Дневники Фаулз

И все же надо идти этим путем. Нельзя творить, замыкаясь в себе. Надо действовать.

Вечер с Денисонами, нашими хозяевами. Собрались все жильцы — две студентки-медички, литератор, пишущий для телевидения, Дж. Мэнселл, мы; не дружеская вечеринка, а комический кошмар. Д. — ужасный зануда — из континентальных (его происхождение, как и английский язык, — разномастная смесь), кожа, как слоновья шкура, и колоссальная пошлость в словах и мыслях. Как будто мемориал Альберта воплотился в человека. Он безостановочно говорит очевидные вещи — ужасно медленно, обстоятельно. Люди из континентальной Европы не понимают, что искусство английской беседы — в подтексте. Этого толстяка-коротышку уговорили играть на пианино — он отказывался, но как-то неубедительно. Играл Брамса, Шопена — в замедленном темпе и фортиссимо. Барабанил что есть силы по клавишам, а стул тем временем потихоньку отъезжал, сокращая место для его пухлого зада. Мы с Э. с трудом сдерживали смех. Остальные безостановочно несли всякую чушь о национальностях и влиянии климата на характер и уже ничего другого не воспринимали. Дж. М. — почти такой же зануда, как Денисон; он подсмеивается над хозяином, но лет через двадцать пять сам станет таким же.

8 января

Вновь прибегаю к своей излюбленной тактике — меняю коней на переправе; на середине романа о Фарнеби. Только что закончил длинный рассказ. Теперь хочу писать пьесу. Руки чешутся — как хочется к ней приступить; растет уверенность, что мой замысел лучше всего передать драматургически. Эти герои могут раскрыть себя только в репликах.

Хочу написать пьесу о человечестве — старик в своем доме, поток беженцев. Его ненависть к людям. Плодиться как кролики — глупость.

И еще комедию. Тема — принцесса и шут. Лоуренс и человечество. В духе современного театра. Пьеса о Тезее слишком большая и сложная — с нее нельзя начинать.

Грейвс «Греческие мифы». Наслаждаюсь книгой, как вкуснейшим пирожным, откусываю по крошечному кусочку. Бесконечно поэтическая, рождает множество реминисценций. Каждый миф и комментарий — как поэма. Жаль, что в молодости я не изучал их — не могу припомнить все тонкости.

Получаю также большое удовольствие от чтения ОЕD [523] — невероятная прелесть слов. Читаю словарь медленно, ничего не пропускаю. Добрался только до середины буквы «С». Но жизнь длинная.

8 февраля

Увяз в романе о Фарнеби. Нужно писать его от третьего лица — требуется аналитический подход. Никакого самоанализа — природа двадцатого века восстает против этого. Если все же от первого лица, то им должен быть холодный, безучастный человек, не вызывающий никакой симпатии. На это нужно время. Я не могу писать урывками, когда работаю в колледже, а вечерами трудно сосредоточиться при Э. Теперь вроде жизнь как-то входит в колею. На прошлой неделе встречался с Р., говорили о разводе; по его словам, он начинает бракоразводный процесс. Но для этого нужно 60 фунтов, и я их должен найти. Подозреваю, что он попытается вообще избежать расходов. Мы, как и раньше, большие друзья; он доброжелателен, полон энергии и человеческого расположения, и теперь, когда битва окончена, я способен это оценить. И все же эта жалость к себе и огромная поглощенность собою при полном отсутствии творческого начала — просто косность, отвратительное свойство. Я всегда рад его видеть, но расстаюсь с ним тоже с радостью.

Джейн Остин. Странно, но мужчины не могут проникнуть в ее мир; они скользят по другую сторону стекла. Женщины находятся под стеклянным колпаком, а мужчины снаружи. Чистота Элеоноры в «Чувстве и чувствительности»; сплошное благоразумие. Холодна как лед, однако самодовольство поразительным образом отсутствует — и осуждается. Она не просто старается быть правильной, она на самом деле такая. Когда характер выстроен подобным образом, то все проявленные героиней эмоции (или чувствительность) обретают необычайно притягательную силу. Привычное удовольствие от созерцания порока завершается торжеством добродетели. Одной добродетели недостаточно. Чтобы ее оценить, мы должны пресытиться пороком. Ничто не привлекает по-настоящему, пока долгое время не имеешь дела с прямо противоположным. Этот принцип может быть распространен на любой вид искусства.

