Гитлер и его бог. За кулисами феномена Гитлера

У Гитлера была, пишет Фест, «абстрактная мания разрушения», он также упоминает о его «страстном желании катастрофы». Тревор-Ропер называет его «ангелом разрушения», а в другом месте, в «Последних днях Гитлера» – «богом уничтожения». Кершоу приписывает ему «азиатскую волю к разрушению», Споттс целый раздел своей книги о фюрере называет «Мастер разрушения». Разрушение было не просто следствием стремления Гитлера к мировому господству, это было его сознательной целью – основной идеей, которую ему внушал Титан.

«Согласно рассказу генерала Гальдера, Гитлер пошел против своих генералов, настояв на обстреле и бомбардировке Варшавы, хотя город уже был готов к сдаче. Он получал эстетическое удовольствие от картин разрушения: апокалиптически потемневшего неба, стен, снесенных тысячами тонн бомб, людей, пораженных паникой, сметенных с лица земли»³⁴². «Я помню его реакцию на последний ролик с новостями о бомбежке Варшавы, – пишет Шпеер. – Гитлер был очарован… Его энтузиазм не имел границ. “Вот что с ними будет! – кричал он вне себя. – Вот так мы их уничтожим!”»³⁴³ Бомбежка Роттердама также была совершенно излишней, но должна была послужить устрашающим примером тевтонского ужаса.

Лондон бомбили без перерыва в течение 65 ночей, погибло 45 тысяч человек. «Вы видели карту Лондона? – спрашивал Гитлер на одной из ночных посиделок в близком кругу. – Он так плотно застроен, что единственного центра возгорания достаточно, чтобы разрушить весь город. Так уже случалось в прошлом, лет двести назад. Геринг хочет использовать множество зажигательных бомб совершенно нового типа, чтобы создать центры возгорания во всех частях Лондона. Везде пожары. Тысячи. Они сольются в одно гигантское море огня. У Геринга верная идея. Бризантные бомбы не работают, но это можно сделать зажигательными – мы полностью разрушим Лондон»³⁴⁴.

Геббельс начиная с 18 октября экстатически комментировал бомбардировку Англии в своем дневнике. «Страшные новости из Лондона. Метрополис стирается с лица земли… Пожары в Сити должны быть ужасными… Мы массированно атакуем Плимут с внушительными результатами… Репортажи из Ковентри: это чистый ад… Мы опять произвели мощный налет на Плимут…» Гитлер ожидал, что через три месяца от Лондона останется лишь «груда развалин». «К гражданскому населению Британии я не питаю ни малейшей симпатии», – сказал он³⁴⁵.

«Когда Югославия после путча армейских офицеров попыталась выйти из Трехстороннего союза, куда ее заставили войти силой, Гитлер был настолько вне себя от ярости, что приказал систематически бомбить беззащитную столицу с бреющего полета в течение трех дней. Это была “операция Наказание”»³⁴⁶. Белград «был разрушен до основания. Три дня и ночи бомбардировщики Геринга, едва не задевая крыши, проходили над столицей… убив 17 тысяч жителей, ранив гораздо больше и превратив город в груду дымящихся развалин»³⁴⁷.

Согласно «твердому решению» Гитлера, Ленинград, Москву, Сталинград и Киев нужно было «сровнять с землей». Как писал в своем дневнике Геббельс, «над городом вновь должен пройти плуг»³⁴⁸. Генри Пикер, один из тех, кто вел записи «Застольных бесед», поясняет: «8 сентября 1941 года Ленинград был полностью окружен немецкими войсками. Из трех миллионов жителей удалось эвакуировать лишь 400 тысяч. 632 тысячи умерли от голода»³⁴⁹. «Могу вообразить, что многие удивленно спрашивают себя: «Неужели Гитлер способен разрушить такой город, как Петербург? – задумчиво говорил Гитлер. – Конечно, меня воспитывали совсем по-другому. Я не мог видеть, как кто-то страдает, я не мог никому причинить зла. Но если я вижу, что под угрозой существование вида, тогда холодный как лед интеллект берет верх над чувствами. Я вижу лишь жертвы, которые потребуются в будущем, если не принести жертвы сейчас»³⁵⁰. Однако ни Ленинград, ни Сталинград, ни Москва так и не будут взяты.

