Рельсы жизни моей. Книга 1. Предуралье и Урал, 1932-1969

У нас в пятом классе добавились новые предметы: иностранный язык (немецкий), физика, алгебра, геометрия, а также военное дело.

Военное дело вёл демобилизованный по ранению офицер-военрук. Он гонял нас по плацу, как солдат. Бегали до пота, а потом прыгали через забор, преодолевали полосу препятствий, ползали по-пластунски. Военрук вёл у нас и уроки физкультуры. В школе был спортзал с высоким потолком, к которому были прикручены шест и канат, так же был и турник. На уроках физкультуры лучше всех был наш новичок Алёша. Он очень быстро лазал по шесту и канату, а на турнике выделывал всякие сложные упражнения. Кисти его рук были невероятно развиты. Он мог исполнить целое музыкальное произведение на обыкновенной школьной парте при помощи косточек пальцев, обратной стороны ладони, кистей рук и даже локтя. Всё это делалось быстро и изящно.

По шесту я лазал нормально, при помощи ног поднимался до потолка. А вот канат мне давался нелегко. Трудно было уловить его ногами, а силы рук хватало лишь до середины каната. На турнике я подтягивался лишь 2-3 раза. В пятом классе у меня появились оценки «посредственно» по новым предметам: физике, алгебре и немецкому языку, к которому у меня в годы войны появилось отвращение. Я обрадовался, когда учитель немецкого языка покинул нас в середине учебного года. Нам сказали, что ушёл на фронт переводчиком.

Учебных предметов прибавилось, а возможностей учить уроки – уменьшилось. Не хватало учебников, тетрадей, даже чернил и ручек. Чернила делали из сока свёклы или из сажи. Выстругивали палочку толщиной в карандаш, к ней привязывали ниткой перо, и получалась «авторучка». Тетради заменяли газетами, благо их хватало.

В школу я часто ходил один, ни под кого не подстраивался. В это морозное утро шагал по лесу по извилистой санной дороге. И вдруг вижу – сидит на дороге волк! Я опешил, остановился, и в голове промелькнула заповедь: «Не убегай – всё равно догонит. Не показывай испуг, иди прямо куда шёл». Я почти так и сделал. Пошёл, хотя и робко, но с дороги не свернул – она была узкой, не шире полутора метров – навстречу зверю. Волка я обошёл буквально на метр. Он как сидел, так и остался на том же месте. Я был удивлён такому поведению хищника. И пошёл быстрее, а за поворотом увидел стоящую лошадь, запряжённую в кошеву. Около неё возился какой-то мужчина. Мне стало всё ясно: у мужчины (судя по всему, опера или милиционера) случились неполадки в упряжи, а «волк», который на самом деле был овчаркой – отбежал вперёд и ждал хозяина. Волков я видел на картинках и наяву, а про собак-овчарок, похожих на волков, я не знал.

Зимой дни короткие. После школы, «мало-мало» поев, идёшь носить воду, пилить-колоть дрова на завтра.

Как-то вечером не сохранилось тлеющих углей, из которых можно было достать хоть искорку, чтобы разжечь огонь. О спичках я уже не говорю – шёл четвёртый год разрушительной войны. Я начал кресалом из камня-гальки добывать искры. Кресалом у меня служил старый треугольный напильник, которым раньше точили пилы. И надо же было мне, балде, встать под лампой и размахивать напильником, стараясь добыть огонь. Лампа была стеклянной, и в ней было до половины керосина. Она была подвешена к потолку и висела относительно низко. Я размахнулся сверху вниз, чтобы чиркнуть напильником по камушку, и пробил дно лампы. Керосин вытек на пол – это была почти трагедия! Нет лампы, нет керосина, нет света – тьма! Другой лампы у нас не было. Керосин был в ужасном дефиците. Бывало, что если фитиль не доставал до керосина в лампе, то добавляли воды. Остатки керосина поднимались над водой, и фитиль горел нормально. Несколько вечеров можно было быть со светом.

Через несколько дней мы в Архангельском купили небольшую лампу-коптилку, у которой фитиль был маленький и давал мало света. Стояла она лишь на столе. В таких условиях почти невозможно было готовить уроки.

Прошлой зимой у нас не стало коровы – кормилицы. На покупку другой коровы не хватало денег, и пришлось приобрести козу. Она была разнорогая: один рог нормальный, а другой приплюснут к голове. Назвал я её Дианой. Летом она исправно давала по два литра молока. Родственники ещё подарили телёночка – тёлочку, будущую корову, которой она станет через два-три года. А зимой наша Диана принесла трёх козляток. Мы были очень рады. Но в хлеву было очень холодно, и мы занесли их в дом, чтобы они не замёрзли.

Козлятки резвились, бегали по комнате, прыгали. А младшие Фая и Женя играли с ними. Особенно радовался Женька, ему было уже три года. И вдруг после прыжка один козлёнок упал замертво! Через несколько минут то же самое случилось со вторым козлёнком. Мы были в шоке – за несколько минут потерять почти весь приплод! Выжил лишь один козлёнок. Что случилось с другими, так установить и не удалось.

Глава 14. 1945 ГОД

Наступил 1945 год. Но наши беды не закончились.

Мама ещё не вернулась с работы, а я взялся готовить какую-то еду. В чугунке, поставленном на трёхногую подставку, начал готовить суп в предпечье. Под чугунком развёл небольшой костерок. Варево начало кипеть, и я отвлёкся. А Женька шустрик-непоседа, к тому же всегда голодный, как и мы, решил проверить, что там и как варится. Поднёс к печке табуретку, забрался на неё. Видимо, не удержал равновесия и схватился за чугунок, который накренился и облил ему руку кипятком. Тут я услышал детский крик, снял Женьку с табуретки и взял на руки. Венера принесла бинты. Мы с ней кое-как руку ему перевязали. Из чугунка вылилось не всё, кое-что ещё осталось на ужин. Тут и мама пришла. Промыла место ожога марганцовкой, смазала какой-то мазью, заново перевязала. Женя плакать перестал. В больницу мы его не возили, хотя рука была ошпарена до предплечья. Мама сходила в Архангельское, проконсультировалась у врача и принесла необходимые лекарства.

Зиму мы пережили, наступила весна 1945 года. Накануне Пасхи было богослужение в Архангельской церкви – Всенощная. Туда пришёл и я. С интересом глядел на попа, дьякона, хор певчих и дымящее кадило. Церковь большая, но было тесно и душно – народу набилось очень много. К утру я сильно утомился и пошёл к знакомому врачу, который по службе бывал у нас не один раз. Он меня принял и уложил спасть. Отдохнув пару часиков и поблагодарив врача, я отправился домой, где меня ждала моя семья и крашеные яйца на столе. Тут мне и рассказали новость.

Оказывается, около церкви ночью произошла драка между парнем из нашей деревни Донатом и нашим одноклассником, русским парнем Щукиным, который был старше нас на 2-3 года. Ещё с первого класса он выделялся среди всех силой, ростом и, особенно, нахальством. С учителями вёл себя независимо, а с молодыми учительницами заигрывал. Как только в нашем классе в этом учебном году появились новички, Щукин сдружился с двумя Рафагатами – Бузанковым и Евстигнеевым, они стали неразлучны и везде ходили втроём. Без Щукина они ничего собой не представляли, а с ним уже были бандочкой. Видимо, им так хорошо досталось от Доната, что они начали угрожать нам карой. Но дальше слов дело у них не пошло, тронуть нас они так и не посмели. Всё-таки нас было восемь мальчишек из одной деревни.

Девятого мая мы шагали в школу по лесу. Навстречу шла незнакомая женщина. Едва поравнявшись с нами, она сообщила: «Закончилась война!» Мы обрадовались и дальше шли страшно взволнованные. В школе нас встретила суета. Всех собрали на митинг на церковной площади. Вместо трибуны была машина-полуторка с опущенными бортами. С её кузова выступали ораторы. Вначале – председатель сельского совета (бывший фронтовик), потом директор школы и другие, которых я не знал.

В этот радостный день занятия отменили, и мы побежали домой. В лесу, разделившись по жребию на две команды, сыграли в войну. Конечно, «русские» победили «немцев». Возбуждённые и радостные, мы пришли домой и поторопились рассказать о конце войны. Но в деревне новость уже знали, её рассказала в правлении колхоза та же женщина, которая утром сообщила нам.