Воспоминания об Александре Грине

Круг возможностей Грина начал сужаться. Там, где современность понимали только как злободневность, его не печатали.

PAGE 546

ПОСЛЕДНИЕ ГОДЫ

После долгих плаваний «Бегущая по волнам» наконец бросила прочный якорь в издательстве «ЗИФ». Роман вышел в конце 1928 года.

Вскоре Грин получил и первый читательский отзыв. Он был от поэта Г. Шенгели:

«„Бегущая" не роман, а поэма, глубоко волнующая, и это ощущение разделяют со мной многие друзья, которым я давал ее читать. Мне кажется, я не ошибусь, сказав, что это лучшая Ваша вещь: в ряду других произведений, увлекательных, захватывающих, чарующих, - «Бегущая» просто покоряет, после нее снятся сны… Спасибо и за присылку книги и, главное, за то, что Вы ее написали» (12 декабря 1928 года).

В самом начале следующего, 1929 года в Ленинграде, в издательстве «Прибой», вышел роман «Джесси и Мор-гиана», который тоже много путешествовал по редакциям.

Совсем недавно автору этих строк пришло письмо из города Михайловка Волгоградской области. Написал его старый петербургский книжник Прохор Иванович Шкуратов. Письмо показалось мне заслуживающим внимания. Вот оно:

«С Александром Степановичем Грином я встречался три раза в конце двадцатых годов в букинистическом магазине на Литейном, 51, где работал товароведом. На Литейном было тогда семь магазинов, да несколько киосков от магазинов. Все мы друг друга знали. Молодых, новых работников было мало, все больше пожилые, бывшие частники, народ прожженный. Литературой как таковой они почти совсем не интересовались, но знали ее продажно, и надо сказать, хорошо знали! Например, мой учитель, заведующий магазином Коровин, если видел, что я беседую с покупателями о литературе, говорил:

- Я вот за всю жизнь только и прочитал, что Мартына Задеку да «Тайны Мадридского двора», однако не хуже Баратова руковожу магазином, а ты мне все тычешь: «Баратов! Баратов!»

Баратов, мой приятель, молодой напористый комсомолец, был вечной темой наших споров. Он много читал

PAGE 547

и по каждой книге имел собственное мнение. Коровину это было не по душе, и он вечно попрекал меня Бара-товым.

В товароведческой у нас (она же директорская) было две полки справочников-каталогов. Однако подпускал меня к ним Коровин весьма неохотно.

- Вот будешь завом, тогда все и узнаешь.

Мы с Баратовым, когда зав отсутствовал, часто говорили по телефону, делились новостями. Было у нас с ним общее, как теперь говорят - хобби: знакомиться с живыми писателями…

Однажды Баратов сказал:

- Жди, к тебе скоро зайдет Грин, я ему дал твой адрес. Предупреждаю: серьезный господин и непохожий на писателя… Мне так и не удалось разговорить его - может, тебе удастся…

На мое счастье, Коровина не было, и я стал ждать Грина.

В те годы у меня, очень еще молодого и неопытного, сложился некий собирательный тип писателя. В магазин к нам часто заходили писатели. Некоторые долго копались в книгах. Я присматривался к ним, и получалось так, что все они, живые, подходили под мой собирательный образ, но в то же время, при сравнении их со старыми писателями, с которыми я тоже когда-то встречался, чем-то меня не удовлетворяли. Новые были уж очень простые, разговорчивые и все чего-то искали. Не было в них степенности.

Если зава не было в магазине, можно было с ними поговорить, поискать вместе книжку, а если он в магазине, то не разговоришься: тотчас одернет тебя, а нередко и самого писателя:

- Что надо товарищу? Пусть ищет вон в развале. Нам торговать надо, а не разговаривать!

В каждом магазине был стол - «развал», на котором стопками лежали книжки ценой от 5 до 40 копеек. Там надо было только глядеть в оба за ребятишками, а взрослым было полное раздолье: копай сколько хочешь!

