыдов напечатал сообщение, что у художника Н.

П. Чехова заболели глаза, что он почти ослеп и по этому поводу выход журнала в свет

временно приостанавливается. Подписчики ответили рядом писем, что они желают

художнику скорейшего выздоровления, но что из этого вовсе не следует, чтобы редакция

могла воспользоваться их деньгами, далеко не удовлетворив их журналом.

Как раз в то время, когда издавался «Зритель», приезжала в Москву на гастроли

знаменитая артистка Сара Бернар, давшая собою обоим моим братьям богатый материал.

Между прочим, тогда же в одном из номеров «Зрителя» в обе страницы был помещен

превосходный рисунок брата Николая, на котором изображен московский Большой театр

во время представления Сары Бернар. На этом рисунке – все действительные посетители

спектакля: в левом углу – И. С. Аксаков, рядом с ним через человека – директор

филармонии П. А. Шостаковский, второй от зрителя в первом ряду – Гиляров-

{102}Платонов, первый от зрителя во втором ряду – почтеннейший издатель Вс. Вас.

Давыдов, о котором шла речь выше, и так далее.

Выход в свет «Зрителя» подтянул и другие московские журналы. Так, «Будильник»,

испугавшись конкуренции, стал печатать обложку золотой краской. После кончины

«Зрителя» мои братья Антон и Николай перешли работать туда. Впрочем, сколько помню,

брат Антон сотрудничал в «Зрителе» всего только один год, и, когда этот журнал потом

возобновился, он уже больше в нем не участвовал. Он написал на него удивительно

смешную сатиру под заглавием «Храм славы», которую и преподнес в рукописи самому

Вс. Вас. Давыдову. О дальнейшей судьбе ее я, к сожалению, ничего не знаю.

Забыл сказать о деятельном члене редакции «Зрителя», талантливом беллетристе и

переводчике Андрее Михайловиче Дмитриеве, писавшем под псевдонимом «Барон

Галкин». Он был редактором «Московской театральной газеты»62 и вместе с Н. Ланиным

издавал «Русский курьер»; написал и издал несколько книг, поставил на сцене несколько

пьес. Это был интереснейший, живой человек, которого можно было заслушаться. К слову

сказать, это он рассказывал моему брату Антону в моем присутствии эпизод о «бихорке»,

который тот использовал в своем рассказе «Иван Матвеич», а самый герой этого рассказа,

Иван Матвеич, списан с моего же брата Ивана, когда тот еще до поступления своего в

учителя, нуждаясь в заработке, ходил через всю Москву к жившему тогда в Сокольниках

писателю П. Д. Боборыкину записывать под его диктовку. {103}

IV

«Будильник» и его руководители. – Н. П. Кичеев и Ф. Ф. Попудогло. – Несколько

слов о М. Евстигнееве. – П. А. Сергеенко. – Лиодор Иванович Пальмин. – Встреча Антона

с Лейкиным. – «Дядя Гиляй» (В. А. Гиляровский) и его причуды. – На свадьбе у И. А.

Белоусова. – Журнал «Москва» И. И. Кланга. – «Медицинское свидетельство» для

получения гонораров брату. – «Новости дня» А. Я. Липскерова. – Происхождение

«Ненужной победы». – Н. Л. Пушкарев. – «Свет и тени». – Пушкаревская «Европейская

библиотека». – Мое участие в «Мирском толке». – «С Гатцуком знаком, с Прудоном не

согласен и при часах ходит». – Предприятие Пушкарева. – На сеансе гипнотизера Роберта.

– Издатели братья М. и Е. Вернеры и их «Сверчок».

«Будильник» в то время издавала Л. Н. Уткина, а редактировал его А. Д. Курепин,

который на каждый вопрос всегда отвечал вопросом же: «Но почему же? Почему же?»

Большую роль в «Будильнике» играл также и Николай Петрович Кичеев. Редакция

помещалась в Леонтьевском переулке, в доме Мичинера. Курепин вел, кроме того, в

«Новом времени» московский фельетон, а Кичеев вел такой же фельетон сначала в

«Голосе», а потом в «Новостях». Он был большой театрал, писал театральные рецензии и

сам пописывал пьесы. Между прочим, он дал мне зара-{104}ботать: я должен был четыре

раза подряд переписать пьесу «Война с немцем», которую он сочинил вместе с Ф. Ф.

Попудогло. Пьеса эта вышла тяжеловесной, публике не понравилась и после первого же

представления была снята с репертуара. Кичеев уплатил мне за работу 25 рублей, которые

я предназначил в уплату за учение. Но братьям понадобились эти деньги, они растратили

их, и когда пришел последний срок платежа в гимназию и инспектор сказал, чтобы я

завтра уже и не являлся, то оба брата, Николай и Антон, стали бегать по редакциям и

выклянчивать гонорар. Поздно вечером, когда я уже спал, они вернулись домой, разбудили

меня и вручили мне тяжелый сверток, который я чуть не упустил из рук. Это были мои 25

рублей – исключительно в одних серебряных гривенниках. Как оказалось потом, мои

братья не ушли из одной редакции до тех пор, пока не вернулись туда с отчетом газетчики,

продававшие журнал в розницу по гривеннику за экземпляр. Всю выручку братья и

арестовали. Эти деньги я нес в гимназию в ранце, за плечами, и очень смутил инспектора,

когда уплатил ему одними гривенниками. Он допытывался от меня, откуда я их взял, но я

отговорился незнанием; сказал, что дали родители.

Кичеев был очень милый, воспитанный человек, с которым было приятно провести

время и которого интересно было послушать. Он бывал у моих братьев, всегда

надушенный великолепными духами; и я бывал у него в «Будильнике», причем он угощал

меня крепким, как деготь, чаем, который я пил из вежливости. Для переписки кичеевской

пьесы меня порекомендовал ему брат Антон, для которого я два раза переписывал его

тяжеловесную драму, так и не увидевшую вовсе сцены. Я не помню ее заглавия, но это

было нечто невозможное, с конокрадами, стрельбой, женщиной, бросающейся под поезд,

и так как я был тогда еще гимназистом, то при {105} переписке у меня от волнения

холодело под сердцем.

Драму эту брат Антон, тогда студент второго курса, лично отнес на прочтение М. Н.