Так называемая личная жизнь

- Пересядете или как? - повернулся он, словно они виделись минуту назад.

Лопатин посмотрел вверх и увидел, что над головой натянут тент, - стало быть, Василий Иванович пожалел его, дал поспать несколько лишних минут. Сперва натянул тент, наверное, как всегда, перед тем как ехать, открыл капот, проверил свечи, постучал сапогом по всем четырем скатам и, лишь убедившись, что все в порядке, и сей за руль, разбудил Лопатина.

- Печет, - сказал Василий Иванович, заметив, что Лопатин посмотрел на тент. - Так как - пересядете?

Лопатин поднялся, встряхнул шинель, сложил ее пополам на заднем сиденье и пересел на переднее.

- Можем ехать. Сколько до места?

Не любивший таких вопросов, Василий Иванович пожал плечами. Это значило: сколько проедем, столько и проедем, зря стоять не будем!

- А все же? - спросил Лопатин, на сей раз не желая мириться со знакомым ему упрямством.

- Сюда за три часа доехали. Дороги тесные, объезды - спешить - себе дороже!

- Я и не прошу вас спешить, - сказал Лопатин, подумав, что, раз он не добрался ни вчера, ни сегодня утром, - вряд ли там целый день будут ждать с похоронами. - Спешить нам с вами уже некуда.

- Это верно, некуда, - сказал Василии Иванович, - уже поспешили. Так спешил, так спешил, только в спину не пихал, чтоб быстрей ехал. А для чего спешить, чего там по видел? Речка - она и речка, как Клязьма, и ничего на ней такого особенного - ни на этой стороне, ни на той. Можно бы и не спешить, оглядеться. Еще - кабы ты первым! А ты ж не первый - солдаты так и так на той стороне уже сутки сидят! Нет, все же надо ему было сразу, как приехали!

С этого начался рассказ Василия Ивановича о гибели Гурского, в котором смешались и жалость и досада - поровну того и другого.

Оказывается, как и предполагал Лопатин, заехав с аэродрома на фронтовой узел связи, они махнули прямо оттуда в Политотдел армии. Но у редактора как его по-прежнему продолжал звать Василий Иванович - пробыли недолго, меньше часа. Не дав пообедать, Гурский продержал это время Василия Ивановича на ходу у дома, где стоял редактор, но и сам тоже не обедал - ни там, ни потом по дороге в дивизию, - так весь день и не ели. Поужинали только глядя на ночь, когда добрались до штаба полка.

Вышли вместе - и редактор, и Гурский, - сели каждый в свой "виллис" и поехали в разные стороны.

Гурский вынес оттуда, от редактора, карту, по ней и ехали. Дорогу ни у кого не спрашивали, только по карте, поэтому ехали дольше, чем надо, три раза напрасно сворачивали и возвращались.

- Он же только командует: давай, давай! Ему, чем остановиться, людей спросить, лучше десять километром крюку сделать. Имеет такую привычку никого не спрашивать, сам все лучше всех знает, - сердито говорил Василии Иванович о Гурском, как о живом.

А когда приехали в полк, дальше - как выразился Василий Иванович - все было по делу. Поговорив с командиром полка, Гурский сказал, что остается тут до завтрашнего дня, машина до утра не понадобится. Командир полка посадил к Василию Ивановичу своего солдата. Подъехали заправиться, поужинали в хозвзводе и с этим же солдатом и другими солдатами из взвода автоматчиков заночевали на сеновале фольварка, где стоял штаб полка. А утром, когда выспались, еще не так поздно, в седьмом часу, уже позвонили, что Гурский убитый. Он и еще трое: капитан из штаба полка, старший сержант и солдат. А раненых - сколько их и кто - Василий Иванович не знал. Слышал, что были, но когда на его "виллисе" подъехали с командиром полка туда, к тому месту, раненых уже вывезли, остались только убитые.

- А разве командир полка там с ним не был? - спросил Лопатин.

- Нет. Когда мы с командиром полка туда поехали, он по дороге ругался, что у него ночью где-то еще ЧП вышло, и он вместо себя с Гурским капитана послал. "Если б, говорит, с ним я, а не этот капитан пошел, он бы меня не подначил, я бы его еще ночью заставил оттуда, из-за Шешупы, вернуться, и ничего бы не было!"

"Вот так почти всегда, - подумал о неизвестном ему командире полка Лопатин. - Почему-то нам, живым, кажется, что, будь мы сами где-то там, вместе с мертвыми, что-то от этого бы переменилось, и они остались бы живы..."

Василий Иванович рассказал, как они с командиром и его ординарцем поехали на "виллисе" в батальон, как оставили "виллис " около разбитого снарядами дома, где стоял КП батальона, перевалили через гребешок холма и пошли вниз к речке.

- И вы тоже пошли? - спросил Лопатин.

Василий Иванович пожал плечами, как всегда, когда считал какой-нибудь вопрос никчемным. Сказал, что луговина вдоль берега была сыроватая, и по ней воронки от снарядов - старые и несколько новых, не особо больших. Трупы уже подобрали, положили в ряд, собирались копать братскую могилу, уже взяли кругом на пол-лопаты - обозначили края, - но командир полка отменил. Сказал, что надо похоронить в другом месте, а до этого позвонить по телефону и доложить.

- А как они... - Лопатин хотел спросить, как выглядели убитые, как их убило. Но Василий Иванович, не дав ему договорить, сам сказал, что сержанту снесло череп, капитану попало в живот таким осколком, что кишки наружу, а солдату и Гурскому, наверное, в спину, - лежали лицами кверху, и по ним не видать было, куда их убило.

- И чего ему было там, в этой Пруссии, - но знаю. Версты за три шпиль торчит - наверное, от ихней церкви, а на самом берегу почти ничего - только буквой "и" сараи или, скорей всего, хлева. Правда, каменные, толстой кладки, и окна узкие, как дыры. Это и отсюда, без переправы, видать. А больше ничего и нет. Кругом поскотина.

И в этих словах его про поскотину, как показалось Лопатину, была досада, что люди погибли все равно что из-за ничего.

- А где их убило? Я верно понял, что уже на этом берегу? - спросил Лопатин.

- На этом. Пока на том были, немец не стрелял, солдаты говорят - он больше бросает с утра и под вечер. А они задержались там, уже на свету возвращались и как раз под это попали. Так мне сказали, - устав от непривычно долгого для него рассказа, вздохнул Василий Иванович и на целый час замолчал. Только уже когда подъезжали к штабу армии, сказал: - Сейчас приедем. Редактор велел сразу, как приедем - днем ли, ночью, - прямо к нему, где он стоит.