От Самары до Сиэттла

Ещё в 1915 г. правительство стало вводить фиксированные цены беспорядочным образом. Газеты стали кричать о сверхдоходах промышленников. В каждом регионе они были атакованы невежественными репортёрами - это была очень популярная игра.

Правительство не было в состоянии сделать что-либо со спекулянтами, так как они действовали вне легального рынка. Поэтому все претензии и все меры были направлены против легальных предпринимателей.

В конце концов, правительство решило ввести фиксированные цены на закупку зерна без какого-либо ограничения цен на его продажу. Поэтому закупщикам приходилось торговаться с производителями зерна, чтобы как-то приблизить закупочные цены к ценам, установленным правительством. Опытные люди с зерновой биржи предсказывали, что производители будут считать фиксированные цены минимальной гарантией со стороны правительства. И это оказалось правдой. Вместо поддержания низких цен на зерно, правительственные меры, скорее, помогли их повышению.

В этот период я был одним из экспертов от зерновой биржи в составе правительственного комитета, который был призван устанавливать фиксированные цены. Главой комитета был назначен старый бюрократ, которого все другие величали “Ваше превосходительство”. Работа комитета была бы смешной, если бы она не была так опасна для промышленников.

Они начали с определения текущих цен на зерно. Чиновники собрали информацию о ценах и определили среднюю цену. Я объяснил, что самые низкие цены - на зерно плохого качества, которое покупают для откорма скота и птицы, но мукомольные заводы закупают зерно хорошего качества по гораздо более высоким ценам. Другие представители биржи поддержали меня. Но “Ваше превосходительство” не видел причины, чтобы не взять усреднённую цену. И за его предложение проголосовало большинство членов комитета. Я сказал, что присутствие экспертов не имеет смысла, так как к их мнению не прислушиваются. Но глава комитета только зыркнул на меня.

Тогда мы подсчитали другие расходы: на перевозку, обработку, подготовку зерна, и приплюсовали их к цене на зерно. Я предложил прибавить ещё 6 % к устанавливаемой цене, но “его превосходительство” взорвался: “Мы платим вам за зерно и всё прочее, а вы хотите получить прибыль ещё сверх этого. Это неприемлемо”. Тогда взбесился я и указал на то, что мы, а не наш председатель, должны платить за все издержки и вложения, включая и банковские проценты. Но при голосовании члены комитета опять поддержали председателя.

Вторая часть заседания была посвящена подсчёту цен на произведённую муку. Я сидел и молчал. Они установили фиксированные цены, но при этом просмотрели, что не учтены доходы от продажи отрубей, которые составляли 25 % дохода. И хотя цены на муку были установлены достаточно низкие, наша мукомольная промышленность была спасена благодаря неучтённым доходам от продажи отрубей. После этого заседания я окончательно потерял уважение к государственным комитетам из-за их неспособности управлять экономическими делами.

КОМИТЕТ ПО “БРОНИ”

Я хотел бы сделать несколько замечаний о моей работе в комитете по “брони” (комитет, в котором решалось, кого из призывников можно оставить в тылу, кому дать “бронь”. Т.М.). Главой этого комитета был председатель Самарского земства. Членами комитета были представители местного земства, городской думы (я - один из них) и главный промышленный инспектор Фейгин, о котором я уже упоминал. Фейгин был избран в качестве секретаря комитета. С самого начала было два пути принятия решений: решать, кому дать “бронь”, руководствуясь практическими соображениями или следуя правительственным инструкциям. Из-за того, что это были различные способы принятия решений, в комитете часто возникали трения, и председателю приходилось всё труднее и труднее при принятии окончательного решения.

Конфликт возник, когда кандидатуры двух мужчин старше 40 лет, которые работали в системе городского водоснабжения, были представлены на рассмотрение. Инструкция гласила, что “бронь” может быть дана только высококвалифицированным рабочим. Когда эти двое были приняты на работу, то их должность была обозначена как “помощник сантехника”. Так они назывались в течение двадцати лет и были представлены в документах на “бронь”.

Фейгин предложил отклонить это прошение, так как эти двое не являлись формально квалифицированными рабочими. Но городской инженер объяснил, что эти люди следили за всей городской системой труб, по которым подавалась вода, и по сути дела, являются его незаменимыми помощниками, так как только они знают трубопроводы, проложенные в последние тридцать лет. Но Фейгин настаивал, что комитет должен руководствоваться инструкциями, иначе он потеряет доверие. Он даже угрожал, что изложит особое мнение, если комитет даст “бронь” эти двум рабочим, и отошлёт его в Петроград.

Тогда я предложил упразднить весь наш комитет и заменить его одним низкооплачиваемым чиновником, который может только читать документы, не понимая их. Фейгин был пристыжен. Я, в свою очередь, сделал заявление, что если большинство в комитете проголосует за это неверное решение и таким образом создаст опасное положение с водой в городе, я вынужден буду поехать в Петроград лично, как представитель городской думы, и просить отложить принятие решения до рассмотрения этого вопроса в Петрограде. Но, в конце концов, этим рабочим была дана “бронь”, а я нажил очередного врага, который затем не упускал шанса навредить мне и моей семье.

Наша пекарня играла важную роль в обеспечении мобилизованных войск в Самаре. В течение мобилизационного периода пекарня давала хлеб тысячам солдат. В начале 1916 г. была объявлена мобилизация “первенцев”. Старшие сыновья в каждой семье были освобождены от трёхгодичной службы в армии, они призывались только на один месяц для обучения. Сложилось так, что эти части были такие многочисленные, что их не могли прокормить в небольших провинциальных городках, и поэтому их посылали в Самару. Из-за этого нагрузки на нашу пекарню были очень большими. Нам пришлось увеличить выпечку хлеба так, что тратилось до сорока тонн муки в день.

После этого мы решили увеличить мощность одного из двух моторов электрической подстанции в пекарне. Когда этот мотор был разобран и его части отправлены на ремонт, “полетел” второй мотор. Мы сообщили всем магазинам и учреждениям, в которые поставляли хлеб, что у нас осталось хлеба на пару дней. В то же время, мы предложили всем нашим механикам - на мукомольном заводе, в техническом офисе, в гараже - работать без выходных и стали снабжать их водкой и хорошей едой для поддержания сил, пока они занимались мотором.

В это время в Самару был назначен новый губернатор, который прибыл за пару недель до описываемых событий. Фейгин, как главный промышленный инспектор Самары, направился к новому губернатору и стал обвинять нас в саботаже против мобилизационной программы. Патриотическое воодушевление ещё не испарилось. И Фейгин предложил наказать виновных. В условиях военного времени губернатор имел право изгнать из своей губернии любого неугодного ему человека. И он решил использовать это право в отношении моего брата Виктора, который был управляющим заводом. Когда губернатор послал свой приказ в нашу контору, там ему рассказали о нашей семье: о госпитале для раненых, о переданных армии наших автомобилях и прочем. После этого губернатор отозвал свой приказ, но Фейгин начал настаивать на специальном расследовании, которое он сам и хотел возглавить.

Фейгин начал расспрашивать наших механиков о случае с вышедшим из строя мотором. Причём, пытался получить такие ответы, которые могли бы поставить под сомнение естественные причины этой поломки. Опрашиваемые плохо соображали, так как работали по двадцать часов в сутки. Но когда до них дошёл смысл его расспросов, они набросились на него с кулаками, и только защита со стороны других членов группы расследования спасла его от расправы. Его стали стыдить даже его защитники и посоветовали ему искать грязь где-нибудь в другом месте.