10 февраля

Исключительно холодная погода; свинцовое небо и крупа непрерывно летящего снега. Каждую ночь мне снится юг и зеленые острова.

Литературный журнал «Стэнд». Чудовищная поэзия — сплошные интеллектуальные бредни [524]. Поэзия — это позиция, не результат ухищрений ума. Ничего общего со словесным жонглированием, усложненностью, неопределенностью. Поэзия — это тон голоса. У этих поэтов его нет. А то, что у них есть, — неясный, безжизненный голосок с вкраплением ликующих нот; ликующих, потому что в их языке есть стилизованные архаизмы, и это создает эффект экстаза.

Поэзия должна быть искренней, в ней должна биться жизнь. Пока этого нет, она ничего не стоит.

Два замечания относительно моей поэзии — она все больше мне нравится. Тревожный знак — иногда стихи кажутся исключительно хорошими. Не могу поверить, что они действительно так хороши, и потому остается предположить, что начинается возрастная эгомания.

И еще — когда пишу приличные стихи, не могу пребывать в нужном состоянии больше часа или около того. Нет достаточной поэтической выносливости. Любопытно, но и в остальном я такой же. Хорош в одной попытке — по словам Э., очень хорош, но повторения мне не нужно. Не могу вообразить счастливую ночь любви — только счастливый час любви.

14 марта

Plus c’est la meme chose [525]. Через три недели мне тридцать. «Важная веха», как говорит мать. Трудно отрешиться от иллюзий. Но даты при солнечном свете — не вехи; мой ориентир, к которому я иду по нескончаемой пустыне, — литературный успех. Пока я еще в пути — играю на флейте, мечтаю, плыву по течению, парю в воздухе. Жду, пока оформятся или проступят в тумане стихи; тогда я ловлю их, заношу на бумагу или отвергаю. Поэзия очень похожа на энтомологию. Оценочная таблица, мнение широкой публики; вызревание гусениц. Поэтическим гусеницам требуется время; они жадные до времени.

Мою пьесу в духе commedia dell’arte [526] заволокло туманом; слишком легкомысленная, слишком пошлая.

Роман отодвинут и заброшен.

Мы с Э. переходим от любви к невротической ненависти — в основном из-за бедности: грязная пустая квартира, перспектива бесконечной ненавистной работы.

Но я совсем не ощущаю себя на дне — теперь амбивалентное чувство. Не знаю — то ли мне еще долго опускаться, прежде чем утонуть, то ли еще долго всплывать.

31 марта

Тридцатый день рождения. «Что тут скажешь», как говорят преступники.

На Пасху разъехались: я — домой, Э. — тоже к родным. Не могу сказать родителям правду. Я трус. Но с ними бессмысленно говорить. Если в семье есть дети намного младше старшего, семейные отношения рушатся. Не знаю, как совместить два мира — тот, подлинный, в котором живу, и тот, вымышленный, в который верят они. А ведь я им не лгу — разве что случайно.

8 мая

Сегодня приходил частный детектив. Седой, вежливый, приятный мужчина, очень методичный и совсем непохожий на сыщика. Он усердно записал все, что касалось нарушения супружеской верности, и дал нам подписать. Мы вывалили на него разные факты, он их переварил и изрыгнул в нескольких односложных предложениях. Наверное, бывший полицейский. Это меня взбодрило; Э. выглядела взволнованной, но детектив был сама любезность. Нелепо, конечно, что любовь и личные отношения контролируются обществом; такие глубокие вещи рассматриваются наивно и механистически. Вот как он описал греческий период наших отношений: «Мы подружились и полюбили друг друга». Я подумал, не стоит ли немного защитить себя, но, учитывая природу нашего судебного дела, нам вряд ли нужно тревожиться. На врученной детективу фотографии мы выглядели до безобразия распущенными — снимок был с танцевальной вечеринки, очень плохой и не соответствующий действительности: судья мог подумать о нас бог знает что. Но, по словам детектива, за одно утро в суде проходит 125 дел — так что причин для беспокойства нет. Разве только финансовые.