Дочь Галилея

К письму были приложены несколько эссе, написанных «другом» Вельзера - анонимным астрономом, скрывавшимся за псевдонимом «Апеллес» (позднее выяснилось, что это был отец Кристофер Шайнер, профессор-иезуит из Университета Ингольштадта), который пытался объяснить новый феномен в соответствии со старой философией.

На то, чтобы сформулировать ответ, у Галилея ушло около четырех месяцев, поскольку сначала его задержала болезнь (сам он об этом писал так: «долгое недомогание или даже целая серия долгих недомоганий, лишавших меня возможности проводить опыты и заниматься своим делом»), а потом ученому мешали клеветнические измышления врагов, не говоря уж о том, что сама природа солнечных пятен была столь загадочной, что ее требовалось хорошенько обдумать.

«Трудность данного предмета, - сообщил наконец Галилей Вельзеру, - соединилась с моей неспособностью проводить множество последовательных наблюдений, и это заставляло (и все еще заставляет) меня хранить молчание не высказывая суждений. И я, конечно, должен быть осторожнее и осмотрительнее, чем большинство людей, когда речь заходит о том, что считается новым. Как Вам прекрасно известно, некоторые недавние открытия, отличающееся от общепринятого и обычного мнения, громогласно отрицаются и ставятся под сомнение, и это вынуждает меня укрывать в молчании любую мою новую идею, пока она не будет убедительно доказана». Тем не менее Галилей на многих страницах изложил свое суждение о природе и составе пятен на Солнце, начав тем самым переписку с Вельзером - а через него и с тем, кто скрывался «под маской Апеллеса», - и это стало настоящим раскатом грома, предвещавшим новые дебаты. И в самом деле, в письмах Галилея наряду с рассуждениями о солнечных пятнах рассказывается и о системе мира.

Пятна на Солнце, рисунок Галилея.

Национальная библиотека, Флоренция

«И мы неизбежно должны заключить, - писал Галилей в первом из трех писем к Вельзеру, - в соответствии с теориями пифагорейцев и Коперника, что Венера обращается вокруг Солнца, как и все другие планеты… Нет более нужды заимствовать аргументы, допускающие любой ответ, каким бы слабым он ни был, у тех, чья философия плохо подходит для объяснения нового знания о Вселенной».

Апеллес отстаивал идею, что темные пятна, должно быть, представляют собой скопление мелких звезд, вращающихся вокруг Солнца. Галилей же не видел в них ничего похожего на звездную природу. По его мнению, они скорее напоминали облака: «Пятна на Солнце появляются и исчезают в течение более долгих или коротких периодов; некоторые из них постепенно сжимаются, а другие день ото дня расширяются; они меняют форму, а некоторые пятна обладают крайней причудливостью очертаний; одни из них темнее, другие намного светлее. Они должны обладать значительной массой и находиться на самом Солнце или поблизости от него. Из-за неровного характера их туманности они могут в разной степени препятствовать проникновению солнечного света; иногда появляется сразу множество пятен, а иногда совсем немного, бывает, что их не видно вообще».

Но он тут же добавлял: «При этом я вовсе не утверждаю, что пятна представляют собой облака из той же субстанции, что и наши, то есть из водяного пара, поднимающегося с поверхности Земли и притягиваемого Солнцем. Я всего лишь говорю, что мы не обладаем знаниями о чем-либо, хоть отдаленно напоминающем эти пятна. Пусть то будут водяные или какие-то иные испарения, или облака, или дымы, исходящие от солнечного шара или притягиваемые к нему из других мест; я не выношу суждения по этому вопросу - они могут оказаться тысячью других феноменов, не известных нам доселе». (Ученый и вообразить не мог, несмотря на долгое свое увлечение магнитами, что пятна, заметные на поверхности Солнца, - это проявление сильнейших магнитных полей.)

