Огрызки жизни или Дневники (СИ)

 А я ушел, ушел, мне не прийти.

Но память-море пену снов приносит.

Пусть. А ты… А ты забудь, все время скосит...

Ночь. Зубья вершин на фоне лунного неба. Самой луны нет - спряталась за спинами гор. Но свет льется, обволакивая. И поникли горы, съежились, расползлись по долинам. Тихий ночной ветер пытается увлечь неуклюжие серые облака за украшенный одинокой звездою зубчатый горизонт.

 После экзаменов уезжали на практику. Или в поле. С настоящей зарплатой и геологией. Если счастливчик - ведь надо было найти место и получить разрешение декана. Перед этим оцепенело стоять у его дверей. Но здорово, ведь завтра не было экзаменов, можно было идти куда угодно. Меня разрывало на части. Хотелось ехать и в поле и каждый месяц получать зарплату с не вполне понятными надбавками, и на практику, в студенческое веселье и беззаботность. Ведь так весело прошла прошлогодняя, как много приключений и курьезов она принесла.  Любовь... Вечно терзающее меня чувство. Ты не любишь. В твоей нелюбви мое бессилие, отчаяние, жажда. Я не могу уйти, вдали ты ближе. И я кричу через белые хребты - не любишь, не любишь!

Девочки в старших классах, вслед за Ниной Волчковой, звали меня Беленьким. Другие - Белым, просто Беловым. Родители - Руслик. Карнафель и его родители - Русик, сестренка - Руска.

Если бы поменять местами субботу с воскресеньем было бы здорово - завтра идти на работу, а настроение субботнее.

15.07.75. Ближе к вечеру - я, совершенно отрешившись, изучал материалы только что завершенных площадных геофизических исследований - в камералку вошел студент-буровик и стал хамить, видимо, по наущению бригадира Лямкина, которому не понравилось, что я закрыл скважину до времени его отъезда в отгул. Студент был крепким, высоким и приблатненным, из Ростов-Дона-папы. Послушав, я выкинул номер: подошел, запустил указательный палец ему за щеку, вывел вон и потащил к палатке бригадира. До нее метров сто, и все эти метры он шел за мной, как перепуганная овца. Свободные от работы проходчики и остальной работный люд - в основном, бывшие зэки, рассматривали сцену с ироническим интересом. Неужели страх порвать щеку так силен?

Почему я так поступил? Наверное, потому что за мной Надя, сын, да и по-иному эту зэковскую ораву не удержишь, а ведь эта разведка, эти штольни, эти горы (и то, что в них), такие же мои, как Надя и Валентин.

05.11.75. Вытолкал из автобуса парня лет двадцати - на спине его куртке был изображен американский флаг. Кричал ему вслед, потрясая кулаком: "У нас есть свой флаг, советский!"

Люди смотрели кисло.

 23.10.75. Хочу писать стихом, а муза мне не внемлет. Но я упрям и топором начну стихи тесать - тут пусть не дремлет.

 Как-то раз пришел домой пьяным, теща начала кудахтать. Я залез под книжный шкаф, в тесную нишу меж полом и дном шкафа. Полежал там и сказал ей удовлетворенно: - Хорошо тут, прохладно, как в гробу... Хотите полежать?

12.11.75 Турмалиновая жила, по которой проходился второй штрек, извилистая, приходится почти через каждую отпалку поворачивать его то направо, то налево. А проходчики не любят поворотов - скорость проходки замедляется, рельсы надо гнуть, пути поворачивать, к тому же в извилистой выработке при откатке породы не разгонишься. Позавчера один из проходчиков, самый здоровый, извалял меня в луже в конце закрещенного первого штрека, извалял, приговаривая: "Не крути, пацан, не крути! Девиз проходчиков знаешь? «Вперед и прямо!» Вот ты и не крути!" Когда я выходил из штольни, злой, как черт, лицо, штормовка в грязи, все смотрели, пытаясь определить, пойду я докладывать о случившемся начальнику партии, он как раз находился на участке, или не пойду. Начальник партии Вашуров, конечно, уже знал обо всем - сам, наверное, всю эту выволочку в грязи мне и подстроил, потому как его более всего интересовало не качество опробования рудного тела, а количество пройденных за месяц метров. А я к нему не пошел. И после очередной отпалки нарисовал мелом крест в левой части забоя, почти у стенки. Это означало, что штрек надо поворачивать почти на тридцать пять градусов влево. И повернули проходчики, как надо, и потом без лишних слов поворачивали...

 17.04.76.  5 ноября 1975. 38-ти км переход из Кумарха в Руфигар. Три дня ждали вертолета. Потом пришел Виталий Сосунов и говорит, что ребята собираются пешком, что говорили с городом, и Вашуров вроде не возражает. Местные таджики, потомки согдийцев говорят, что дорога открыта, снега мало. Собралось 13 человек и собачка-овчарка Вега. Сосунов не хотел идти, но я его уговорил. Я пошел бы в любом случае - Корниенко приказал хоть пешком спустить журналы документации штолен. Сапоги мои были на 5 штольне, пришлось идти в отриконенных ботинках. Снега сначала было 20-30 см. У устья Темир-хана дорога круто забирала вверх и через несколько километров опять спускалась к реке. Поэтому я совратил Сосунова идти вдоль реки. Через километр стало ясно, что здесь нам не пройти и пришлось подыматься по крутому склону до дороги. К вечеру подошли к подножью перевала. Здесь всем стало ясно, что дизелист Слава не дойдет до свадьбы своей сестры. Стали совещаться - возвращаться или нет. По-моему, Елизарьев предлагал идти обратно. Но в конце концов, решили идти вперед. Перевал 3400, снег по пояс и выше, я в триконях, снег налипал на железки, так, что идти было очень трудно. Дизелиста толкали сзади, спереди он держался обеими руками за талию впереди идущего. Елизарьев давал глотнуть водки. К середине дороги на перевал я полностью сдох. Зная, что останавливаться нельзя, закрыл глаза и пошел. Очнулся - вокруг нет никого. В дичайшем отчаянии заорал. Крик, видимо, обострил зрение и я, далеко внизу увидел цепочку людей и скатился к ним. Поднялись на перевал в четвертом часу ночи. Там был бульдозер, пытались его завести, чтобы свезти вниз дизелиста - не получилось. Пытался сделать это тракторист Витька (Раин любовник). Южная сторона, по которой мы собирались скатиться играючи, оказалась гибельной. Снег здесь был мокрый и глубокий, налипал на трикони 40-ка сантиметровой толщины подошвой. Славка-дизелист, позавчера грубо меня обхамивший, умер. Посовещавшись, решили оставить его Вашурову, то есть бросить – сил ни у кого не было. Группа развалилась. Сосунов увязался с буровиком Лямкиным и его напарником. Я был в полном отрубе. Через каждые 10 метров приходилось искать скальный выступ во врезе дороги и отбивать налипшие снежные каблуки. Изнеможение было полное. Я был фактически в бессознательном состоянии. И тут увидел спящего у обочины Сосунова. Стал его бить и трясти. Он, розовый и блаженный молил оставить в покое. Потащил его на себе. Через несколько километров его сняли с меня проходчики пришедшие от машины Вашурова, чуть ниже застрявшей в снегу. Пришли к вахтовке, сунули Сосунова на водительское кресло, рядом с работающим мотором. Виталик еще продолжал автоматические, бессознательные движения и вывалился в грязь через противоположную водительскую дверь. Я залез в салон, там был ящик водки. Выпил одну бутылку не отрываясь и не испытывая никакого вкуса, открыл другую, растер обмороженные ноги и допил остаток – пол-бутылки. Ночевали на Пакруте. Утром пакрутские проходчики сходили за трупом. К средине дня уехали на вахтовке в Душанбе. В проходе лежал завернутый в палатку труп. Дорога пакрутская известна своими колдобинами, и труп постоянно съезжал к кабине, к переднему сидению. Время от времени кто-нибудь вставал, брался за голову или плечи трупа и задвигал его к корме машины... В Душанбе сдали труп  в морг и разошлись. На следующий день (и многие последующие) я не мог ходить - мышцы отказывались работать. Кожа на пальцах ног почернела. На предварительном следствии в отделе техники безопасности я ничтоже сумняшеся сказал, что шел по приказу Корниенко. За это главный инженер Варакин обматерил последними словами, донеся до моего сознания, что Глеба от таких показаний посадят. За это я Варакину благодарен – научил соображать на прокурорском уровне. А тип он грубый, иначе с нашими зэками нельзя. Однажды Варакин выпер на штольню дизелиста, только что приехавшего в горячке белой из отгула. И тот исчез. Последний раз его видели на первой штольне. Проходя мимо чаевавших у устья буровиков, он поднял стоявшую кружку, выпил, спросил: - Бензин что ли? - и ушел в направлении 5 штольни. Его искали месяц, облазали все заброшенные штольни, обыскали горы вокруг на 50 км. Нашли труп убитого чабана, но не его.