Самсон. О жизни, о себе, о воле

Общак был придуман ворами практически с самого начала их существования. Тогда были установлены правила содержания и распределения общака между сидельцами, и с тех пор они нисколько не изменились. Смотрящим за хатой назначался смотрящий за общаком. В его обязанности входило время от времени пополнять его за счет остальных сидельцев, а точнее, за счет передач и посылок, полученных ими с воли. Но самое главное – он должен был так распорядиться этим капиталом, чтобы при очередном шмоне менты не смогли обнаружить его самую ценную часть – деньги и наркотики. За неоправданные потери из общака смотрящего могли избить, опустить в мужики, а иногда и того хуже…

Сейчас в углу сидело два человека лет тридцати пяти и один лет пятидесяти. Молодых я не знал, а вот в лице того, кто был постарше, было что-то отдаленно напоминавшее знакомые черты. Молчаливая пауза затянулась на несколько минут…

Обычно приезд в тюрьму вора в законе происходил по-другому. Еще когда он только попадал в изолятор временного содержания, весть о нем разносилась со скоростью света и его прихода уже ждали во всей тюрьме. Но сегодня все получилось иначе. Меня, минуя местную ментовку, сразу отправили в областную тюрьму. Причем сделали это так, чтобы ни один арестант не знал о моем приезде. Видимо, те, кто все это затеял, решили продолжать удивлять меня своими сюрпризами, рассчитывая на то, что в последний раз я пребывал здесь больше десяти лет назад и многие попросту не знали меня в лицо.

По закону к вновь прибывшему должен был подойти смотрящий и поинтересоваться, кто он и за что попал. После недолгой беседы он должен был определить ему соответствующее место и потом постараться выяснить, кто же на самом деле прибыл к ним в камеру. Очень часто под видом обычного новичка в камеру сажали наседку. Или, к примеру, под скромной и неприметной личностью мог скрываться какой-нибудь педофил. И если смотрящему не удавалось его раскусить в первые несколько часов, то на его авторитет могла лечь тень недоверия. Ведь он для того и поставлен, чтобы знать все и вся о том, кто находится в его камере. Так было в старые времена, когда все арестанты, независимо от положения, чтили понятия и жили, придерживаясь неписаных воровских законов. Но вот наступили времена, когда на смену старым уголовникам пришли молодые, которым прежние правила показались слишком суровыми, и они принялись постепенно подстраивать их под себя. Теперь они обзавелись десятком помощников, на которых были возложены некоторые обязанности.

– Проходи, дядя! Расскажи, кто ты и откуда, – первым подал голос один из молодых, сидевших в углу. На его голом торсе красовались несколько наколок, по которым я с легкостью смог определить, что передо мной обычный разбойник и баклан. На его плече была набита роза, пробитая кинжалом. Эта наколка обозначала, что человек был осужден за разбой.

Я видел, что все сидельцы внимательно наблюдали за происходящим.

– Ты ничего не напутал, племянничек? – сказал я, усмехнувшись. – Разве так встречают нового сидельца?

Баклан хотел что-то ответить, но тут прозвучал грубый голос того, кто сидел с ним рядом:

– Окстись, Паленый! На кого прешь? Вообще рамсы попутал?!

В следующую секунду возле меня уже стоял невысокий коренастый мужичок в тельняшке.

– Здравствуйте, Сергей Николаевич! – Он протянул мне свою ладонь. На мизинце отсутствовала одна фаланга. – Я – Матрос, смотрящий за хатой. Проходите, – он указал рукой на крайние шконки в конце камеры.

Наступила тишина. Все понимали, что к ним в хату «заехал» авторитет, а иначе бы его так не встречали.

– Паленый, чифирь замути! К нам человек в хату заехал. Сам Самсон!

Как только из уст Матроса прозвучало мое имя, по камере пробежал тихий шепоток: «Самсон, Самсон…».

Паленый округлил глаза и, спрыгнув со шконаря, бросился приносить мне свои извинения:

– Бляха, не признал! Вы уж не обессудьте, Сергей Николаевич! – Он растерянно развел руками.