Далее Галилей развивал мысль: «Если мне будет позволено выразить свое мнение другу и патрону, я бы сказал, что загадочные пятна возникают и исчезают на поверхности Солнца и напрямую связаны с ним, тогда как Солнце, делая полный оборот вокруг своей оси примерно за один лунный месяц, уносит их прочь, скрывая от нашего взгляда, и, вероятно, возвращает некоторые из них, существующие долее одного месяца, но уже в столь измененном виде и размере, что нам не так-то легко их распознать».

Завершая первое письмо, Галилей обращался к Вельзеру с извинениями:

«И простите мне мою нерешительность, вызванную новизной и трудностью предмета, в связи с которым мне в голову приходили самые разнообразные мысли, периодически представлявшиеся убедительными, но потом снова отвергавшиеся, что оставляло меня сконфуженным и растерянным, ведь мне не хочется утверждать что-либо, когда сказать нечего. Тем не менее я не отказался в отчаянии от этой задачи. Напротив, я надеюсь, что этот новый феномен окажется способным сослужить мне прекрасную службу, позволив настроить некоторые лады и добиться согласия в звучании величественного диссонирующего органа нашей философии - инструмента, за которым, полагаю, я увижу множество органистов надорвавшимися в тщетных попытках настроить его и достичь совершенной гармонии. Их усилия будут тщетными, потому что они оставляют (или скорее сохраняют) три-четыре важнейших лада в диссонансе, что делает принципиально невозможным для них создание совершенной мелодии».

Именно эти расстроенные лады, по мнению Галилея, заставляли несколько нот звучать фальшиво, и в их число входили неизменность небес и неподвижность Земли.

Вельзер учтиво писал Галилею: «Вы продемонстрировали огромный интерес к проблеме, прислав мне в ответ на мои несколько строк составленный за весьма короткое время столь обширный и пространный трактат»[24]. Трепет сопричастности в качестве свидетеля рождения новой философии, выраставшей на почве астрономической аномалии, которую являли собой пятна на Солнце, заставил Вельзера показать письмо Галилея более широкой аудитории, чем не вызывавший у него особого доверия как ученый Апеллес (тот даже не читал по-итальянски, так что ему пришлось бы несколько месяцев ждать приемлемого перевода). Вероятно, Вельзер считал, что князь Чези из Академии-деи-Линчеи, с которым он также состоял в переписке, сможет опубликовать сообщение о пятнах на Солнце в одном из готовившихся к печати выпусков находившегося в его ведении периодического издания. «Стало бы огромным благом для публики, если бы небольшие трактаты, посвященные новейшим открытиям, выходили один за другим, - писал Вельзер, - сохраняя свежесть в восприятии читателей и вдохновляя других исследователей применять свои таланты, разрабатывая подобные темы; потому как невозможно допустить, чтобы создание столь грандиозной по размаху и важности системы легло бы на плечи одного человека, каким бы сильным он ни был»[25].

Князю Чези настолько понравилась идея, что он не только начал подготовку издания, но даже принял Вельзера в Академию. Вскоре Вельзер и Галилей уже горделиво подписывали письма титулом «академик-линчеец» и галантно обменивались сожалениями, если кому-либо из них случалось испытывать физическое недомогание. Когда Чези весной 1613 г. опубликовал в Риме четыре сравнительно короткие заметки Вельзера вместе с тремя длинными ответами Галилея в виде книги, посвященной феномену пятен на Солнце, он положил этим конец разговорам о подагре Вельзера и разнообразных хворях Галилея.

«Я прочитал [Ваше письмо] или, скорее, проглотил его, получив при этом удовольствие, равное аппетиту и жажде, которые я испытывал, - писал Вельзер Галилею 1 июня 1612 г. - Позвольте заверить Вас, что оно смягчило страдания, которые я испытываю от долгой и мучительной болезни, доставляющей мне исключительный дискомфорт в левом бедре. Медики не находят против этого никакого эффективного средства; только представьте, лечащий врач самыми простыми и ясными словами растолковал мне, что первейшие люди его профессии пишут об этой болезни: хотя отдельные случаи и можно исцелить, но остальные не поддаются лечению. Следовательно, приходится полагаться на отеческую милость Творца и Божий промысел: “Ты еси Господь, твори то, что есть добро пред Твоим взором”».