От начальства было особое указание: отдельно учитывать продажу с развала. Это было нечто вроде эксперимента: натуральная реклама и проверка честности покупателей (следили за «усушкой, утруской»).

PAGE 548

В ожидании «серьезного господина» я быстро просмотрел развал. Ни одной книжки Грина не обнаружил и уже ждал его с некоторым конфузом. Потом вспомнил о новых покупках, кинулся туда и нашел «Алые паруса». Книжка новенькая, паруса прямо сияют на цветной обложке.

Грин пришел не один, а со знакомым писателем, к тому же, пожалуй, самым разговорчивым - Арсением Георгиевичем Островским. Островский со мной поруч-кался, вступил в разговор, но скоро попрощался и ушел. А Грин уткнулся в развал.

Да, прав Баратов, Грин мало похож на писателя. Некрасивое грубое лицо, хорошо выбритое, и от этого еще грубее кажутся продольные и поперечные глубокие морщины.

Порывшись в развале, Грин спросил что-нибудь приключенческое. Я попросил его зайти за прилавок, в отдел, стал показывать книжки, но он только скользил по ним взглядом, отмахивался: не всучай, мол.

Тут я ему кое-что шепнул. Грин с удивлением на меня посмотрел, повернулся, пошел опять к развалу. А «Алые паруса», свернутые в трубочку в моей руке, горели… Зава все еще не было, да и покупателей было немного, и я направился к развалу. Как фокусник, одним движением расправил «Паруса», хлопнул ими о стопку книжек перед Грином, наблюдаю за эффектом. А он на меня и не глянул. Взял в руки книжку, смотрит на обложку, а я смотрю на него. Я увидел его карие, просветлевшие глаза и вдруг покрасневшее лицо. Некрасивые морщины как-то удивительно расправились. Он тихо засмеялся, глянул на цену, пошел к кассе. Уплатив копейки, повернулся ко мне:

- Спасибо, товарищ!

В дверях помахал рукой. Я издали увидел, что рука у него хоть и большая, но красивая - писательская… Вспомнил, догнал его уже на улице, сказал:

- Приходите, товарищ Грин, завтра, я принесу вам из дома «Бегущую по волнам»!

Он что- то хотел ответить, но я уже побежал обратно.

…Мы, товароведы, в конце двадцатых годов вечерами собирались в правлении Ленторга у главного товароведа Бориса Марковича Гуревича, вырабатывали ценник на

PAGE 549

старую букинистическую и антикварную книгу. Это была интересная работа. Большинство шло на собрания, как на праздник. Бывал здесь вечерами праздничный стол.

Помимо товароведов приходили на собрания некоторые завы и даже работники киосков. Завы большей частью были похожи на моего Коровина, настаивали на приоритете продажном. Мало кто запомнился мне из тех, кто решал тогда судьбы букинистической и антикварной книги, но один человек запомнился хорошо, может быть потому, что он долгие годы был связан с Грином. И как потом выяснилось, с Грином дореволюционным.

Базлов (имя и отчество забыл, но припоминаю, что все мы звали его Иванычем) был среди нас в некотором роде уникумом. Бывший владелец самой старинной в России фирмы книгопродавцов и книгоиздателей, старик лет под семьдесят, он работал киоскером на Владимирском около собора и ни за что не хотел уходить на пенсию. На собраниях был очень активен. Слово его чаще всего было и законом: он знал литературу не только продажно, но и как она, старина, может заиграть по-новому.

В тот вечер, после того как мы приложились к праздничному столу, шумливый Баратов спросил меня:

- Ну как Грин, правда господин серьезный?

Я замялся, не умея точно изложить Баратову мое сложное впечатление от встречи с Грином. Иваныч всполошился.

- Ты, Мишка, - спросил он Баратова, - о ком это говоришь, об Александре Степаныче?

Председатель Гуревич уважительно относился к Иванычу, однако тоже «стрелял» по живым писателям. Он обратился к Базлову: