Москва закулисная - 2

Вот наша картина "Мать" именно про это: безответственность властей и расплата за содеянное - чужой кровью. Ну что ты расстроилась? Я же вижу.

- В общем-то неприятно. А какая из ролей, сыгранных вами в театре и кино, досталась с болью, с муками, как достается матери трудный ребенок?

- "Сорри", может быть. Это очень трудная пьеса. Там никто не стреляет. Нет эротики, ноги-груди тоже отсутствуют. В этом плане она скромна. Просто два человека сидят и разговаривают. Да еще в морге. И при этом пьют, пьют...

- Вот когда я смотрю "Сорри", все время думаю: а сложно ли вам играть пьющую женщину, которая в течение двух часов проходит разные стадии опьянения - от легкого кайфа до...

- Вообще это чувство роли, интуиция. Я даже не знаю, что и сказать. Во всяком случае, эта пьеса опирается на жизнь, и в ней нет вещей, которые были бы мне непонятны. Но "Сорри"... пьеса ведь про другое. Она необычайно интересна. За два с половиной часа проходит вся жизнь: та, что была двадцать лет назад, та, что есть и та, которая будет. И вся на одном дыхании, моем и партнера.

- А какие у вас взаимоотношения с Ириной Николаевной Аркадиной провинциальной примадонной из "Чайки"?

- При первом знакомстве она была мне не слишком симпатична. Эгоцентричная натура очень. Но я с ужасом думаю о матери, которая потеряла сына. Сын-то застрелился. Можно сойти с ума.

Вот что происходит: люди живут, играют в лото, влюбляются, а человек стреляется, и никто не заметил, что человеку было плохо. Может, это и есть человеческая комедия (так написано у Антона Павловича Чехова), когда люди не чувствуют, что происходит с теми, кто рядом.

Ты понимаешь, какая странная история. Кажется, началась перестройка. Жизнь стала неузнаваемой, а человек не меняется. Как и в прошлом веке, люди вместе, но они одиноки. Им как бы не даны умение и желание понять друг друга. Никогда.

Вот я где-то читала, что Чехов однажды пришел в гримерную комнату к своему товарищу и там встретил актера, который был весел, остроумен, похохатывал и рассказывал анекдоты. А когда тот вышел, Антон Павлович сказал другу: "Послушай, это - самоубийца". Так и случилось... Но это почувствовал Антон Павлович - человек уникальный, несуетящийся, который не любил праздновать Новый год и свой день рождения. Были ведь такие люди. А многие тогда и сейчас жизнь проводят в суете, довольствуясь поверхностными, мелкими радостями.

Вот чтобы погрузиться во всю эту историю и так существовать в роли, когда не знаешь, хороша или плоха Аркадина, мы должны работать, искать. И, конечно, мне надо уединиться.

- А вы можете себе это позволить?

- Пока не получается: каждый день спектакли, дел невпроворот. Но я обязательно уеду, уединюсь... Вот ты говоришь - муки, а я не знаю, как это "мучиться над ролью", когда это так интересно, когда рождается то, что волнует, когда уже хочется жить в спектакле, постоянно возвращаться и не уходить...

- В вашей семье кто хозяин?

- Чего?

- Ну, я имела в виду,что когда в семье есть режиссер, то актер все равно под ним "ходит".

- Знаешь что? Я знаю одну пару творческих людей, которые друг о друге говорят так: "Мы оба пулеметчики. Вот только пулеметные ленты подносить некому". Иногда я ленту подношу. А иногда и Глеб подносит. Но кроме режиссера и артистки под одной крышей есть мужчина и женщина. И женщина должна понимать очень многое и владеть ситуацией.

- Когда вы познакомились с Панфиловым, вы его выбрали или он вас?

- Даже не знаю, как сказать... Мы познакомились на съемках фильма "В огне брода нет". Послушай, зачем тебе это?

- Ну интересно же.

- У него были замечательные артистки, которых он "пробовал" до меня. А меня, собственно, он раньше в "Морозко" видел, но не заинтересовался. Ему Ролан Быков обо мне говорил, и еще кто-то... А у меня было потрясение от этого человека, от Глеба. А потом были истории, которые говорили, что это - судьба.

- В общем, я поняла: вы в него втрескались, а он - нет.