Но Гитлер смотрел и дальше. «Никогда я не видел его таким возбужденным, как под конец войны, когда, словно в бреду, он рисовал и себе, и нам картину гибели Нью-Йорка в урагане огня, – пишет Шпеер. – Он описывал, как небоскребы, превратившись в пылающие факелы, валятся один на другой, а сияние взрывающегося города освещает небо»³⁵¹. Шпеер также уверен, что Гитлер не колебался бы ни мгновения, если бы мог использовать атомное оружие как против Англии, так и против любой другой военной цели. Уже Раушнингу (в начале тридцатых) он говорил: «Мы ослабим физическое здоровье врага и сломим его моральную волю к сопротивлению. Я думаю, у бактериологического оружия есть будущее»³⁵².

«Огонь был стихией Гитлера, однако в огне ему нравились не его прометеевские свойства, а разрушительная сила. Он разжег пожар мировой войны, он принес на континент огонь и меч – быть может, это лишь образные обороты. Но сам по себе огонь, в прямом и буквальном смысле слова, всегда вызывал в нем глубокое волнение. Я вспоминаю, – продолжает Шпеер, – как по его приказу показывали кинохроники с видами горящего Лондона, море огня в Варшаве или кадры с взрывающимися караванами судов, и тот восторг, с которым он смотрел эти фильмы»³⁵³. Шри Ауробиндо считал эту гитлеровскую очарованность огнем «настоящим знаком асура» и ожидал от него «других действий, обнаруживающих дьявольскую изобретательность».

Генриетта фон Ширах близко знала Гитлера в течение многих лет, так как была дочерью его личного фотографа и женой руководителя Гитлерюгенда. Именно она как-то сказала: «Я верю, что некоторые люди притягивают смерть; Гитлер, без сомнения, был одним из них»³⁵⁴. Действительно, несколько самых близких к нему женщин пытались покончить с собой. Мими Райтер в Бертехсгадене пыталась повеситься, ее обнаружил и успел спасти брат. Юнити Валькирия Мидфорд, помпезная британская нацистка, которая была без ума от Гитлера, и которую он принял в свой мюнхенский круг, выпустила две пули себе в голову, но выжила. Ева Браун два раза пыталась покончить с собой, в ноябре 1932 года и в мае 1935-го. В первый раз она выстрелила себе в шею, во второй раз приняла смертельную дозу снотворного. Ее обнаружила сестра, когда было еще не слишком поздно. Гели Раубаль застрелилась в сентябре 1931 года.

Сам Гитлер «страдал от постоянной готовности к самоубийству», по словам Себастьяна Хаффнера. Его друг Кубицек вспоминает, что он серьезно думал о самоубийстве во времена влюбленности в Стефани в Линце. После провала мюнхенского путча Гитлер угрожал самоубийством в загородном доме Ганфштенгля в Баварии, его отговорила жена Ганфштенгля, Хелена. В ландсбергской тюрьме он начал было голодную забастовку, но его уговорили прекратить ее. Во времена серьезного партийного кризиса в декабре 1932 года, когда, казалось, все было потеряно – хотя вскоре ситуация вновь неожиданно изменится, – Гитлер, говорят, произнес следующие слова: «Если партия развалится, мне хватит и трех минут, чтобы застрелиться»³⁵⁵. В другой ситуации он сказал: «Это пара пустяков! Пистолет – что может быть проще!»³⁵⁶ 30 апреля 1945 года это было всерьез. «Суицидальный импульс, сопутствовавший ему всю жизнь, побуждавший его идти на максимальный риск, наконец достиг своей цели»³⁵⁷.

Однако тогда, когда он встал у последней черты, вся Германия уже превратилась в империю смерти. Бомбардировки союзников обратили в руины большую часть немецких городов. Везде можно было видеть истрепанную полосатую форму: это были истощенные как скелеты, подобные призракам заключенные концлагерей – метастазы лагерей и их филиалов, как рак, сетью покрыли всю страну, въевшись даже в городские агломерации. Союзные армии с боями шли к сердцу страны, преодолевая отчаянное сопротивление, что вело к еще большим разрушениям. Колонны заключенных из восточных лагерей, изможденных и грязных, перегоняли с места на место – позади оставался шлейф из трупов. Волны беженцев с востока, спасающихся от наступающих русских армий, стремились добраться до американцев, французов или англичан на западе.