Политическое завещание, или Принципы управления государством

Медаль (позолоченная бронза, литьё)

Ж. Варен (1604 – 1672), 1630

Аверс: профиль кардинала Ришельё

Реверс: победоносная Франция едет на триумфальной колеснице, управляемой Славой, трубящей в горн, на вымпеле которого – герб кардинала Ришельё; к колеснице прикована укрощённая Фортуна.

Надпись на поле гравюры гласит: «TANDEM VICTA SEQVOR» (Наконец побеждённая, я бегу следом).

Та же сцена изображена и на реверсе медали с портретом Людовика XIII. Медаль имела огромный успех и была выпущена большим тиражом в серебре и бронзе.

Затем Вы завоевали Савойю [182], обратив в бегство армию из 10 тыс. человек пехоты и 2 тыс. конников, которые, держа оборону в подобной гористой местности, находились в более выгодном положении, чем 30 тыс. воинов, подступивших к ним для начала атаки.

Вскоре после того Ваши войска, находившиеся в Пьемонте, отличились в сражениях при Авильяне и Кариньяно [183], а взятие Валенцы [184], укреплённой герцогом Савойским, показало, что никакая сила не способна противостоять справедливому походу короля, столь же осенённого фортуной, сколь наделённого могуществом.

Была оказана помощь Касале [185], причём вопреки не только почти единодушному мнению всех вокруг [186], но и представлениям герцога де Монморанси, назначенного для выполнения этого плана, а также пришедшего ему на смену Марийяка [187], которые оба громогласно заявляли, что это совершенно безнадёжное предприятие.

Освобождение этого города было особенно примечательно тем, что неприятельская армия, превосходившая по силе Вашу, закрепилась на подступах к герцогству Миланскому, которое снабжало её всем необходимым, и находилась под прикрытием стен Касале, отданного ей в руки, но была, однако, вынуждена оставить его, а также ещё пять крепостей, которые испанцы занимали в окрестностях княжества Монферрато.

Ежели учесть, что на пике осуществления этого плана Ваше Величество находились при смерти [188] и что, какая бы опасная болезнь ни терзала Ваше тело, душой Вы страдали гораздо сильнее; ежели ещё принять во внимание, что Ваша мать, Королева, с подачи некоторых горячих голов создала мощную партию, которая, ослабив Вашу власть, укрепила позиции многих Ваших врагов; и ежели к тому же осознать, что они ежедневно получали известия о том, что в скором времени вернейшие слуги Вашего Величества, коих они и ненавидели и боялись, окажутся уже не в состоянии причинять им неприятности [189], то будет невозможно не признать, что милость Божья более способствовала Вашим успехам, нежели предусмотрительность и сила человеческая.

Маршал Луи де Марийяк

Именно в это время Королева-мать предпринимала все мыслимые усилия, дабы изгнать советников Вашего Величества и назначить новых членов Совета [190] по своему усмотрению. И в то же самое время злонамеренные люди, влиявшие на герцога Орлеанского, прикрываясь его именем, делали всё возможное, дабы меня погубить.

Мать и сын заключили союз, который вредил скорее государству, нежели тем, чьего ниспровержения они открыто добивались, поскольку при тогдашнем положении дел невозможно было произвести никаких перемен в государстве, не приведя его к краху [191].

Сын обещал оставить мысли о браке с принцессой Марией, которого мать страшилась так сильно, что, дабы не допустить его, распорядилась в Ваше отсутствие поместить принцессу в Венсеннский замок [192], откуда она была освобождена только при этом условии, а мать обязалась взамен добиться моей отставки и удаления от Вашего Величества.

Чтобы придать этим обещаниям больше веса, они были изложены на бумаге, которую герцог де Бельгард долгое время носил за пазухой в знак того, что они близки его сердцу, и для уверения сочинителей документа, что если он его и потеряет, то лишь вместе со своей жизнью.

Никогда ни в одном государстве заговорщики не были столь сильны; легче назвать тех, кто не был замешан в заговоре, чем тех, кто был к нему причастен.

И особенно восхищает в Вашем поведении в тогдашней обстановке то обстоятельство, что, не имея в тот момент возможности ни с кем посоветоваться, Ваше Величество действовали на свой страх и риск [193] и в одиночку смогли противостоять давлению матери, ухищрениям всех её приспешников и моим собственным мольбам об отставке [194], коей я добивался в угоду Королеве, которая так страстно о ней мечтала.

Говорю так потому, что верный Вам маршал де Шомберг в то время не был рядом с Вашим Величеством [195], а хранитель печати Марийяк находился в рядах тех, кто, оказывая содействие планам Королевы, вредил Вам.

Вы поступили весьма благоразумно, удалив по собственному решению хранителя печати [196], ибо тем самым Вы избавились от человека, наделённого таким неимоверным самомнением, что он считал любое дело неудачным, если оно совершалось не по его указанию, и воображал, будто для осуществления его намерений, подсказанных ему рвением, заслуживающим названия неделикатного, ему дозволены многие дурные средства.

Герцог Гастон Орлеанский

Портрет работы А. Ван Дейка (1599 – 1641). 1634

Холст, масло. Шантийи, Музей Конде (Франция)

Наконец, Ваш поступок был настолько мудр, что Вы не дали Королеве ничего, что было бы невыгодно государству, но и не отказали ей ни в чём, разве что в удовлетворении тех её требований, ради которых Вам пришлось бы действовать вопреки совести и пойти как против неё, так и против самого себя.

Я мог бы умолчать о мире, заключённом в Регенсбурге [197] между Вашим Величеством и Австрийским домом, поскольку он был заключён Вашим послом на таких условиях, для которых, как признал даже сам император, тот не имел полномочий [198], а следовательно, к числу Ваших деяний причислен быть не может. Ошибку посла нельзя вменить Вам в вину, однако если задуматься, то станет ясно, что потребовалось как немалое великодушие, чтобы вынести тяжесть этой ошибки, так и незаурядная ловкость для её исправления, дабы не лишиться мира, чрезвычайно необходимого государству в то время, когда Вашему Величеству случилось пережить столько напастей.

Поступок сей будет считаться одним из величайших Ваших свершений, и потому здесь нельзя о нём не упомянуть.

Государственные интересы требовали образцово наказать того, кто преступил Ваши указания в таком деликатном деле и в столь важном случае, но доброта Ваша связала руки правосудию, так как, хотя виновный и был единственным послом, всё же действовал он не в одиночку, а со своим заместителем [199], занимавшим такое высокое положение, что уважение к нему [200] побудило Вас рассмотреть скорее причины, приведшие к совершению ошибки, нежели саму ошибку.