Баклан был перепуган и не знал, как себя вести. Шутка ли – такое сказать вору в законе… Да за это запросто можно было не только по ушам получить, но и впасть на долгое время в немилость.

– На первый раз прощаю. И только потому, что ты в натуре меня не признал. Но на будущее – смотри! За базаром следи! – Я помахал перед его носом кулаком.

– Ну что там с чифирем, Паленый? – напомнил ему смотрящий.

– Ща все замутим в пять секунд! – радостно пообещал баклан, радуясь, что его на этот раз реально пронесло.

Через секунду по камере разнесся запах горелой газеты и целлофана. На дальняке двое арестантов под командованием Паленого мутили чифирь.

Вообще-то чифирь занимает в жизни арестантов особое место, и даже, наверное, самое главное. Он придает духу бодрость и заставляет людей, попавших за решетку, почувствовать себя «живыми». Да и сам ритуал как-то сближает людей в неволе.

Для начала готовятся «дрова». Ими служат обрывки газет, обернутых в целлофановые пакеты. Их сворачивают в специальные трубки, которые со стороны напоминают ровные поленца, отсюда и пошло название. Это делается для того, чтобы огонь имел целенаправленное действие, а целлофан не дает сгорать газете за считаные секунды. Следом берется алюминиевая кружка, в которую насыпается пятьдесят граммов чая и заливается вода. Потом двое арестантов – чаще всего это бывают одни и те же – начинают мутить чифирь. Один берет железную ложку и, всунув ее в ручку кружки, поднимает эту конструкцию на определенную высоту. Второй зажигает одну из дровниц и, поставив ее вертикально, направляет огонь точно под дно кружки. Тут самое главное – не упустить момент, когда, закипая, чай даст шапку. Как только это случилось, чифирю дают настояться минуты две. Все это время двое арестантов держат наготове в руках полотенца и начинают отгонять дым от дверей, чтобы дым не могли учуять пупкари. Еще один арестант припадает ухом к двери и слушает, где в это время находится постовой. В камере наступает гробовая тишина до тех пор, пока чифирь не будет готов. На все это уходит не больше пяти-семи минут. После того как все готово, чифирь процеживается в другую кружку, и арестанты садятся в кружок. Кружка начинает гулять по кругу. Каждый арестант делает по два глотка живительной влаги и передает кружку другому. В такие моменты они ощущают себя частицей пусть даже и тюремного, но все же общества. Если в камере находится много человек, то чифирь готовится два, а то три раза подряд, чтобы хватило всем сидельцам.

К тому же чифирь имеет свойство уменьшать человеческий желудок. Ведь не секрет, что каждый человек, попавший в неволю, первое время ощущает сильное чувство голода. Находясь на свободе, люди могут себе позволить есть, когда захочется и что вздумается, а здесь, в тюрьме, при трехразовом малокалорийном питании организму нужно какое-то время для того, чтобы перестроиться. Вот тогда на помощь и приходит чифирь. Раньше, когда в карцерах кормили через день, чифирь помогал арестантам продержаться свой срок на киче.

– Сейчас, Сергей Николаевич, чифирнем, а потом отобедаем чем Бог послал… – Смотрящий был явно рад встрече с известным авторитетом. С такими людьми всегда найдется, о чем поговорить, что обсудить и, может быть, даже чему-то научиться.

– Да ты не суетись, Матрос. Я думаю, за мной сейчас обязательно придут, я ведь еще с хозяином не разговаривал. А если меня не отправили к нему с этапки, то думаю, что его просто не было на месте. (Этапка – это место, куда сразу попадает заключенный под стражу, прибывший в следственный изолятор. Здесь его досконально обыскивают, потом сажают в стакан – маленькую камеру, в которой можно только стоять. Там он ожидает, пока дежурный помощник начальника СИЗО определит, в какую камеру поместить вновь прибывшего. – Прим. авт.) Ему сейчас доложат, и он обязательно захочет поговорить… Кстати, Матрос, хозяин-то не сменился? Так и есть Левашов?

– Нет. Левашов уже на пенсии. Сейчас хозяин Пантелеев, бывший начальник оперативной части, – пояснил Матрос.