- Я не знаю, влюбился он в меня или не влюбился, но мне кажется, что Глеб прежде всего был влюблен в эту историю, "В огне брода нет", и в свою героиню Таню Теткину. Худсовет фильма меня не утвердил: хотел других актрис. А Глеб почувствовал - что я могу и чего от меня ждать.

- Скажите, а вы способны на безрассудные, неожиданные поступки?

- Ты думаешь, я скромная? Я неожиданная. Я и для себя бываю неожиданной, и для Глеба. Он иногда меня не одобряет. Ему, например, нравится, когда у меня элегантный стиль в костюме, когда все скромно, но очень изысканно. Когда линия и силуэт говорят сами за себя, чрезмерностей не бывает.

- А вам хочется нарушить?

- Хочется. Я решила и купила себе сюртук: он мне понравился. Да, мне хочется иногда необычное надеть.

- А слабо пойти на дискотеку?

- Не слабо. Я говорила сыну: "Возьми меня на дискотеку". Мы однажды пошли с Лиечкой и Аллочкой (актрисы Ахеджакова и Будницкая. - М.Р.). И, как это говорится, - дискотировали? Я ведь очень люблю танцевать. Мне жаль, что меня мама не отдала в балет. Не получилось.

- А в артистки отдала вас мама-ботаник?

- Она не спорила. Она мне только посоветовала, как читать на вступительных серьезное стихотворение "Я помню чудное мгновенье": до этого на всех экзаменах я читала только смешное. "Дочка, а ты попробуй читать с закрытыми глазами". Я попробовала. "Вот так и читай", - одобрила она. Я помню, что, когда я это проделывала во МХАТе, там все умирали от хохота.

- А слабо влюбиться?

- Если встречу мужчину достойнее Глеба, не слабо. Пока не встретила. Думаю, и не встречу.

- Когда вам плохо, что вы себе говорите, как успокаиваете?

- Пытаюсь как-то из этой горькой ложбинки потихонечку выползти. С молитвой, думая, что, может быть, я обиду чем-то заслужила. И ситуация послана для того, чтобы я поняла что-то про себя. И тогда надо простить этого человека, который обидел.

- Есть ли у актрисы Чуриковой запредельная мечта из области фантастики?

- Есть всякие фантазии, которые я не могу осуществить. Это даже неприлично, дурной тон. Ну, например, когда я вижу какого-нибудь такого человека с лысиной, мне хочется его поцеловать в лысину, наговорить хороших слов. Мне хотелось бы входить в стену. Вот, пожалуй, еще летать. И, конечно же, мне хотелось бы предвидеть будущее. Так хочется...

Сегодня это даже немодно - говорить об эмиграции, выжимая из темы скупую русскую слезу и тоску по березкам и отеческим гробам. На вопрос "А почему вы уехали?" давно привычно-равнодушно отвечают: "А захотел и уехал". В конце концов какая разница, где человек живет. "Земля везде тверда", - сказал Бродский, подтвердив это собственной судьбой. Интересно другое: как живет? Как выживает, приспосабливается, мимикрирует, превращаясь из гомо советикуса в нормального человека, живущего на другой социально-экономической почве. Тем более интересно, как это происходит с людьми, уехавшими из России в свое время: а) не самыми бедными и гонимыми, б) в зените славы, хлебнувшими вдоволь народной любви.

Вот Нью-Йорк, угол 52-й улицы и 5-й авеню, ресторан "Самовар" - заведение с противоречивой репутацией в эмигрантских кругах, такой же противоречивой, как и сами эти круги. Посмотрим

А ктой-то там

из наших

в "Самоваре"?

Меню из русского ресторана

Эмигранты плачут не под "Вечерний звон"

Евреи про оленей не поют

На Бродвее жонглируют только деньгами

Тайны съемок товарища Сталина

В "Самоваре" все как у русских - пахнет едой, накурено и громко разговаривают. По узкому заведению, напоминающему широкий вагон-ресторан с богатым интерьером, ходит хозяин Роман Каплан с внешностью "из недобитых белых офицеров": узкое лицо, короткая, ежиком, стрижка, черный френч - то ли Керенский, то ли барон Врангель. Время от времени он подсаживается за какой-нибудь столик или разговаривает с пианистом. В тот вечер в "Самоваре" играл композитор Александр Журбин.